Жена ярла (СИ) - Левина Кира

— Лера! Ты не поверишь! Я нашёл! Нашёл! — его голос подгремел под низким потолком, заставив её вздрогнуть и оторваться от бессмысленного вглядывания в монитор.

Он подбежал к её столу и с силой шлёпнул планшетом на столешницу, едва не опрокинув чашку с остывшим чаем.

— Смотри! Я работал с оцифровкой манускрипта из собрания в Уппсале, того самого, что считался утерянным! Там фрагмент саги о конунге Ингваре! И есть упоминание о его противнике, ярле Хальвдане!

Сердце Леры провалилось в бездну, замерло, как камень в ледяной воде. Она боялась посмотреть. Боялась увидеть строки о его гибели, о прерванном роде, о забвении.

— И? — выдавила она. Собственный голос показался ей чужим и хриплым.

— И всё у него было более, чем хорошо! — выпалил Гарик, захлёбываясь от восторга. — После разгрома Ингвара его владения расширились, род окреп... и сага говорит, что была у него жена, прекрасная и мудрая, слава о красоте и уме которой прошла по всем северным землям!

Леру будто ошпарили кипятком.

Ревность, острая, ядовитая, кольнула под сердце, заставив сжаться. "Прекрасная и мудрая"? Значит, он быстро нашёл ей замену. Какую-нибудь дочь соседнего ярла, которая не чудила, не спорила и рожала ему здоровых наследников.

Она сглотнула комок в горле и посмотрела на Гарика с холодной яростью.

— И что? Ты решил порадовать меня, рассказав, как замечательно сложилась жизнь у мое... Хальвдана с его новой женой?

Гарик отпрянул, словно от пощёчины. Восторг на его лице разбился, сменившись растерянностью и обидой.

— Что? Нет! Лер, ты не поняла... Читай! — он лихорадочно начал листать текст на планшете. — Имя его жены стёрлось, но вот тут... перечислена имена их детей. Лера... Просто прочитай их.

Она с неохотой, сквозь пелену собственной боли, скользнула взглядом по строчке, на которую он тыкал дрожащим пальцем. И застыла.

"...и родила она ярлу Хальвдану троих сыновей... Светозара, Мирослава и Тихомира..."

Воздух вылетел из легких единым свистящим выдохом. Комната поплыла. Поплыл весь этот плоский, ненастоящий мир.

Она снова, медленно, вчитываясь в каждую букву, прочла имена.

Светозар. Мирослав. Тихомир.

Эти имена звучали в тексте древнескандинавской саги как чуждый, невозможный, волшебный аккорд. Имена, которые могла придумать только она. В минуты тоски, в попытке связать две свои жизни в один узел, вложив в уста Хальвдана и в душу Астрид ту самую, славянскую частичку своей души.

— Он... он не нашёл другую, — прошептала она. Её голос сорвался на полуслове. — Неужели это была... я?

— Да как же иначе! — Гарик смотрел на неё с торжеством. — Он ждал тебя. Ты нашла способ вернуться! И у вас была жизнь. Долгая и счастливая. Вот она, в летописи!

Лера сидела, не в силах пошевелиться, впившись пальцами в дерево стола так, что побелели костяшки. В её сознании, озарённая этим знанием, как вспышкой молнии в ночи, родилась идея. Безумная, простая и оттого гениальная.

— Жертвенная кровь... — проговорила она, глядя сквозь Гарика, сквозь стены, в самую суть мироздания. — Гуннхильд говорила, что для обряда нужна жертвенная кровь. Кровь, полная воли. Она принесла себя в жертву, чтобы вернуть всё "на круги своя".

Она подняла на Гарика сияющий, почти безумный взгляд, в котором плясали отсветы иного мира.

Жертва и воля.

— Что, если сила не в самой крови, а просто... в жертве? В добровольном отказе? Гуннхильд была готова умереть, чтобы исправить "ошибку". Астрид была готова умереть, чтобы сбежать. Я... я была готова умереть, когда прыгнула с обрыва. Но сейчас... сейчас я готова на большую жертву.

— На какую? — тревогой спросил Гарик.

— Я готова отказаться от всего этого, — её рука описала плавный жест, охватив кабинет, университет, весь этот старый выцветший мир. — Навсегда. Без права на возвращение. Я готова принести в жертву не тело, а судьбу. Эту свою судьбу. Добровольно. И я думаю, что эта жертва... будет куда сильнее любого ритуального ножа.

Лера поднялась и подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. За ним был её мир. Но её дом, её жизнь, её любовь и её будущее были там, в прошлом, которое, как она теперь знала, станет её единственным настоящим.

— Я знаю, как вернуться, — тихо сказала она отражению в стекле. — Мне не нужна кровь. Мне нужна только правда моего сердца.

Глава 23

Воздух в гостиной Гарика стал густым и тяжёлым, наполненным дымным ароматом восковых свечей и горьковатым запахом сушёных трав, разложенных по углам мелового круга. Рисунок Лера воссоздавала по памяти. Причудливое переплетение линий, увиденное в пыльных фолиантах и врезавшееся в сознание в тот ужасный миг в старой кузнице.

— Ты уверена, что это сработает? — Гарик смотрел на неё с нескрываемым беспокойством, держа в руках распечатанные изображения рунических символов.

— Нет, — честно ответила Лера, занимая место в центре круга. Она легла на спину, ощутив сквозь тонкий коврик твёрдость паркета. — Но это всё, что у меня есть. Я отрекаюсь от этой жизни. Полностью и навсегда.

Она закрыла глаза, отсекая последние сомнения. Перед внутренним взором проплывали дорогие сердцу образы: тишина университетской библиотеки, тёплый смех Гарика, сладкий вкус шоколада, безграничные знания её мира... Но Лера мысленно отталкивала их одно за другим, как ненужный балласт. Это была её жертва. Добровольный отказ от прежней жизни.

Вместо этого она наполняла сознание другими ощущениями. Солёный ветер с фьорда, обжигающий щёки. Скрип вековых половиц под босыми ногами. Удушливый дым очага и терпкий запах выделанной кожи. Трепетное тепло щенков у груди в полутьме конюшни. И его лицо. Суровое, иссечённое морщинами, с пронзительными глазами, которые в их последнюю ночь стали такими близкими и уязвимыми.

"Я выбираю тебя, — мысленно твердила она, вкладывая в эти слова всю силу своей воли. — Я выбираю тот мир. Я жертвую этим. Пусть это станет моим пропуском... домой".

Она концентрировалась до головной боли, до слёз, вкладывая в эту мысль всю свою тоску, всю надежду, всю любовь, которую успела почувствовать. Она готова была сжечь за собой все мосты.

Но ничего не происходило.

Тишину нарушал лишь треск свечей, тяжёлое дыхание Гарика и собственное громкое сердцебиение в ушах. Холод от пола проникал всё глубже. Надежда, яркая и хрупкая, начала угасать, сменяясь леденящим душу отчаянием.

Ничего не вышло.

Она была обречена. Обречена на эту безопасную, пресную, чужую жизнь. Она навсегда останется Лерой с разорванной душой и вечной тоской по дому, куда никогда не сможет вернуться.

Сдавленный стон вырвался из её груди. Она не могла больше этого выносить. Она открыла глаза, чтобы увидеть обеспокоенное лицо Гарика и знакомый потолок его гостиной.

Но вместо матового белого полотна она увидела почерневшие от времени грубые балки. Вместо ровного электрического света настольной лампы — тусклое пламя масляной лампы, отбрасывающее на стены гигантские пляшущие тени. Вместо лица Гарика...

— Рагнфрид? — хрипло прошептала Лера.

Это была одна из старших служанок. Женщина молчаливая, но незлобивая, пару раз помогавшая ей со щенками.

— Вы вспомнили меня, госпожа. Слава Одину, — служанка мягко, но настойчиво положила ладонь ей на плечо, не давая подняться. — А теперь лягте. Вам нужен покой. Ваша... голова ещё слаба.

Осознание ударило с силой физического толчка. Голова закружилась от восторга, смешанного с шоком.

Она вернулась.

Лера резко дёрнулась, впившись пальцами в грубую шерсть рукава служанки. Сердце заколотилось где-то в горле.

— Где мой муж? — выдохнула она. — Где Хальвдан?

На лице Рагнфрид мелькнуло искреннее изумление.

— В... в главном зале, госпожа. На совете с хёрдами,— растерянно пробормотала она. — Там...

Но Лера, сорвавшись с постели, больше не слушала.