Наперегонки с ветром. Идеальный шторм (СИ) - Виннер Лера

Одна такая осталась лежать в кабинете у меня дома.

Так странно было даже думать это «у меня».

– Как давно это началось?

В то, что Эмери проявила себя лишь прошлым летом, мне верилось слабо. Кайлу, по всей видимости, тоже.

После двух десятилетий слабости и забвения она жаждала действий и контактов с миром. Пусть и в собственной манере.

Ведьма поморщилась, вздохнула и отпила ещё отвара.

На первый взгляд могло показаться, что она намеренно тянет время и ждёт, что я предложу оплатить её ответы.

Такие, как она, нередко требовали плату, и отнюдь не деньгами. В ход традиционно шли молодость и красота.

Однако, почувствовав Кайла настолько безошибочно, она не могла не понимать, что ничего от меня не получит. Скорее ЦБ потеряет сама.

– Давно… Очень давно. Двух лет не прошло, как построили тот дом. Твой дом, – она исправила саму себя, и только после посмотрела на меня прямо. – Знаешь, что потом случилось? То, что потрясло этот город. Такая сила всегда приходит громко.

Единственным подходящим под это описание событием, пришедшим мне на ум, было рождение Самуэля Готтингса, но от таких предположений я предпочла воздух ржаться.

Старуха усмехнулась, прекрасно поняв, почему моё лицо осталось непроницаемым.

– Да-а-а… Меня звали к нему. Райан никогда не был милым мальчиком. Но если бы я сказала, что ребёнок особенный, он бы не задумываясь утопил его в реке.

В это я верила безоговорочно.

Мадам Мюррей снова поднесла ко рту кружку.

Она знала, что её будут слушать, и, как многие старики, наслаждалась этим вниманием.

– Выходит, он обязан вам жизнью.

Ведьма коротко каркнула, но на этот раз это точно был смех.

– Поверь, он это ценит. Он умеет быть благодарным. Мне тогда было меньше лет, и я думала, что жизнь положу, чтобы его вырастить. Но он справился сам. Оставаясь среди них. Внутри их дома. Он оказался сильнее.

Я прикусила губу, потому что картина получалась не самая приятная.

– Значит, ты сказала Райану, что у него самый обычный ребёнок.

Она взглянула на меня прямо.

Вблизи было видно, что её больной левый глаз вдобавок ко всему ещё и затянут бельмом, но видела она и правда превосходно.

– Я сказала ему, что это его плата. За всё, что творили Готтингсы. Откупное дитя. Что если он хотя бы подумает о том, чтобы навредить ему, будет хуже. Их род прервётся. Он до сих пор верит, что этот мальчик – его проклятье. Наказание, которое он должен понести, чтобы иметь возможность продолжать в том же духе. Когда мальчик вырос, я не стала рассказывать ему об этом, но он сам понял. В отличие от Райана, у него есть достоинство.

В этом я тоже не могла с ней не согласиться. Самуэль не был человеком в полной мере. Как, впрочем, и его брат, но находиться рядом с ним было хорошо. Он ощущался как источник чистой силы.

Как Кайл.

– Что не так с Женевьевой?

Это был мой последний, но, возможно, самый главный вопрос к старухе Мюррей.

Если она, как выяснилось, знала правду про Сэма, логично было бы принять и его жену.

Она хмыкнула, дёрнула плечом, словно ей стало неприятно или мышцы свело судорогой. А потом вдруг хрипло расхохоталась, затрясла головой.

– Ах, Женевьева!..

Это сильно походило на зарождающуюся истерику, и мне пришлось слегка нажать, чтобы вернуть старуху к реальности:

– Почему ты не пускаешь ее на порог?

Смех оборвался, и в комнате наступила плотная оглушительная тишина.

– Потому что ей нечего здесь делать, – голос мадам Мюррей упал до злого и опасного шипения. – Она хочет получить ответы, которые уже знает. Не моя беда, что она перехитрила саму себя.

Такая формулировка возвращала меня к мысли об идеальном заговоре, именем и источником вдохновения которого была Женевьева.

Если Самуэль всю жизнь только и делал, что искал компромиссы, хотя и не нуждался в этом, что-то или кто-то должно было подтолкнуть его к мысли о том, что Фьельден может принадлежать ему без всяких оговорок.

Вряд ли напрямую.

Даже едва слышного усталого шепота в тишине спальни, скорее всего, не было.

Просто она появилась в его жизни, – вошла в его дом, – и он захотел большего.

Выйдя на улицу, я первым делом вдохнула полной грудью. После духоты ведьминого дома воздух показался пьяняще свежим и прохладным, а легкий холодный ветерок пощипывал кожу на щеках.

Октябрь еще не закончился, а Север уже начинал дышать подступающей зимой.

Если Кайл планировал закончить наши дела за две недели, значит, он чем-то руководствовался. Мы успеем убраться отсюда до того, как дороги заметет и город окажется фактически отрезан от мира до весны.

Не спеша идя по узкой улочке, я неожиданно поймала себя на крамольной мысли о том, что мне было бы любопытно провести во Фьельдене зиму. Она здесь наверняка не менее красива, чем осень, хотя и сурова.

Закрытое пространство, выжить в котором повезет не всем.

Если, конечно, Хозяин не позаботится.

Никто из тех, с кем мне довелось разговаривать, не вспоминал о естественных для такого сурового края бедствиях. Зимы не приносили массовых смертей, город не страдал от недостатка провизии, дров и угля, в нем не свирепствовали болезни.

Объективно такое благополучие было заслугой ответственного и любящего Фьельден мэра.

Мэра, который заботился обо всем заранее.

Знал многих жителей по именам и помнил об их нуждах и чаяниях.

Проведя много лет в дороге, я точно знала, что даже такой подход помогал не всегда.

Многие старались, чтобы сделать свои деревни, села и города благополучными, но это никоим образом не мешало им вымирать за пару месяцев.

Да и Райан Готтингс не был похож на того, кто станет не спать ночами, размышляя о том, как обеспечить сытость и благополучие.

Если и да, то лишь в тех пределах, которых позволят ему сохранить власть и ни с кем не делиться своими секретами.

Процветание Фьельдена было заботой и заслугой Самуэля, и что-то мне подсказывало, что в последние пару лет, – с тех пор, как он связался с бездарной дочерью лесной ведьмы, – зимы стали особенно спокойными и сытыми.

Повернув за угол, я оказалась на улице шире. Здесь уже ехали повозки, торопились по своим делам просто одетые женщины с полными корзинами.

Неподалеку был базар, и туда тоже не помешает наведаться.

Оглядываясь по сторонам, как если бы видела все это впервые, я зацепилась взглядом за большую и со вкусом оформленную вывеску: “Банк”.

У входа никого не была, и на улицу из окон никто не смотрел.

Искушение войти стало настолько сильным, что пришлось остановиться.

С одной стороны, ничего особенного в этом не было бы.

С другой, внезапное появление жены владельца могло быть истолковано превратно и стать поводом для сплетен о том, что у графа Нильсона есть проблемы, решение которых не требует отлагательств и не могло подождать до вечера.

Посмотреть на Кайла за делом было любопытно до дурацкой глумливой улыбки – в какие бы авантюры мы ни ввязывались раньше, честной работы конторских служащих никогда не было в их числе.

Ветер начинал усиливаться, но я не спешила прятаться от него.

Одержимость, в отличие от досадной накладки в деревне, можно было и стоило считать настоящим провалом для специалиста Совета. Однако именно после случившегося я чувствовала себя так, словно все чувства, до того притупленные, заработали на полную мощность. Цвета, которые я видела, стали ярче, а запахи острее, и даже северный ветер казался чем-то чудесным.

Чем-то, что жаль было бы пропустить.

В противоположном конце улицы и по другую ее сторону обнаружилась еще одна интересная вывеска.

Я почти пять минут простояла перед ней, прежде чем сделать глубокий вздох.

В это время я отчаянно тосковала по Гаспару, которому на правах наставницы могла бы поручить самую нудную и удручающую работу.

К сожалению или к счастью, мальчишки здесь не было, и это значило, что делать ее придется самой.