Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Ринглэнд Холли

– Я похоронила его вон там. – Эстер указала на свежий холмик; под ногтями все еще чернела земля.

Эрин покачала головой:

– Никогда ничего не делаешь наполовину, да? Ну, идем домой. Ночью ждут холодный фронт.

– Никуда отсюда не пойду.

– Я имею в виду – ко мне домой. Пока мы тут разговариваем, на кухне остывает расписной кекс.

– Да? – Эстер посмотрела на тетку, вздернув бровь.

– И нечего корчить мне рожи, – усмехнулась Эрин. – Идем, идем.

Сунув дневник Ауры под мышку, Эстер следом за теткой пошла по дорожке к шоссе. Мысли в голове неслись одна за другой. Эстер подняла глаза к звездам. Какое хорошее напоминание: есть все-таки нечто неизменное в ее жизни.

11

Эстер провела на западном побережье год, но обшитый досками дом Эрин на берегу моря в ее глазах никак не изменился, разве что историй в нем стало больше: книги, картины, витрины с редкостями – костями, раковинами, засушенными водорослями, необработанными драгоценными камнями. И если Фрейя на этом острове славилась как реформатор искусства татуировки, то ее сестра Эрин, человек с университетским образованием, пристально изучала роль женщин в мифах, фольклоре и сказках. Эрин была внештатным преподавателем в университете Нипалуны-Хобарта, ее часто просили прочитать лекцию или провести семинар по женским повествовательным практикам. Она была первым человеком, которого Аура посвятила в свои планы отправиться в Данию и учиться в Копенгагене.

Эстер устроилась за кухонной стойкой. Эрин сорвала с мяты, росшей на подоконнике, несколько листочков и вскипятила чайник. В воздухе густо пахло медом, специями и… сексом.

– А мы… – Эстер оглядела крошечную студию, – …одни?

И она, вскинув бровь, взглянула на тетку.

Эрин, сдержанно улыбаясь, отрезала от расписного кекса два щедрых куска, положила их на винтажные блюдца и добавила по ложке медового мороженого. Одно блюдце вместе с серебряной вилочкой она подвинула Эстер, которая при виде угощения тихонько присвистнула от восторга. Густая глазурь, украшенная розовыми лепестками, дроблеными фисташками и засахаренным имбирем, стекала по бокам кекса. Выпечка пирогов, как и многие другие увлечения Эрин, была тесно связана со сказками; она открыла для себя расписные кексы, прочитав итальянскую сказку XVII века про сбежавшего жениха и невесту. Девушка испекла пирог в виде суженого и тем вернула беглеца. Еще подростком Эстер знала: Эрин печет, чтобы наколдовать любовь.

– Ну так что? – спросила Эстер, с улыбкой отправляя в рот первый кусочек. Кекс, благоухающий кардамоном, миндалем, розой и имбирем, таял на языке. Голова кружилась от облегчения: как хорошо оказаться подальше от родителей. От грозного звонка с работы. Подцепив немного медового мороженого, она закатила глаза от удовольствия. – Повторю. – Она отломила вилкой еще кусочек. – Ну так что?

Эрин усмехнулась. Привалившись к стойке и красиво скрестив ноги, она с непроницаемым лицом ела кекс с мороженым. Дверь спальни открылась, и Эстер увидела знакомое лицо. Ей застенчиво улыбался Френки, местный рыбак, от которого она редко слышала больше двух слов подряд. Френки подошел к Эрин, поцеловал ее в щеку и прошептал что-то на ухо.

Эстер выпучила глаза.

– Ты приворожила Френки расписным кексом? – просипела она, когда за рыбаком закрылась входная дверь.

– Не стоит недооценивать тихонь, – блаженно вздохнула Эрин и поднесла вилку с куском пирога к губам. – Или магический потенциал рецепта из старой сказки.

Эстер фыркнула:

– Не хочу показаться маловеркой, но, подозреваю, дело не только в пирогах. – Она указала вилкой на тетку: копна кудрей, изящные татуировки от пальцев до локтей, серебряные украшения, яркие, пронзительно-светлые глаза. – Возьмись я печь пирог по рецепту из сказки, чтобы приворожить себе любовника, то приворожу… – Эстер помолчала, вспоминая своих коллег из «Каллиопы», – …малька какого-нибудь.

– Хм. Множество сказок начинаются с мальков, – парировала тетка. Она облизала вилку и поставила пустое блюдечко в раковину. – И потом, неужели ты, моя восточная звезда, забыла, что смысл не в пироге, а в ритуале. – Эрин вымыла и вытерла руки. Процедив мятный чай, она повернулась к Эстер. Легкомысленное выражение сменилось серьезным. – Нелегкие тебе выпали дни. Лебедь. Вечер памяти. А сегодня, кажется… перебор.

Эстер всмотрелась в теткино лицо.

– Кто из них тебе все рассказал?

– Фрейя. Когда ты убежала. Если хочешь, расскажи ты.

Эстер пожала плечами. Эрин потянулась к шкафчику над холодильником. Достав бутылку датского аквавита [40] и два стаканчика, она, повернувшись к Эстер, покачала их в ладони. – Может, ну его, этот чай? Давай призовем Йоханну и Гулль?

Эстер неохотно улыбнулась тетке. Призывать далеких датских предков всегда было делом Эрин и Ауры, к Эстер этот ритуал отношения не имел.

Поставив стаканчики на стол, Эрин налила в каждый на два пальца. Из невысокого секретера достала банку с морской водой, пузырек черных чернил, свечу и спички. Повернулась к Эстер, вскинула бровь. Та недовольно засопела, но расчистила место, убрав со стойки книги, бумаги, ручки, ракушки и пемзу с пляжа. Эрин расставила на стойке банку, пузырек и свечу, чиркнула спичкой и поднесла огонек к свече. Эстер смотрела, как занимается фитиль. Как Аура любила этот момент! Эстер ждала, что скажет тетка.

– Старейшины. Предки. Йоханна и Гулль. Женщины нашего рода, женщины моря и звезд, мы просим у вас отваги. – Эрин открыла банку с морской водой, окунула палец и провела себе на запястье прозрачную мокрую черту. Эстер последовала ее примеру. Открыв пузырек с чернилами, Эрин прочертила по другому запястью черную мокрую линию. Эстер снова повторила за ней. Эрин дала ей полотенце, вытереть пальцы. Эстер смяла его, глядя, как блестят на коже морская вода и чернила: одна черта прозрачная, другая – черная.

Когда линии на запястьях подсохли, Эстер и Эрин подняли стаканчики и залпом выпили.

– Живая вода. – Эстер закашлялась.

– Жидкий огонь, – просипела Эстер, чувствуя, как аквавит стекает по пищеводу. – А дальше что? Мороз по коже? Стакан упадет с полки? Свет замигает? И Йоханна и Гулль вот-вот завоют как ветер?

Эрин оперлась о стойку и посмотрела Эстер в лицо.

– Когда мы с твоей мамой подростками были в Дании, с этим ритуалом нас познакомила наша двоюродная сестра Абелона, и мы сразу усвоили его смысл: установить связь со всем, что больше твоей собственной жизни. Принять истории, из которых мы вышли и в которые уйдем. Смысл ритуала в том, чтобы распахнуть разум и душу. Судя по тому, что произошло сегодня за ужином, он может пойти тебе на пользу.

Эстер залилась краской стыда под испытующим взглядом Эрин.

– Ты знаешь про дневник? – спросила она, хотя ответ был уже ясен.

– Фрейя мне его показывала.

Эстер помолчала, пытаясь не расплакаться. Почему она все узнала позже всех? Эстер достала из рюкзака дневник и положила его на стойку. С обложки на них смотрела Ши-Ра.

– Мама с папой уверены, что вторая часть, «Семь шкур», полна символов. Они желают, чтобы я тоже отправилась в Данию. Разобраться, что это за символы. Но ты, конечно, и без меня это знаешь.

– Конечно. – Эрин не сводила глаз с дневника. – Они так решили не на пустом месте, верно? Твои родители? – Эрин придвинула дневник к себе и пролистала его до изображения Девушки из Биналонг-Бей. – То, как мы понимаем истории, раскрывает и натуру рассказчика, и натуру того, кто читает и слушает. Сказания – живые существа, верно? Они умирают, только когда их забывают. Мне кажется, твои родители могут быть правы насчет этого дневника, если смотреть на него как на истории, которые оставила после себя Аура. Истории, которые по той или иной причине имеют ценность.

Эстер скривилась:

– Это все очень хорошо, но можно поменьше Эрин-профессора и побольше Эрин – моей тетки? Мне нужны подробности. О жизни Ауры. Мама сказала, что Аура вытатуировала на теле семь строчек. Поэтому какие бы картинки она сюда ни вклеивала, какими бы словами их ни подписывала – они очень много для нее значили. – Эстер невольно повысила голос. – И ни об одной татуировке она мне не говорила.