Эмма Браун - Бронте Шарлотта

Однако возможностью этой Матильде воспользоваться не пришлось, ибо в следующий миг девочки услышали твердые шаги в коридоре, и те, кто волен был сбежать, тотчас поспешно бросились прочь.

Мисс Уилкокс вернулась, снабженная всем необходимым.

– Раздевайся! – приказала она девочке.

– Как? Здесь? – Матильда обвела взглядом холодную гостиную.

– Неважно где. Не думаю, что кому-то захочется смотреть на тебя. Надевай это.

Директриса положила перед Матильдой невзрачное темное рабочее платье, изношенное и покрытое пятнами. Прежде оно принадлежало служанке для черной работы по имени Бесси, которой из экономии дали расчет.

Мисс Уилкокс задумчиво смотрела в окно, пока девочка преодолевала стыдливость, стараясь сохранить достоинство. Когда шорох ткани затих, возвестив о том, что приказание исполнено, директриса повернулась. Пожалуй, было бы неуместно утверждать, что зрелище доставило ей удовольствие: мисс Уилкокс полагала, что долг чести обязывает ее наказать девочку за обман, и нашла способ сделать это.

– Вы только поглядите! – воскликнула она. – Щепотка пыли – вот и все, что от тебя осталось. Едва ли ты вообще существуешь.

– Я существую, – возразила Матильда, но голос ее звучал сдавленно, словно и его заглушала пыль. – Душа моя существует. Разве в Писании не сказано, что все остальное лишь суета сует?

– Да как ты смеешь говорить мне о суетности? Ты, которая наряжалась как принцесса и разве что на титул не притязала!

– Если дорогие наряды не превратили меня в принцессу, то и эти лохмотья не превратят в нищенку, – едва слышно, но с прежней непреклонностью заявила Матильда.

– Но я забрала все, что придавало тебе значительность, разве тебя это не заботит? – удивилась мисс Уилкокс.

– Нет, потому что значительность не зависит от шелков и бархата.

– Да ты одержима дьяволом! – провозгласила мисс Уилкокс и подвела девочку к камину, чтобы та могла видеть свое отражение в зеркале над мраморной доской. – Ну что, нравится тебе твой нынешний облик?

Матильда посмотрела на себя с любопытством. Выражение ее бледного лица не изменилось, но острый взгляд скользнул по отражению, словно изучая незнакомку.

– Ты хоть понимаешь, – с трудом сдерживаясь, продолжала мисс Уилкокс, – что, если я сейчас выставлю тебя за дверь, ты станешь всего лишь еще одной уличной оборванкой?

– Зато буду свободна, – заявила Матильда.

Мисс Уилкокс не могла понять, почему спор со столь ничтожной противницей совершенно ее обессилил. Она не считала себя жестокой и верила, что поступает по справедливости. Главная трудность, как она полагала, заключалась в том, что этому ребенку было чуждо все естественное.

– Ты не знаешь ни привязанности, ни страха, ни стыда. На тебя даже смотреть противно. О, я просто видеть тебя не могу.

– Куда вы меня ведете? – спросила Матильда, когда директриса потащила ее к дверям.

– Туда, где у тебя будет довольно времени, чтобы покаяться в своих грехах.

Они поднялись по лестнице, миновали второй этаж, где стояли кровати учениц и хранились их личные безделушки, а затем и третий, где находилась комната, которую Матильда делила со своей наставницей. По узким ступенькам взобрались они на голую, погруженную во мрак площадку.

– Ты будешь здесь находиться одна до тех пор, пока не одумаешься. Тебя выпустят, когда ты решишь рассказать мне правду. И поверь, юная мисс, очень скоро ты с радостью заговоришь.

Директриса отомкнула темную комнату, втолкнула девочку внутрь и захлопнула дверь.

– Мисс Уилкокс! – донесся из-за двери испуганный, растерянный детский крик.

Ответом ему был только лязг железного замка.

Те, кто воображал, будто хорошо знают школу Фьюша-Лодж, удивились бы при виде помещения, где оказалась девочка. Она стояла неподвижно, пока глаза не привыкли к странной, искусственной ночи, и только тогда огляделась. Там, где в уютных гостиных дома окна украшали яркие портьеры, здесь темнела густая паутина. В тесной чердачной комнатке не было ни ситцевых занавесок, ни очага. Тут стояла узкая кровать, прикрытая одним лишь грубым одеялом. Устрашающее нагромождение разрозненной мебели, включая громадный гардероб, почти полностью скрывало маленькое оконце.

Каморка эта, как и новое одеяние Матильды, принадлежала прежде маленькой служанке Бесси. Здесь хранился всевозможный хлам, который перетащили сюда еще в ту пору, когда дом готовились превратить в школу-пансион. Теперь единственным обитателем комнаты был жестокий холод, который все явственнее напоминал о себе. Никто не позаботился оставить здесь свечу или лампу, и на мрачных стенах тенями играла тьма.

О чем только думала мисс Уилкокс, когда заперла ребенка в таком месте? О, она не думала вовсе: яростный гнев вытеснил на время из ее головы все мысли. Она рассудила, что одержала небольшую победу и над строптивой подопечной, и над несносным мистером Эллином, ибо, хоть и обещала оставить девочку под своим кровом, обязательства держать ее при себе не брала.

А девочка? Что почувствовала она, когда оказалась в этой душной темнице, отрезанная от всего мира? Мисс Уилкокс была бы очень удивлена, но она испытала облегчение. Теперь Матильда могла наконец вволю предаться своим мыслям и быть собой, что бы это ни означало. Скрежет ключа в замке не заставил ее съежиться от страха, потому что она оказалась в темнице. Напротив, с поворотом ключа с нее будто спали кандалы, что сковывали ее по рукам и ногам. Наконец-то она могла вздохнуть свободно. В последние месяцы ей не удавалось хотя бы ненадолго остаться наедине с собой даже ночью, ибо она делила спальню с мисс Уилкокс. Матильде ни разу не выпало случая совершить долгую прогулку, которая помогла бы ей привести в порядок мысли. Роскошная одежда стесняла ее, словно путы.

Она долго стояла среди пыльной рухляди, пока вокруг нее сгущались тени, потом направилась к окну. Осторожные шаги ее глухо простучали по голому дощатому полу. Она заглянула за гардероб и посмотрела на подернутые инеем поля. Маленькие создания Божьи, должно быть, голодны, когда земля твердеет от мороза, подумала девочка. Деревня вдали уютно светилась рождественскими огнями. Над трубами вились дымки – по случаю праздника во многих домах топили очаг, в освещенных комнатах ждали гостей. До деревни легко можно было дойти пешком, однако там Матильда нашла бы, возможно, неведомую страну. Она ничего не знала об этом селении и могла судить о нем разве что по нескольким мельком оброненным словам мистера Сесила и мистера Эллина.

Девочка невольно задумалась о мистере Эллине. Он был первым, в ком она встретила доброту и участие, первым, кто задумался, что за характер скрывается за ворохом кружев и рюшей. Это как будто сблизило их, между ними установилась приязнь. Оба они предпочитали скрывать свой ум, как и многое другое. И все же в тот самый миг, когда ей захотелось довериться ему, какое-то особое чутье предупредило об опасности, быть может потому, что смерть птицы он ценил выше, чем ее жизнь.

Ястреб? Зачем она рассказала ему, что приручила ястреба? На мгновение ей показалось, будто в нее впились чьи-то безжалостные горящие глаза, а хищные острые когти жадно схватили ее запястье и сомкнулись на нем, словно серебряный браслет. Разве кто-то из ее знакомых держал ястреба? Или же она прочла об этом в книге и вообразила себя владелицей такой красивой хищной птицы? А может, ей лишь хотелось найти себе достойного союзника в споре с мистером Эллином, любителем охоты? Как всегда, когда она пыталась размышлять, у нее разболелась голова. Матильда принялась ощупью пробираться к кровати через нагромождение мебели, но вскоре обнаружила, что старалась впустую. И матрас, и простыня оказались мокрыми. Девочка замерзла и устала, ей было одиноко, вдобавок ее мучил голод, ведь никто не потрудился принести ей поесть. Наверное, все, что ей оставалось, это лечь на ужасную узкую койку и ждать, пока угаснет сознание. Однако, как ни удивительно, Матильда тотчас убедилась, что мысль эта нисколько ее не привлекает. Пусть ей выпала несчастливая судьба, она не откажется от жизни и не доставит сестрам Уилкокс удовольствия узнать, что их затруднение так легко разрешилось.