Ромашка для Сурового Орка (СИ) - Сафина Анна

— Я серьезно, Ир. Меня уже просветили, что за побег в племени беглецов привязывают к столбу и высекают.

Я напрягаюсь, пытаясь прочитать орка, но он невозмутим и совершенно спокоен.

— Так и есть, ромашка.

Прозвище теплом отзывается внутри меня, но другое не дает покоя.

— М-меня тоже?

— Нет. Высекают только взятых в плен. А ты пленницей никогда не была и не будешь, лашими.

Он вдруг перекатывается и нависает надо мной, опираясь о локти. Глаза прищурены, нижняя часть тела прижимает меня к шкурам, не давая выползти из-под него, и мое сердце стрекочет.

— Больше никаких боев кровью, женщина, — порыкивает недовольно, но я вижу, каким довольным блеском сверкает его взгляд.

Я давно заметила, что «женщиной» он называет меня в периоды возбуждения, когда желает завалить меня на шкуры и навалиться сверху.

— Я выиграла, — выдыхаю, тщательно сдерживая ухмылку.

— Грыых — сильнейшая самка девяти племен, — хмурится Иргкхан, и веселья в его голосе на этот раз нет. — Она не чувствовала в тебе соперницу, так что явно билась вполсилы поначалу.

На этот раз хмурюсь уже я, недовольная тем, что он считает меня слабой. Толкаю ладонями его грудь, но он как камень, не двигается с места.

— Я не человечка и не слабачка, мой вождь, могу за себя постоять.

В положении лежа вздергивать подбородок выходит не так эффектно, так что я снова опускаю голову и с возмущением смотрю на орка снизу вверх.

У Иргкхана от моего игривого «мой вождь» напрягается пах, которым он сильнее вжимается между моих бедер.

— Я запрещаю тебе рисковать своей жизнью, лашими!

Орк привык приказывать и повелевать, но мне приказы раздает с куда большим энтузиазмом. Явно будто надеется на мою строптивость, чтобы меня наказать. И мы оба знаем, какое именно наказание будет для нас обоих предпочтительнее.

— Не смей мне… — не договариваю я, ахнув.

Иргкхан в это время слегка отстраняется, но совсем ненадолго. Только лишь для того, чтобы направить упругую твердую плоть в мое лоно. Одно слитное движение, и стеночки расходятся, привычно принимая в себя мужественность орка.

— За свой побег ты будешь наказана, лашими. За неделю забудешь, как ножки сходятся, — порыкивает он в стоне, закатывая глаза, а я обхватываю его коленями, вынуждая прижаться ко мне плотнее.

— Я больше не буду пытаться бежать, — признаюсь я, пряча свое лицо на его груди.

Мой голос больше похож на бормотание, но орк замирает. Ничего не говорит, обхватывает мою голову ладонями с двух сторон.

— Ты принадлежишь мне, женщина.

Не вопрос. Утверждение.

— Я твоя. А ты?

Я и так знаю ответ, но хочу услышать его.

— Ты моя. Я твой.

Эпилог

Десять лет спустя

Вождь Иргкхан

Солнце уже клонится к закату, и юные самцы, прячущиеся среди колышущейся травы, в нетерпении едва не стонут в ожидании отмашки старших товарищей.

Иргкхан с другими отцами внимательно следят за своими сыновьями сквозь кроны деревьев, в которых сидят в засаде уже больше двух часов. Все молчат, но внутри посмеиваются, глядя, как их взрослеющие дети едва не ерзают и изо всех сил продолжают не двигаться.

Поза лежа на животе для молодняка — то еще испытание их терпения, но по достижении девяти лет каждый мальчик племени обязан пройти ритуал, который делает из каждого мальчишки настоящего мужчину.

Поймать и приручить дикого тура.

Их с ромашкой сыну Нар’окхану исполнилось девять лет три месяца назад, и он в предвкушении ждал, когда наступит очередная сезонная миграция диких туров, которая проходит всего дважды в год.

Во время зимней он еще не достиг возраста зрелости орков, так что, несмотря на уговоры матери, которая просила его подождать до очередной зимней миграции, сын вождя вызвался доказать свою зрелость и готовность быть полноценным воином племени одним из первых.

— Пора, — произносит один из воинов, и Иргкхан переводит взгляд на стадо туров невдалеке.

Не чувствуя опасности, звериный молодняк дерется у поймы, пока старшие утоляют жажду. Приручению лучше всего поддаются двух-трехлетние особи диких туров, так что Иргкхан опытным взглядом подмечает, кто из молодняка поспокойнее.

С тревогой глянув на своего сына, вождь быстро отводит взгляд снова, чтобы тот не почувствовал его внимание.

Мать-эльфийка чересчур переживает за мальчишку и часто перегибает палку в своей заботе, забывая, что их первенец Нар’окхан — не человек и даже не эльф, а орк.

Сын вождя, который априори не может расти в тепличных условиях.

Конечно, как отец, он о нем тоже беспокоится, но по-своему. По-мужски.

Так что в вопросах воспитания сыновей Иргкхан непреклонен и своей нежной ромашке не позволит испортить самцов своей женской лаской. Они должны вырасти настоящими мужчинами и защитниками, а не рафинированными неженками-эльфами.

Их сын и так на четверть эльф, так что с него и спрос в орочьих землях выше. Все следят за его успехами, ждут, что он проявит трусость, не присущую оркам, и долг Иргкхана, как вождя и любящего отца — воспитать сыновей сильными воинами.

Мальчишки, дождавшись отмашки старшего товарища, резко подбираются и спустя пару мгновений взлетают из укрытия. Когда они преодолевают половину расстояния до туров, стадо, почуяв запахи двуногих, начинает волноваться и двигаться в сторону запада.

На плече у Нар’окхана, как и у других девяти- и десятилеток, лежит скрученная петля аркана из сыромятной кожи, которая мягко ложится в руку. Иргкхан лично готовил оружие для сына и обучал всем тонкостям и премудростям охоты и приручения тура.

— Ставлю клык дракона, что испытание охотой не пройдет и половина молодняка.

Воины позади решают поспорить, наслаждаясь занятным видом, как мальчишки неуклюже и хаотично пытаются заарканить молодых туров, которые находятся к ним ближе остальных.

Молодняк сопротивляется и не позволяет себя стреножить, а некоторые особо ретивые самцы туров и вовсе пытаются напасть на орчат.

Иргкхан внимательно и напряженно наблюдает за действиями старшего сына. Тот, в отличие от своих сверстников, хоть и самый юный, но сосредоточенный и спокойный. Единственный, кто выжидает, еще ни разу не использовав свой аркан.

— Ставлю шкуру метатерия, что пройдет всего шестеро, — задумчиво вклинивается в разговор Дуркхан.

Остальные начинают перешептываться, раздумывая, стоит ли поспорить с шаманом. Метатерий — самый дикий хищный кот в степях по эту сторону Анкайры. Лишь единицам удается победить его в схватке один на один, и на заре своей юности, поговаривают, Дуркхан был одним из таких счастливчиков.

Воины взволнованно переглядываются, и всё больше самцов решает побороться за такую редкую шкуру. За исключением вождя, который не сделал ни единой ставки.

Иргкхан переводит на Дуркхана задумчивый взгляд, но свои мысли о причинах, побудивших шамана последовать за ними, держит при себе. Удивляться есть чему.

Шаман редко ходит на охоту, предпочитает проводить большую часть времени в племени, среди женщин, но в этом году решил сделать исключение.

Проследив за глазами Дуркхана, вождь смотрит на своего сына и остальных орчат, придерживаясь того же мнения, что и шаман. В этот летний сезон мужчинами станут только шестеро мальчишек.

Когда один из туров, на чью шею накинут аркан, во весь галоп мчится к основному стаду, один из воинов едва успевает вытащить сына из-под лап зверя. Одна из рук мальчишки искривлена и, видимо, сломана, но он терпит боль, сцепив зубы.

— А в наше время выживали сильнейшие, — задумчиво произносит шаман и почесывает подбородок.

Никто ему не отвечает, хотя даже во времена молодости Иргкхана ритуал зрелости был куда более жесток и беспощаден. Когда ему было девять лет, из пяти дюжин молодняка в живых осталось едва ли с десяток. Но времена меняются, и сейчас жизнь каждого орка на вес золота.

Иргкхан этому рад не только, как вождь, радеющий за увеличение племени и всей расы орков, но и как отец, не готовый в один день оплакать собственного сына.