Пятеро орчат один за другим седлают туров и объезжают их, пытаясь приручить к своему весу и запаху, а остальные быстро сходят с дистанции. Кого забирают со сломанными конечностями и потерянными арканами, кого уносят в бессознательном состоянии.
Остается один лишь Нар’окхан, пытающийся заарканить самого злобного тура, который не дался целой дюжине орчат. Он уже не раз опрокидывал невольных всадников, рвал веревки, едва не втаптывал юнцов в землю.
Нар’окхан же крепко держит в ладонях аркан, в глазах его горит упрямая решимость. Во взгляде зверя меж тем таится дикая злоба, ноздри раздуты, а дыхание обдает паром. Он топчет задней лапой землю, пригибая шею и низко опустив голову, и не сводит взгляда с орчонка. Будто сам вызывает его на бой.
Сын вождя медленно делает шаг вбок, огибая тура на расстоянии. Аркан медленно поднимается, образуя широкую, тугую петлю, но тур бросается на него первым.
Иргкхан наблюдает, не сводя глаз. Его пальцы сжаты в кулак, но он не вмешивается.
Нар’окхан продолжает стоять на месте, пока тур угрожающе надвигается на него. Вскидывает лассо и бросает. Петля ложится точно на шею. Стоит веревке натянуться, стягивая мышцы зверя, как тур вздыбливается, роняя пену из пасти и в ярости мотая головой.
Нар’окхан тут же срывается с места — аркан, туго обвитый вокруг его запястья, тянет юношу по земле. Камни рвут кожу, в лицо летит пыль, но он не отпускает.
Скорее ползет, чем бежит, подтягиваясь к зверю, сдерживая собственную боль. Тур мечется, ревет, бьет лапами по земле, в отчаянии пытаясь сорвать петлю.
Рывок — и Нар’окхан бросается к шее тура, хватает гриву, запрыгивает сбоку, перебрасывая ногу через мощную спину. Тур вздрагивает, дергается, но мальчишка держится, крепко вцепившись ногами в бока зверя.
Тур встает на дыбы, пытаясь сбросить всадник, но безуспешно. Скачет после в рваном и бешеном темпе, делая выпады то вправо, то влево, но с каждым разом его движения всё более вялые и медленные, словно он устал бороться. И когда он, наконец, замедляется, послушно следуя за дерганьем повода, со всех сторон звучит гул одобрения воинов, наблюдающих за сыном вождя.
Иргкхан позволяет себе короткий вздох и лишь тогда осознает — всё это время он не дышал. Переживал за своего сына, как отец. Каким бы вождем он не был, но его женщина изменила его, искоренив жесткость и грубость. По крайней мере, к своей семье.
Похлопав счастливого сына по плечу, Иргкхан ведет воинов обратно в племя, с тревогой наблюдая за тем, как солнце неумолимо уступает место закату. Ромашка наверняка волнуется и не спит в ожидании их возвращения.
Сколько бы вождь не уверял свою жену, что на охоте с их сыном ничего не случится, знал, что она не успокоится, пока не увидит их обоих живыми и здоровыми.
Как только воины достигают родного поселения, всё племя вываливается из своих шатров, чтобы поприветствовать тех, кто доказал свое право называться воином.
Толпа расступается, пропуская вождя, и его взгляд теплеет, когда остро вонзается в изможденное лицо своей женщины. Она выглядит встревоженной и не отходит от шатра, вытягивая шею в поисках сына.
На ее руках сонно зевает их годовалая дочка, а за юбку цепко держится их младший пятилетний сын Рагкхур. Обычно он сразу бежит к отцу, как только видит его, но в этот раз ему передается волнение матери, так что он не отходит от нее ни на шаг, нахмурив свои бровки.
Дочка же, заметив отца, капризно изгибается и тянет к Иргкхану руки, обиженно при этом выпятив губу.
— Ир… — с паникой в голосе произносит ромашка, и он, поцеловав ее в губы, прижимает дочурку к себе. Отходит вбок и открывает семье вид на довольного Нар’окхана, который светится ярче натертого медяка.
Ромашка всхлипывает и кидается к старшему сыну, зацеловывая его лицо. Он поначалу стоически терпит ласки, но спустя пару мгновений отстраняется, оглядываясь, не заметил ли кто из ровесников его слабость.
— Ну мам, хватит, я уже большой. Я воин! — добавляет Нар’окхан, а у самого в глазах так и светится удовольствие. Все-таки мать он любит и радуется всякий раз, когда она его прижимает к себе.
Иргкхан треплет младшего сына по шевелюре, пока он прижимается к нему в ожидании, когда сможет прорваться к старшему брату с многочисленными расспросами.
— Отец, можно я сегодня в общем шатре заночую? Все воины сегодня там будут.
Нар’окхан пытается говорить спокойно, а у самого едва получается ноги удержать на месте от нетерпения. Уж очень он хочет сегодня быть в центре событий и не ложиться в строго оговоренное матерью время для сна. Он ведь уже не малыш, а признанный племенем воин.
— Хорошо, сын, — разрешает Иргкхан раньше, чем ромашка успеет возразить, не желая отпускать сына.
— Я тоже хочу! — звенит голос пятилетнего Рагкхура, который важно выпячивает грудь колесом, стараясь походить на старшего брата.
— Но малыш… — растерянно вклинивается жена.
— Младшего не забалуй, женщина, — рычит Иргкхан, но ромашка у него не из робкого десятка. Вот только оба сына стряпают такие жалостливые просящие лица, что ей скрипя зубы приходится отпустить их.
— Па, — настойчиво тянет отца за волосы дочка Саргиша.
— Да, голубка?
Голос Иргкхана становится ласковым, а сердце тает от одного только взгляда на девочку. Она еще не знает об этом, но уже вьет веревки из своего отца, который готов весь мир положить к ногам своей принцессы.
— Баю-баю, — сонно бормочет она и прикрывает глазки, настойчиво дернув его за свисающий локон снова.
— Старая Харвуш еще не спит, — многозначительно протягивает вдруг ромашка, касаясь бедра мужа, и удаляется в шатер, хитро поблескивая глазами.
Ему не нужно повторять дважды. Усыпив дочку колыбельной, он оставляет ее в шатре у нянечки, а сам ныряет в собственный, скрещивая входные опоры.
Любой мимо проходящий орк этой ночью точно поймет, чем будут заниматься вождь с его лашими.
— Ешь, — звучит спустя два часа голос Иргкхана, который по заведенной в их семье традиции после ночных игрищ всегда кормит свою лашими с рук.
Он подносит кусок мяса к ее рту, как и десять лет назад, и с жадностью наблюдает, как она игриво проводит по его пальцу язычком. Его естество дергается, словно у какого-то юнца, и он оскаливается, оглядывая свою жену хозяйским взглядом.
— Тощая, — недовольно выносит он вердикт, вызывая у Ромаш улыбку.
Несмотря на три беременности, его женщина так и не поправилась за все эти годы, как бы Иргкхан не пытался ее откормить.
