Хорал - Харуф Кент

В дверях возникла женщина. Она тут же щелкнула выключателем, залив ванную резким желтым светом.

– Это еще что? Виктория, что с тобой?

– Ничего, мама.

– Что-то не так. Думаешь, мне тебя не слышно?

– Иди спать, мама.

– Не ври мне. Ты ведь пила.

– Нет.

– Не ври мне.

– Я не вру.

– Что тогда?

Девушка встала с пола. Они взглянули друг на друга. Худощавая женщина лет под пятьдесят, с изможденным лицом, осунувшимся, усталым, несмотря на сон, в синем атласном халате, который она стягивала на обвислой груди. Давно крашенные волосы были неестественного бордового цвета, белые корни виднелись на висках и у лба.

Девушка повернулась к раковине, смочила водой махровую салфетку и прижала ее к лицу. Вода капала на тонкую майку.

Женщина посмотрела на нее, вынула сигареты из кармана халата, достала зажигалку, зажгла сигарету и закурила в дверях. Почесала голую щиколотку пальцами другой ноги.

– Мама, обязательно здесь сейчас курить?

– Я ведь здесь. Это мой дом.

– Прошу, мама.

Ее снова замутило. Она почувствовала, как поднимается тошнота. Вновь склонилась над унитазом, и ее рвало, плечи и грудь содрогались от спазмов. Волосы она инстинктивно убирала с лица.

Женщина стояла над ней, курила, изучала ее. Наконец девушка закончила. Встала и вернулась к раковине.

– Знаешь, что я думаю, мисс? – сказала женщина.

Девушка опять прижала влажную салфетку к лицу.

– Думаю, ты позволила себя обрюхатить. Думаю, в тебе сидит ребенок, это из-за него тебя тошнит.

Девушка держала салфетку у лица и смотрела на мать в зеркало.

– Ведь так?

– Мама.

– Так ведь, да?

– Мама, не надо.

– Ах ты глупенькая шлюшка.

– Я не шлюха. Не называй меня так.

– А как мне тебя называть? Тому, что ты сделала, есть название. Я тебя предупреждала. А теперь взгляни на себя. Взгляни, что случилось. Я же говорила.

– Ты много чего мне говорила, мама.

– Лучше не умничай со мной.

Глаза девушки наполнились слезами.

– Помоги мне, мама. Мне нужна твоя помощь.

– Слишком поздно, – сказала женщина. – Ты себя в это втянула, сама и выпутывайся. Твой отец тоже хотел, чтобы я ему помогала. Каждое утро, когда приходил домой пьяный и жалкий. Но тебе я не буду помогать.

– Мама, прошу.

– И можешь убираться из этого дома. Как и он. Ты такая умная, все-то ты знаешь. Я не потерплю здесь такого.

– Ты ведь не всерьез.

– Посмотрим. Испытай меня, мисс.

В спальне она оделась в школу: короткая юбка и белая футболка, сверху джинсовая куртка – та же одежда, что и вчера, перекинула через плечо красную лаковую сумочку на длинном ремне. Ушла из дома, не поев.

Она шла в школу будто во сне, с узкой улочки свернула на Мэйн-стрит, пересекла железнодорожный переезд и выбралась на широкий, пустующий поутру тротуар, брела мимо витрин магазинов, оглядываясь на свое отражение: присматривалась к походке, осанке – и не замечала в себе пока никаких перемен. Ничто ее не выдавало. Она видела себя в юбке и куртке, с красной сумочкой, качавшейся на бедре.

Айк и Бобби

Они запрыгнули на велосипеды, выехали с домашней дорожки на гравийное покрытие Рейлроуд-стрит и направились на восток, к городу. Воздух все еще был прохладен, пах конским навозом, деревьями, сухой сорной травой, землей и чем-то еще, что они не могли назвать. Перед ними пара сорок раскачивалась, крича, на ветке виргинского тополя, потом одна из птиц упорхнула к деревьям возле дома миссис Фрэнк, а другая четырежды прострекотала, резко и коротко, и тоже улетела.

Они катили по гравийной дороге, миновали старый заброшенный газовый завод с высокими заколоченными окнами, свернули на тротуар Мэйн-стрит, подпрыгивая, пересекли железнодорожные пути и выехали на мощенную булыжником платформу у станции. Это было одноэтажное здание из красного кирпича с зеленой черепичной крышей. Внутри находился зал ожидания, душный и пыльный, три или четыре деревянные скамьи с высокой спинкой, похожие на церковные, выстроились в ряд лицом к поезду, а касса с единственным окном скрывалась за черной решеткой. У стены снаружи на брусчатке стоял старый зеленый молочный фургон на железных колесах. Фургон больше не использовался. Но Ральфу Блэку, начальнику станции, нравилось, как тот смотрится на платформе, так что он не стал его убирать. Забот у Блэка было немного. Пассажирские поезда останавливались в Холте лишь на пять минут, прибывали и уходили, этого времени хватало, чтобы два-три пассажира могли сесть или сойти, а сотрудник в багажном вагоне выбрасывал на платформу «Денверские новости». Газеты уже лежали там, стопка перевязана бечевкой. Нижние порвались при падении о грубые булыжники.

Мальчики прислонили велосипеды к молочному фургону, Айк складным ножом перерезал бечевку. Затем они сели на коленки, разделили стопку пополам и принялись скатывать газеты в трубочки и перетягивать резинками.

Они почти закончили, когда Ральф Блэк вышел из кассы и встал над мальчишками, отбрасывая на них длинную тень, заслоняя им свет, смотрел, как они трудятся. Костлявый старик с брюшком пожевывал сигару.

– Что-то вы, малыши, припозднились сегодня? – заметил он. – Газеты уже час тут лежат.

– Мы не малыши, – возразил Бобби.

Ральф рассмеялся.

– Может, и нет, – сказал он. – Но вы все равно опоздали.

Они ничего не ответили.

– Так ведь? – настаивал Ральф. – Я сказал, вы ведь все равно опоздали.

– А вам-то что? – спросил Айк.

– Что ты сказал?

– Я сказал…

Он не договорил и вместо этого продолжил скатывать газеты, сидя на коленках на булыжниках рядом с братом.

– Так-то, – поднажал Ральф Блэк. – Не стоит такое повторять. А не то кто-то может вас отшлепать. Хотите, чтобы я вас отшлепал? Я готов, видит бог.

Он уставился вниз, на их макушки. Они не желали ему отвечать и даже замечать его, так что он перевел взгляд на железную дорогу и сплюнул коричневый табак через их головы на рельсы.

– И прекратите прислонять свои велики к фургону. Я вас уже предупреждал, – произнес он. – В другой раз отцу вашему позвоню.

Мальчики закончили скатывать газеты, встали, чтобы убрать их в холщовые сумки на велосипедах. Ральф Блэк посмотрел на них с чувством удовлетворения, снова плюнул на путь и вернулся в кассу. Когда дверь закрылась, Бобби сказал:

– Он никогда нам такого не говорил.

– Он просто старый козел, – ответил Айк. – Он никогда нам такого не говорил. Поехали.

Они разделились и двинулись каждый по своему маршруту. Между ними лежал весь город. Бобби выбрал старую, более обжитую часть Холта, юг, где широкие ровные улицы были усажены вязами, акациями, каркасом [1] и вечнозелеными деревьями, где уютные двухэтажные дома окружали газоны, а к гаражам вели подъездные гравийные дорожки, в то время как Айк взял три квартала Мэйн-стрит по обе стороны улицы, магазины и темные квартиры над магазинами, а также северную часть города по ту сторону железной дороги, где было много пустырей, а дома были меньше, выкрашены в голубой, желтый или бледно-зеленый, на задних дворах часто водились куры в проволочных загонах, тут и там обнаруживались собаки на цепи, и заброшенные автомобили ржавели в зарослях костреца [2] и краснокоренника [3] под раскидистыми шелковицами.

Доставка «Денверских новостей» заняла около часа. Затем они встретились на углу Мэйн и Рейлроуд-стрит и погнали домой по колее гравийной дороги. Промчались мимо кустов сирени во дворике миссис Фрэнк, ароматные метелки уже давно отцвели и засохли, а листья в виде сердечек запылились от проезжавших автомобилей; миновали узкое пастбище, домик в ветвях серебристого тополя на углу, повернули к своей дорожке у дома и бросили велосипеды на лужайке.

Наверху в ванной они причесались мокрой расческой, уложив волосы волнами и слегка приподняв их ладошками над лбами. Вода стекала по щекам, затекала за уши. Мальчики вытерлись полотенцами и вышли в коридор, в сомнении встали у двери, а затем Айк повернул ручку, и они вошли в затемненную комнату.