Пленница Кощея (СИ) - Змееяд Полина

Опустила я взгляд на иглу, да заметила, что по ней трещинка тонкая бежит. Обернулась, а Кощей стоит, к камню привалившись, ладонь к груди приложил и дышит тяжело.

— Нянюшка, скорее! — крикнула Милава и слезами залилась.

Начали путы из корней ослабевать, Еремей уже одну руку из камня высвободил, меч схватил и лезвием к дереву потянулся, чтобы ударить посильнее и девку свою освободить. Я слова на Кощея глянула, он на меня смотрел — да такая тоска стояла в его глазах зеленых, что у меня слезы по щекам брызнули. Разве заслужил он такую боль, за что же мне его наказывать, за что убивать? Вспомнились руки сильные, и полет над лесом, и слова ласковые — «Скажи, чего хочешь, Ядвига, что угодно тебе подарю».

Сжала я иглу покрепче в том месте, где надтреснулась она, чтобы не сломалась вдруг, и к Еремею ринулась. Да только не успела: он со всей силы размахнулся, ударил по корням, они и ослабли. Милава на землю повалилась, но вскочила быстро и ко мне руки протянула.

— Если сама не хочешь, отдай мне иголку, у меня рука не дрогнет! — и добавила тише, взгляд жалобный на меня обратив. — Не предавай меня, нянюшка.

Только в этот раз я ее взглядам жалостным не поверила. Сжала иглу еще крепче в руках, назад отпрянула и, камешка под ногой не заметив, на землю повалилась. Милава тут же за меня налетела и попыталась иглу отнять, но я так крепко в нее вцепилась, что почувствовала, как острие в палец вонзается.

Глава 30

Пронзила меня такая боль, какой я раньше никогда не чувствовала. От руки по всему телу жар прокатился, пальцы скользкими стали от крови, глаза белая пелена покрыла, а в следующий миг вдруг стала я деревом, и камнями, и дном морским, и всем, что вокруг меня есть. Ветви дуба — как руки мои, корни — как ноги, а скалы под ногами ластятся, как пес большой и добрый: только дай ему команду, сразу же исполнит.

Обхватила я тогда Милаву руками-ветвями, от себя отцепила. Завизжала она, задергалась, да разве ж слабой девке силищу дерева векового перебороть? Еремей из плена каменного выбрался и тут же я его корнями оплела так, чтобы и рукой пошевелить не мог.

Все это как во сне сделалось, а потом очнулась я. Думала — наваждение, но Милава в ветвях болталась, Еремея к земле корнями прижало, а по телу моему такая слабость разлилась, что хоть прямо тут падай.

Опустила я взгляд на руку, кровью испачканную, проверила иглу — пока цела, и в трещинку кровь моя забежала. На дрожащих ногах подобралась к Кощею и рядом с ним к камню привалилась.

— Что я сделала? — видя взгляд его удивленный, от боли затуманенный, иглу еще крепче к груди прижало.

— Царицей Черного леса стала, — Кощей хоть и бледен был, но все ж улыбнулся ехидно. — Коли помру, будешь Навью править.

Я от страха аж руками всплеснула.

— Да зачем же мне Навь, коли тебя рядом не будет?! — сказала и рот ладонью зажала — той, что в крови не испачкана была. Что ж это я такое говорю? Разве ж можно вот так-то? Вот сейчас Кощей меня глупой девкой обзовет и пожалеет, что такая великая сила в моих руках оказалась.

— Значит, нужен я тебе? — царь, однако, смотрел ласково и улыбался, хоть и слабой та улыбка получалась.

— Нужен, — я голову подняла и в глаза зеленые посмотрела. Раз уж начала говорить, то и нечего на полуслове замолкать. — без тебя мне свет белый не мил!

— Значит, как-то выжить придется. Не посмею я тебя расстроить, — Кощей ко мне наклонился, иголку из пальцев моих ослабевших забрал, но лишь мельком на нее глянул — больше в глаза мои смотрел. — Обещал я тебе подарить все, что захочешь, и слово свое сдержу. Но и ты выполни одну мою просьбу.

— Какую? — пусть кажет только, и хоть от боли и слабости у меня уж голова кругом идет, сделаю все, что смогу.

— Коли останусь я в Нави, будь женою моей, — сказал, да ответить я не успела.

Наклонился Кощей еще ниже и коснулся губами моих губ. Знала я раньше мужскую ласку, да только так нежно и бережно никогда никто меня не касался. Так хорошо на душе не становилось лишь оттого, что человек вот он, рядом стоит, и меня к себе прижимает.

Тут ноги мои совсем подогнулись, темень перед глазами начала вставать от слабости. Увидала я вдалеке крылья Горыныча, но чуяла, что сейчас без памяти наземь повалюсь. Прошептать успела:

— Буду, буду твоей женой.

Потом подумалось — хорошо, что сейчас согласилась, а то вдруг передумает Кощей? А потом мрак меня окутал тяжелый и беспросветный.

Просыпаться тяжело оказалось — голова болела, будто конь меня в затылок лягнул. Присела я, глаза продрала кое-как и огляделась. Сразу узнала избушку Яги и поняла, что лежала на широкой лавке. Неподалеку на полу, на подстилке соломенной, Кощей сидел, на стену опираясь. Дышал тяжело, в окошко смотрел и думу думал невеселую. Заметив, что очнулась я, улыбнулся и подняться хотел, но сил ему не хватило.

А я пуще прежнего бояться за него начала, аж руки задрожали. Сама хотела к нему подойти, да и меня ноги не слушались. Что же это такое приключилось? Неужто оттого такая слабость, что приказывала я земле и дубу на острове? А что же тогда Кощей чувствовал, когда дно озера углублял? Ужас-то какой! И это теперь я всегда, получается, так буду лес чувствовать?

Глаза прикрыла, задышала ровнее и успокоилась. И правда земля снова ко мне ластиться начала, как щенок игривый. Каждое дерево, каждый куст ко мне ветви тянул, русла рек и ручьев по земле стелились лентами длинными, и все жило, дышало, только мы с Кощеем тут угасали, но все вокруг питало нас обоих своей жизнью.

Может, я бы и еще чего интересного разглядела, но скрипнула дверь и вошла Яга в избу. На меня одобрительно посмотрела, при взгляде на Кощея только цыкнула. Как повернулась она к столу широкому, так меня даром обдало: держала она в одной руке перо жар-птицы, в другой — иглу. Встала перед двумя мисками с водой и что-то тихо прошептала. Еще раз на царя глянула, он ей кивнул — вроде как дело делать позволил.

Ведьма тогда иголку над пером докрасна нагрела, потом бросила в одну из чашек. Тогда боль от тела моего отступила, ранка от иглы вмиг затянулась, но такая слабость накатила, что казалось, еще немного — и помирать. Тогда вынула Яга иглу из миски, снова раскалила и в другую чашку бросила. Тут то мне и стало хорошо. Это что же, получается, в первой миске мертвая вода была, а во второй — живая? Как ни гадай, а выходит, что так.

Кощей тут же на ноги вскочил, покачнулся немного, Ягу поблагодарил и за дверь выскочил. Я хотела за ним пойти, тоже подняться решила, но у меня так ловко не вышло: покачнулась я, голова кругом пошла, и пришлось обратно на лавку сесть.

Глава 31

— Не спеши, отдохни. Кощей-то к такому уже привычный, а тебе еще опыта поднабраться надобно, — Яга мне сунула кружку с отваром травяным. — Да все ж теперь, когда двое вас, хранителей закона Нави, обоим проще будет, не придется уж царю так сильно страдать. На двоих ношу свою разделите.

Вот оно как, значит.

— А что с Милавой и Еремеем? — я встрепенулась, и вспомнив, как девочка, которую я с самых пеленок нянчила, со мною поступила, такая злость взяла, что за косу захотелось Милаву оттаскать.

Заметила мою злость Яга и только усмехнулась.

— То Кощею решать, но думается мне, велит он им поработать на благо леса. А уж как — не ведаю.

Отвара в кружке уж половина осталась, у меня по всему телу легкость разлилась такая, что хоть пляши, но с лавки подниматься я еще поостереглась. Да и вопросов к Яге изрядно накопилось.

— Скажи, Яга, а отчего пошла легенда, будто девиц Кощей похищает, коли не нужны ему были на самом деле девки? — спросила глупость какую-то, а знать хотелось и про Навь, и про то, как игла волшебная устроена, и про много еще чего.

— Оттого, что война великая между навью и людьми началась, когда Кощей украл прекрасную девицу, дочь правителя дальней страны Византии. Полюбил он ее, когда в столице того царства бывал. Так и эдак к ней сватался, но отказывала она ему всякий раз. Тогда он и решился: сюда ее привез, чтобы красоту леса Навьего показать, да только не любы ей были ни шелка, ни злато-серебро. Но Кощей все надеялся, что полюбит и она его, коли дольше рядом пробудет, — говорила Яга, а у меня сердце болело, будто ножом по нему водили — неужто Кощей другую любит? — Перепугались тогда люди, подумали, что станут жители Нави и других людей похищать. Была война, и длилась до тех пор, пока не понял Кощей — одни наряды и добры молодцы-красавцы на уме у его любимой, что не она — судьба его. Приходил он ко мне потом и каялся — говорил, как не понял сразу, что пустая та девица, хоть и красавица. Тогда вернул он ее родителям и договор подписал, а сам зарекся не жениться никогда. И если случалось, что какая-нибудь молодая девица в Черный лес попадала, отправлял ее с глаз подальше — ко мне, али к Лешему или Водяному.