Личная (не)приятность темного магистра (СИ) - Вересень Мара

— А?..

— Ни написать, ни показать знаками, ни облаками в небе сложить. Проклятие пресекает любую попытку на стадии замысла. Даже у человека с сильной волей всё равно выйдет нелепое блеяние или каракули. И у бестелесной сущности, — добавила Триш, опередив мой очередной вопрос.

Хотелось поорать. Вот как раз в небо, усеянное мелкими пушистыми, будто нарисованными облаками, и если бы я и сложила из них что-нибудь, точно не стала бы произносить это вслух.

Сказала другое:

— А ты почему так декана боишься? Он, конечно, тот ещё фрукт, и я бы с ним даже в шашки играть не стала…

— А во что бы стала? В прятки? — Триш просочилась вперёд, обвиваясь вокруг меня удлинившимся подолом платья, как удав вокруг жертвы, и пытливо заглянула в глаза.

— Не хочешь отвечать — не надо, твое дело. Но тогда прекрати ныть по поводу и без, — заявила я, разорвав призрачные «кольца» и зашагав дальше по дорожке.

Можно было и не торопиться. До урока ещё больше получаса, от центрального корпуса до тринадцатого идти минут двадцать, а я уже на полпути.

— Без ножа режешь, — вздохнула Унылая дама, собрала свои клочки, пристроилась рядом и тут же пустила слёзы, споро закапавшие с её подбородка в ворох призрачного кружева. Но больше на грудь.

Сегодня Триш была без вуали и сделала себе на платье неприличных размеров декольте.

И чего она ноет, что ей надеть нечего, если может сама себе что угодно изобразить?

— Мортравен знает, как лишить меня существования, — печально поделилась Триш, любуясь каплями, теряющимися в кружевах. — И лишит, если буду нарушать правила и вести себя безобразно. Правда, если он это сделает, то потеряет очень важную, дорогую и раритетную вещь, уникальный артефакт, который передается по наследству.

— Какую вещь?

И тут я увидела проклятие немоты в действии. Вообще не представляла, что призрака можно проклясть.

— Х-х-х… Ш-ж-ж… Ы-ы-ы… С-с-с… — старалась Триш, но это было всё, что она сумела выдавить.

Всласть настрадавшись, Унылая дама всплакнула от жалости к себе любимой и вполне нормально продолжила:

— У него много разных артефактных вещей. Он из древнего княжеского рода. Его родовой замок в Мереткуре сам по себе уже артефакт, столько поколений тёмных магов там росло и магичило. Так что я предпочитаю держаться подальше. Да и страшный он. Мне ведь видно, что он…

Картина стенания с выдавливанием невнятных звуков повторилась, но эффект внезапности и новизны пропал, и сцена больше не впечатляла. Было понятно, что секрет декана тоже просто так не разболтаешь.

Я не спеша шла к учебному корпусу, Триш важно шествовала рядом, выпячивая призрачную красоту, грозящую вот-вот выпасть из кружева. Особенно рьяно дама старалась показать себя, если мимо проходили симпатичные адепты. Ребят Триш окидывала горящим взором (действительно горящим), на девчонок кривилась, но ни те, ни другие никак не реагировали.

— Они тебя будто не видят.

— Так и есть. От адептов темного факультета и так все шарахаются, а от адепта с темного с призраком вообще побегут. И хорошо, если не жаловаться первому попавшемуся магистру.

— Тогда зачем этот цирк?

— О тебе забочусь. И потом, я что, не девушка? Не имею права погулять и посмотреть на симпатичных ребят? — заныла дама, но ее нытье прервали шикающие кусты.

Затем оттуда высунулась тощеватая рука в синем пиджаке и утянула меня внутрь.

— Доброе утро, Адамина, и вам доброе утро, лерда, — поздоровался Кир, уплывая мечтательным взглядом мне за левое плечо.

Триш тут же воспряла, распушила кружева, засияла глазами и сделала такой низкий реверанс, что это было уже неприлично, но Кир только рассмеялся.

— Привет. Что-то случилось? — насторожилась я.

— Пока нет, — туманно пояснил фейри и поделился: — А меня тоже переводят. В группу к ясновидцам. Решили, что я больше там, чем здесь.

— Расстроился?

— Нет, ни капли. Зачем?

— А меня зачем в кусты уволок?

Триш жеманно захихикала, прикрылась только что сооруженным веером и кокетливо затрепетала поверх него ресницами такой длины, что непонятно, от чего сквозняк побежал: от веера или от ресниц.

— Тебе нужно прийти вовремя. Не раньше, не позже, вовремя.

— Куда?

— А куда ты шла? — хлопнул светлыми ресницами фейри.

— На занятие.

— Вот и иди.

Вот же… А еще говорят, что женщин понять невозможно. Вы попробуйте понять мужчин! Это же вывих мозга!

Я выскочила из кустов и со всего размаха врезалась в кого-то высокого, твердого и… темного.

— Здравствуйте, куратор. Прошу прощения.

— За то, что пожелали мне здоровья? — скривился гадкий преподаватель, брезгливо отцепляя мою прядь, запутавшуюся за пуговицу его пиджака. Подержал в пальцах, будто случайно выуженную из супа муху, и выронил. Посмотрел. — В вашем случае вообще более уместно держать рот закрытым, Айдин.

Я последовала совету: молча, но неуважительно кивнула и быстрым шагом ушла вперед. Можно было бы и Витравена вперед пропустить, но с него станется нарочно закрыть дверь класса у меня перед носом и предъявить за опоздание.

Как я ни старалась, дистанция между нами после того, как я отбежала метра на три, не увеличивалась. Но самое странное было не это. Мне в спину, а по большей части пониже, смотрели. Причем так, что я до самого тринадцатого корпуса жалела, что надела к брюкам короткий пиджак.

Ладно. Никто не отменял первого ряда. Витравен терпеть не может рыжих? Вот пусть теперь не смотрит или смотрит и бесится.

21

Каждый мой учебный день теперь начинался с того, что я складывала в конверт очередную копию письма и мчалась в центральный корпус, чтобы бросить послание для ректора в длинный ящик.

При тщательном планировании мне хватало времени на всё: и на дополнительные занятия, и на подготовку к ним, и к основным. Увы, свободных часов при таком распорядке оказалось ничтожно мало, а ведь еще и спать нужно было.

Прошло уже около месяца с момента моего появления на пороге темного факультета. Я начала привыкать. Новый распорядок, новые предметы, новые сокурсники потеряли новизну, превратившись в обычное и привычное.

Когда утром бывало скучно, а Триш ныла, как по покойнику, я брала свой завтрак и спускалась на этаж к Эвилу. Мы варили кашу вскладчину, менялись десертами и перемывали косточки преподавателям.

— Чего было велосипед изобретать с наказанием? — жаловался Тернел, размахивая половинкой рогалика и возмущенно поднимая брови, от чего действительно становился похожим на эльфа. — Чего не двигатель внутреннего этого, как его, возгорания сразу? Взял, говорит, лопату и копай. Можно подумать, последний день бы настал, если бы я не покопал именно вчера. Некромантия — моя любовь! Теперь от этой любви спину ломит, будто у прадедушки. Ну выперся в преподавательскую столовку, как стриптизер с кинжалом в зубах и без всего. Сколько там тех стринг… Или стрингов? Шляпа еще.

— Зачем? — я ошалела настолько, что едва чай носом не пошел.

— Шляпа?

— Всё. То есть зачем без всего?

— Да в карты продул просто! И вот копаю и думаю, чего копать сразу, а не полы мыть, холодильник в анатомичке или утилизаторы дезраствором обрабатывать? А она взглядом сверлит, как надсмотрщица на рисовой плантации, и приговаривает: «Копайте, Тернел, копайте». А я такой: «Копаю я, копаю, профессор Шмель! Не жужж…» И вдруг понимаю, что я это вслух сказал. Так что всё, прощай свобода. Всё свежевскопанное, что ты отныне увидишь на нашем тренировочном беспокойном кладбище, будет свежевскопано мною.

Сам факт наказания не вызывал удивления, Эвил вечно что-то отмачивал, будто задался целью снискать лавры самого неугомонного адепта Академии. Но голышом в зал, где обедают преподаватели?

— Надолго? Копать?

— Лерда Шмель обозначила как отсюда и до рассвета.

Я заулыбалась. Профессор по темным рунам и землекопательной практике вызывала у меня симпатию, являя собой пример сильной и независимой женщины. У нее имелась коллекция лопат и целый ворох специфических выражений, больше подходящих гвардейцу, чем лерде.