После развода. Уроки любви для взрослой девочки - Крынская Юлия

Так, стоп! Я слишком много думаю о незнакомце, который просто донёс мои сумки.

– Спасибо, что помогли, – наклоняюсь, чтобы поставить переноску с кошкой между ног и, выпрямившись, сталкиваюсь с восхищённым взглядом парня. Мне, конечно, льстит, что в глазах молодого красавчика читается откровенное желание и восторг, но мне очень неловко от таких безмолвных комплиментов.

Некоторое время я пытаюсь смотреть в окно, потом изучать пассажиров, чудом вспоминаю, что у меня есть такая вещь, как телефон. Достаю его из сумки и открываю любовный роман, которых за последнее время перечитала великое множество.

Но сосредоточиться на параллельной реальности не получается, мне тоже хочется получше рассмотреть парня. Внешность у него киношная, но его красота мне кажется обманчивой. Слишком звериные повадки и взгляд у него. И с манерами не очень. Не знает, что незнакомым людям, а тем более тем, кто старше тебя положено говорить «вы». Моим детям по девятнадцать лет. но я не представляю, чтобы они кому-то тыкали старше себя.

Ехать мне долго, успею провести воспитательную работу. Убираю телефон в сумку и поднимаю взгляд на парня.

Он словно только этого и ждёт.

– Ты очень красивая.

– Спасибо, – сглатываю я и опускаю взгляд на его руки. Закатанные рукава позволяют рассмотреть их до локтей. Пальцы длинные, с ухоженными ногтями, но сами руки крепкие, загорелые, с крупными венами. Кенгуруха обтягивает бицепсы, которые мне при желании и не обхватить. Пламенная речь о правилах этикета застревает в горле.

Парень меня снова опережает.

– Богдан.

– Очень приятно.

– И это всё? – словно тщательно нарисованная художником, бровь Богдана приподнимается.

– Люба.

– Лю-ба, – повторяет Богдан моё имя по слогам. – Звучит так же вкусно.

– Так же как что? – напрягаюсь я.

– Как ты сама.

– Не слишком ли смелый комплимент для пяти минут знакомства.

– Я говорю то, что вижу, ощущаю. От твоих волос вкусно пахнет, ты вся вкусная. Выглядишь очешуительно. Врать не в моих правилах. Ни в начале знакомства, ни в конце.

Сижу не зная, как на всё это реагировать. Спорить с ним вкусная я или нет точно не стоит. Я не Гуччи и не намываю себя языком. Хм, почему бы не поговорить о животных. Вполне себе нейтральная тема.

– Её зовут Гуччи, – киваю на переноску между ног.

– Хорошая у тебя киска, лысая такая, – склонив голову набок, Богдан то ли смотрит на Гуччи, выглядывающую из-за решётки, то ли немного выше. Уголки его губ подрагивают. – Я бы её погладил.

– Она не очень любит незнакомцев, – Машинально одёргиваю подол и прикладываю ладони к пылающим щекам. Сменила тему, называется. И как выруливать теперь? Надо вообще как-то намекнуть, что я не девочка, чтобы со мной такие разговоры вести.

– Вы, наверное, к девушке едете? – Блин! Хотела сказать к бабушке, а с губ слетело совсем другое.

– У меня нет ни девушки, ни жены, Люба. Но мне интересно, почему ты так решила?

– Я хотела сказать к бабушке.

– Но сказала к девушке, – Богдан подмигивает мне. – Оговорка по Фрейду? Хотела узнать в отношениях я или нет?

Вот и провела воспитательную беседу. Пожимаю плечами и разве что не фыркаю.

– Мне абсолютно всё равно, есть у вас отношения или нет.

– Мне тоже всё равно замужем ты или нет…

– Вот и поговорили, – это прозвучало как пощёчина.

– Не перебивай! Всё равно, потому что если мне понравится женщина, она станет моей.

Глава 3

Люба

– В вас ещё говорит юношеский максимализм, – несу я полную дичь. Богдан мне уже не кажется таким уж молодым парнем. Передо мной самый что ни на есть мужчина, со своим мнением, желаниями… Если, конечно, не трындит. Но, глянув в его глаза, я осекаюсь на этой мысли.

Что же не так с его глазами? Он смотрит, как человек, вкусивший жизнь не с самых аппетитных её сторон. Да, там плещется желание, но дальше за ним непроглядная бездна. Если долго смотреть в неё, то она начнёт смотреть на тебя. Так вроде люди говорят. А бездна в глазах Богдана не просто смотрит, она утягивает на самое дно.

Не сразу замечаю, что сминаю подол платья в руках. Слова Богдана затронули некие струны в измочаленном жестокостью мужа и самоедством сердце. Ишь как забилось, будто кто-то завёл часы с добротным маятником в давно пустующей комнате.

– Юношеский максимализм? Во мне? – Богдан дарит меня улыбкой. Так умиляются несмышлёным детям, когда они ляпнут несусветную чушь. – Тебя слушать одно удовольствие.

– Богдан, мы с вами на брудершафт не пили и в караоке не пели.

– Так давай споём или выпьем.

Дверь в вагон распахивается и входит человек-оркестр. Богдан указывает на него.

– А вот и музыка подоспела.

Мужик, устанавливает динамик, поправляет ремень на шее, удерживающий синтезатор. Кашлянув, оглядывает притихших пассажиров. На вид музыканту лет пятьдесят, но может и меньше. Весьма потрёпанный жизнью и явной тягой к алкоголю, он поправляет микрофон, присобаченный к той же шее, и затягивает гнусавым голосом.

По диким степям Забайкалья,

Где золото моют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах.

Тот случай, когда пение похоже больше на шантаж. С нескольких мест раздаётся свист. Богдан хмурит брови и качает головой.

– Ну хоть бы в ноты попадал.

– А ты попадёшь?

– А мы перейдём на «ты»?

Заинтригованная до невозможности, молча киваю. Богдан подрывается с места и подходит к мужику. Они о чём-то тихо договариваются. Моему знакомому летит в спину.

– Спасибо, друг. Ладно бы пел, а то скрипит, как несмазанная телега.

– Такую песню испоганить, – вздыхает дедок на соседней лавке.

– А у вас может, что на продажу есть? – баба в цветастой панаме, ловит мой взгляд. – Средство от комаров забыла купить. Так думала, мало ли в поезде торгаши пойдут.

Горе-артист отцепляет микрофон от себя и вручает Богдану. Тот поворачивается к пассажирам и, подняв, руку призывает к тишине.

– Граждане и гражданочки! Сама песня-то хорошая?

– Да, – кричит дед. – Только погано он поёт! Погано!

– Я поспорил с вон той прекрасной девушкой, что попаду в ноты. А она за это мне кое-что пообещала. Может, конечно, потом слукавить, так что поддержите меня вы, если она не оценит моего пения.

– Давай, жги! – нахал лет восемнадцати аж привстал, чтобы меня получше рассмотреть. – Зачётная милфа.

– Что ты сказал? – прищуривается Богдан и желваки проступают на его широких скулах.

– Женщина… Красивая, – тушуется малолеток.

Краска заливает моё лицо, кровь проталкивается аж в кончики ушей.

Повертев в руках микрофон и постучав по его головке пальцами, Богдан возвращает его артисту. Широко расставив руки и чуть наклонив подбородок, мой попутчик затягивает эту же песнь. Уже через мгновение в вагоне смолкают праздные разговоры. Народ, вытянув шеи, слушает Богдана. Оперный театр отдыхает.

Я не особо жалую подобный репертуар, а тут прямо заслушалась, и слёзы навернулись. Богдан удерживает внимание пассажиров до следующей станции. Как раз на подъезде к ней, песня заканчивается.

Аплодисменты зрителей, подкреплённые слезами деда, а я уверена, не только мы с ним плакали, убеждают меня в необратимости случившегося. Я теперь на «ты» с парнем, у которого из багажа с собой лишь две пачки презервативов.

Богдан, приложив, руку к груди, чуть склоняется перед нечаянными зрителями и возвращается на место.

– Попала ты девонька! Уж не знаю, что ты проспорила, но дать парню придётся, – квохчет баба в цветастой панаме, выдавая желаемое за действительное. Хотя по глазам видно, что эта мадам не прочь сейчас занять моё место.

Дедок складывает ладони крест-на-крест и потрясает ими в воздухе.

– Молодец, сынок! От души! – грозит мне пальцем. – Ты, милая, не ломайся. С тем, кто такие песни знает – не пропадёшь.

Юный дрыщ, назвавший меня милфой, вставляет в уши наушники и ехидно ухмыляется. К счастью, обошёлся без комментариев. Артист, пройдя по вагону, собирает в шапку немного денег и сигнализирует мне, повернувшись в дверях— тычет в Богдана и показывает большой палец, задранный вверх.