Книжная Лавъка Куприяна Рукавишникова. Первая часть - Берндт Алёна

Но Белугин взглянул на луну и изо всех сил ударил… по отражению старухи, которое в свете луны было хорошо видно в разлившейся перед нею воде.

Дикий крик разорвал воздух, из воды поднялось нечто, облепленное грязью и гнилой травой, оно кричало так, что у Куприяна заложило уши, а после вся эта чёрная суть опала, рассыпалась, только ошмётки засыхали и корчились в залившем всё свете луны. Пернатая стая вспыхнула и рассыпалась зелёными искрами, только тлеющие перья долетели до земли.

– Что-о-о в-ы-ы…, – завыла старуха и растаяла, словно была соткана из тумана, пылью рассыпалась, превратившись только лишь в горсточку праха.

Оживший источник, вырвавшийся из лощины, пронёсся очищающей струёй, смывая грязь и копошащихся в ней гадов, рассыпавшихся от старухи. Вода мстила за то, что древнее зло посмело осквернить её, и теперь, освободившись, избавляло от зла эту землю.

Куприян и Григорий стояли по колено в хрустальном потоке, пронизанном лунными лучами, усталость и горечь, наполнившие душу от морока Арычихи, ушли без следа, тела наливались новой силой, крепился и дух.

Успокоился источник, ушёл в старое своё русло, разметав всё, что заболотело и замшело на его пути, как и прежде понёс он свои воды к реке, как и было назначено.

– Ну вот, сладили мы со старой кочергой, – вздохнул Белугин и хлопнул Куприяна по плечу, убирая в ножны клинок, – А ты молодец, ничего не испугался, хотя ведь такое впервые тебе пришлось пережить!

– А я уж было подумал, что ты ей сейчас голову отрубишь, – вздохнул Куприян, – И тогда…

– Я себя едва сдерживал, признаться. В один миг и сам подумал расколоть ей череп, особенно после того, как её змеёныши стали ноги мне рвать. Но… тогда она возродилась бы снова, через время нашла бы себе новую жертву, забрав тело и став новой Арычихой. Но мы справились! Сгинула навсегда древняя ведьма!

– Жалко, что Петра не вернуть, – покачал головой Куприян, – Жена и детишки осиротели…

– Зло свою жатву ведёт, – кивнул Белугин, – Меланье и её ребятам я помогу, не тужи. Ладно, идём. Пора домой, Куприян, отдыхать.

Тиха стала лунная ночь, уходила луна, клонясь к лесу, спокойно шумела вода в возродившемся источнике, огибавшем теперь Демьянов хутор, как встарь, нес он свои воды дальше, давая жизнь всему, что рядом.

Глава 16.

Утро давно занялось, птичьими трелями и ароматом свежескошенного сена вливаясь в растворенное окно спальни в усадьбе Белугина, где устроили Куприяна со всем радушием. Тихие шаги слышались в коридорах дома, переговаривались Луша и Стеша, они в доме служили и теперь пререкались о своих каких-то заботах.

Куприяну на удивление не спалось, усталости от проведённой в лесу ночи он не чувствовал, только есть хотелось, и теперь он ждал приглашения на завтрак. Возвращаться в город они с Сидором Ильичом решили после завтрака, Куприян думал, что ранний подъём не осилит, но вот теперь сидел у окна и смотрел в простирающийся позади дома фруктовый сад, всё ещё переживая ночное приключение, он думал.

Вот ведь как чудно́ получается… казалось, что прошлая жизнь в Киселёво, названые матушка и отец, учёба в Петербурге, всего-то и было недавно, а словно бы и давно, очень. И удивительно было то, что не казалось ему невероятным то, что они с Белугиным видели и делали там, за небольшим хутором. Ни само существование Арычихи, очень старой, даже угадать Куприян не мог, сколько веков этому злу… Пока они шли обратно от Демьянова хутора, Белугин рассказал то, что ему было ведомо.

– По моему разумению, Арычиха сюда попала ещё в те века, когда кочевники набеги свои делали. Вот кто-то и принёс с собой это проклятье, а когда сам тут голову сложил, осталось и зло здесь. Арычиха… арыки запирает, в воде родилось, через воду и сгинуло. Ну, это так, мои догадки, а про отражение я в той книге прочитал, что ты мне открыл. Видишь ведь как, Куприян, знания, они открываются… кому что нужно, тому и даётся. Тебе вот, как Хранителю, даны были заклинания в древних песнях кочевников, которыми они свои улусы оберегали от зла, и ты впустил их в наш мир, помог мне. А мне явилось другое, то, что Ратнику нужно – в отражении истина была! Потому и смогли мы изжить эту нечисть! Хотя, признаться, Куприян, опасался я, вдруг ты поддашься ей, ведь впервые для тебя такое испытание.

– А я за тебя опасался, – усмехнулся тогда Куприян, – Думал, отрубишь старухе голову, уж дюже она была страшна.

– Ну, я и пострашнее видал. Вот на будущей неделе приезжай ко мне в гости, на Троицу, у нас тут хорошо, благостно, про всякое потолкуем.

– Благодарствую, да только не смогу приехать, у меня ведь открытие Лавки, не отлучишься. Лучше ты, Григорий, ко мне приезжай.

– И то верно, позабыл про открытие я. А что, обязательно навещу тебя, погляжу, как дела идут у тебя, где и подскажу.

До усадьбы они дошли без приключений, и вообще какая-то тихая благодать разливалась тем утром по округе, и особенно радостно пела в ручье вода.

Мысли текли медленно и спокойно, в душе у Куприяна тихая радость горела тёплым огоньком, от того, что он понимал, от какого зла они избавили живущих здесь людей.

Куприяну захотелось пить, он взял стоявший на столе кувшин и налил воды в стакан, а снова обернувшись к окну, едва его не выронил из рук…

В лучах солнца, проникающих сквозь листву растущей под окном яблони, плясали пылинки, а у окна стояла девушка. Она стояла в саду под окном, облокотившись на подоконник, и смотрела не в комнату, а в сад.

Куприян растерялся и с изумлением смотрел на девушку. Она была молода, моложе его самого, или может быть в таких же годах, ветерок ласково перебирал её светлые волосы, прядки выбились из толстой косы, перекинутой на высокую грудь.

– Доброго утра, х-хозяюшка, – Куприян запнулся, не зная, как обратиться к девушке, что-то в ней было… не мог он этого уловить, только чувствовал.

– Благодарствуйте, Куприян Федотович. Гляжу, не спалось вам у нас нынче? Ничего, дома отдохнёте, в своих стенах и сон крепче, – девушка говорила тихо, голос её звучал как-то немного с присипом, словно она была простужена.

Девушка всё так же смотрела в сад, и Куприян видел её лицо в профиль, красивое, но немного бледное. Может, прихворала чем, но только он не доктор, чем поможет.

– Помочь ты мне можешь, да, – ответила девушка, – Меня зовут Василисой… Я вон там живу, за овином пруд, а после уж и мои владенья.

Девушка засмеялась, потом закашлялась, провела рукой по волосам, поправляя зелёный шитый венок. Потом она повернулась… и Куприян содрогнулся. Та часть девичьей шеи, которая до этого не была видна Куприяну, была изорвана.

– Да, я не живая, Куприян, – сказала девушка, голос её изменился, – И пришла к тебе, чтобы остеречь тебя. Не пускай Петра в лавку, не допускай к себе, остерегись. Велика сила его, очень велика! То, что вы с Гришей с Арычихой сладили, нам всем свободнее дышать стало, но Гербер… страшно, страшно, Куприянушка, ни в жизни, ни в смерти он покоя нам не даёт, призывает, призывает, призывает… а потом наказует страшно, когда отказываешься делать то, что он велит. Остерегись его, Куприян, и не спеши. Коли обождёшь, то узнаешь, как с ним сладить.

Девушка протянула руку и коснулась ладони Куприяна, прикосновение это было ледяным, Куприян вздрогнул и… проснулся.

Он сидел у окна, положив на подоконник руки и примостив на них голову. Вот такой сон явился ему в это утро, когда солнце только ещё всходило над зелёными клеверными лугами. Может, это ему привиделось от того, что Гербер не выходил у него из головы с первой встречи…

После завтрака собрались они с Сидором Ильичом восвояси ехать. Дел было много, Лавка ждала открытия, и Куприяну самому не терпелось продолжить то, что завещано ему было Онуфрием Торопининым. Повозка ехала впереди, а Куприян и Григорий Белугин ехали следом верхом, не торопясь, чтобы побеседовать ещё.

– Скажи, Григорий, – спросил Куприян, увидев старый овин, а за ним пруд, – Что там дальше, за старым прудом? Как ивы разрослись, и не видать.