Он не ответил, погрузившись в изучение бумаг.
Ну что же. Помнится, он требовал не болтать. А я, слава местным богам, вовсе не стремилась становиться его развлечением.
Карета покатилась по двору, заметно подпрыгивая колёсами на брусчатке, и я уставилась в окно. Смотрела наружу, пока могла видеть королевский замок. Затем достала Люську из переноски, и та вскоре заурчала, пригревшись у меня на коленях. Виды за окном из городских сменились заснеженными полями.
С ним оказалось приятно молчать. Он не замечал меня, я его — ну прямо идиллия.
— Если вы проголодались, или вам нужно остановиться, скажите об этом, — внезапно произнёс герцог.
Я подняла голову, но он вновь изучал какие-то бумаги, и мой взгляд остался без ответа. Люська толкнулась головой в замершую ладонь, и я вновь начала её поглаживать.
Она моё спасение от одиночества, вместе с ней мы пережили худшие часы осознания, что Анжела может никогда не вернуться. Сейчас я знала, где моя дочь, что с ней всё хорошо, и только это имело значение.
— Почему вы улыбаетесь?
В этот раз герцог смотрел на меня. Между густых бровей пролегла морщинка.
Я улыбнулась ещё шире.
— У меня всё хорошо. Вы согласились лечить меня, моя дочь в безопасности, внук растёт, а зятя и поругать толком не за что. Моя жизнь прекрасна.
Я резко выдохнула, ощутив укол в шею. Проклятье проснулось, но это не было болью, так — ерундой.
— Меньше врите себе, это бесполезно, проклятье всё равно чувствует ваше отчаяние, — посоветовал герцог. — Впрочем, ваше дело. В поместье Андерсонов мы будем участвовать в званом ужине и останемся на ночь.
— Как вы представите меня?
— Как свою спутницу. Оставить вас в карете на весь вечер и ночь кажется мне нерациональным. Ещё заболеете.
— Ваша предусмотрительность и любезность не знает пределов, — чётко проговаривая слова, заметила я.
— Меньше язвите, — посоветовал герцог и демонстративно уткнулся в бумаги. Надолго его не хватило. — До сих пор не понимаю, как позволил себя уговорить взять вас с собой.
— Вы заключили выгодную для себя сделку.
— Ох, перестаньте. — Он откинул письмо на сидение. — Я возвращаю своё и в любом случае добьюсь справедливости. Рано или поздно. А вот вы — это надолго. Вы — это навсегда.
— Дарьян пообещал найти другого целителя.
Герцог хрипло рассмеялся.
Вот что за человек! Временами я его ненавидела. И плевать, что шея горит как огнём — я его ненавидела .
«Успокойся, Лина. Это всего лишь неприятный мужчина. Ты можешь потерпеть его общество, ты сильней его желания вывести тебя из себя».
Спустя час ему пришлось меня укусить, или это сделала бы змея. Он приказал мне оголить шею и сел рядом со мной. Заставил повернуться, почти обнимая, склонился к плечу. По моему лицу скользнули кончики его распущенных сегодня волос, и в полумраке кареты укус показался не только болезненным, но и излишне интимным.
Отпустив меня, герцог вытер рот платком.
— Выглядите, будто ангел во плоти, а полны яда.
Покрывшийся чёрными пятнами платок он выбросил на снег. С пальцев сорвалась синяя молния, и от комка чёрной ткани ничего не осталось. А я всё сидела, приводила себя в порядок трясущимися руками.
И что же, теперь так будет всегда?
— Есть хоть что-то, что может избавить меня от проклятья?
— Смерть точно избавит. — Он не смотрел на меня. — Чем быстрей вы смиритесь со своим состоянием, тем будет лучше для вас.
Он не сказал, что ему меня жаль.
— Ваша жизнь изменилась безвозвратно. Примите это как данность.
Этот человек просидел рабом лампы или чего-то подобного пять сотен лет, так что знал, о чём говорил. Но всё равно я на него разозлилась.
25
Глава 9. Противоречия
Путь к поместью Андерсонов оказался неблизким. Мы ехали весь день. Зима, темнеет рано. Последнюю часть пути герцогу пришлось работать при свете. Из-за него я больше не могла смотреть в окно, ведь видела там лишь смазанные тени проплывающих мимо деревьев и своё отражение.
Немного понаблюдала за ползающими по крыше кареты ночными мотыльками. Магические создания источали яркий свет, смотреть на них утомляло глаза, и я почти с облегчением перевела взгляд на их создателя. Герцог всё это время работал с бумагами. В основном читал, остановки в пути использовал, чтобы написать несколько коротких писем.
У него оказался размашистый угловатый почерк и замысловатая подпись с множеством вензелей. Свернув подготовленную бумагу в форме конверта, герцог прижимал к краю листа большой палец и ждал несколько секунд. Когда убирал руку, на письме появлялась печать из красного сургуча — с короной в окружении дубовых листьев, как на дверце нашей кареты.
Последний факт я разглядела не сразу. Поначалу думала, что на сургуче остаётся отпечаток пальца.
— Любопытство до добра не доводит. Это даже вашей кошке должно быть известно, — выдал герцог скучающим тоном, не поднимая глаз.
— Простите, но здесь нет других людей, которым я могла бы уделить внимание. Только вы, и вполне естественно...
— ...для самоубийцы интересоваться моими делами, — с угрозой в голосе закончил герцог, и я невольно закатила глаза.
Вот что за человек ядовитый! И ни слова ему не скажи, и даже в его сторону не смотри — бесит! А ещё сильней бесит, когда из-за него у меня кожа на шее начинает зудеть.
Люся негромко мяукнула, и я вновь принялась её гладить. Идеальная компаньонка, она в очередной раз удержала меня от ссоры с врагом.
— Вы слишком порывисты и нетерпеливы, — заметил герцог спустя время, хотя я ни слова ему не сказала. Ни единого, чёрт возьми, слова! И даже не смотрела в его сторону — кипела от возмущения наедине сама с собой.
Сейчас тоже промолчала, а он продолжил менторским тоном:
— Вы злитесь, но даже от себя прячете злость. Вы не умеете принимать других людей такими, какие они есть. Хотите исправить их поступки, словно имеете право указывать на недостатки и требовать изменить поведение.
— Браво, Ваша Светлость. Вы непревзойдённый мастер — читаете в чужих душах, будто в открытых книгах. Или, — я сделала паузу, и он поднял на меня взгляд, — мните себя знающим, в то время как делаете выводы из ничего.
Он отложил работу в сторону и откинулся на спинку сидения. Уставился на меня с тем же вниманием, которое только что уделял бумагам и письмам. Побарабанил длинными пальцами по обивке, и я невольно заметила, что он совершенно не носит колец. Да и вообще одет слишком скромно, если вспомнить о высоком титуле и положении. Прямо кладбищенский ворон на фоне стаи павлинов. Весь в чёрном, и из украшений — всего одна скромная брошь, фиксирующая чёрный же шёлковый шарф.
— Вы претендуете на независимое поведение, хотя на деле нет человека, который сильнее, чем вы, зависел бы от моего расположения, — негромко заметил он.
— А вы уделяете мне слишком много внимания. Не хотите заняться своими делами? — я постаралась сгладить грубость слов мягким тоном.
— Вы — одно из моих дел. Не самое важное, но, к сожалению, неотложное. Если будете так раздражаться, то мне придётся ещё чаще прибегать к так не нравящейся вам процедуре. Вы этого хотите? Я — нет.
— И что же вы предлагаете?
— Хорошенько подумать, что вы делаете не так, и исправиться.
Фыркнув, я сказала:
— Я всё делаю так.
— Вы раздражаетесь, злитесь, умножаете ярость — и умираете прямо у меня на глазах. Вы называете это правильным поведением?
— Это всего лишь ваши фантазии, — ответила я ледяным тоном. — Откуда вы всё это взяли, когда я вам и слова не сказала до того, как вы начали этот разговор?
— Вас убивают собственные эмоции. Измените их ради собственной безопасности.
— Как?
— Поищите в глубине души благодарность, тёплое чувство к тому, кто взял на себя труд заботиться о вас. Разве это так сложно? — риторически спросил он и вернулся к бумагам.
Шею будто сжала огненная удавка.
