Письмо на берегу - Каретникова Екатерина

Уж больно это прозвучало неловко.

Он понял, но сделал вид, что удивлён и не больше:

– У вас нет подруг?

Алина посмотрела на него и решила, что больше не хочет играть в этот словесный пинг-понг.

В голове у неё всё равно стучал метроном, выговаривающий вместо ударов одно-единственное слово: «Поздно!» Этот проклятый троллейбус увозил их всё дальше и дальше. Вот как она вернётся к пустырю? Как?

– У меня нет парня.

Он сразу поскучнел и даже чуть-чуть отодвинулся. Честное слово, что она такое сказала? Разве он сам вёл разговор не к этому? Просто она хотела ему помочь, чтобы успеть сказать самое важное до того, как троллейбус остановится. Чтоб он не сбежал. Ну, или не остался внутри.

Сейчас их везли по совсем узкой дороге. Улица заросла жёлтыми акациями, и в некоторых местах ветки с подсохшими цветками прижимались к троллейбусным окнам и даже царапали их, роняя лепестки, будто крошки яичницы-глазуньи.

Она посмотрела в окно и вдруг замерла, охваченная непонятной болью. Боль пульсировала везде – в висках, в горле, в сердце и даже, кажется, под коленками. Это было так неожиданно и так остро, что на глазах выступили слёзы, а слова застряли и превратились в невнятное крошево звуков.

– Что-то случилось? – спросил он и наклонился к ней.

Как доктор над пациенткой, честное слово!

Она качнула головой. То ли да, то ли нет – понимай, как знаешь.

– Я могу помочь?

И вдруг боль отпустила, мгновенно, как и появилась. Она подумала, что такого не бывает и что ей всё померещилось: и боль, и его участие, и внезапное исцеление.

Троллейбус подпрыгнул на колдобине и, утробно зарычав, въехал на мост. Мост и в самом деле был длинный, и в самом деле под ним текла река, широкая, медленная истыканная воронками водоворотов. А ещё из воды торчали камни. На одном, ослепительно-чёрном и гладком, она увидела птицу. Сначала ей показалось, что это чайка, но Алина усомнилась, что бывают абсолютно белые чайки. К тому же ей никогда не встречались чайки с такими хвостами. У этой птицы хвост напоминал сложенный веер. Сейчас расправит его, обмахнётся и превратится… в кого превратится странная птица, Алина не успела придумать.

– Смотри! – сказал он. – Белая сорока!

Она сразу же поняла, что он прав. Конечно же, на камне сидела сорока-альбинос, а вовсе не чайка.

– Я думала: таких не бывает, – призналась Алина.

– Бывают, – тихо ответил он. – Ты же есть.

Она не вскрикнула и не упала, просто захлебнулась на вздохе и подумала, что в троллейбусе кончился воздух. Вот так был – и вдруг кончился, будто выкачанный гигантским насосом.

Если бы он её ударил, было бы лучше, но он не ударил. Он напомнил ей о том, о чём вспоминать было не просто больно – невыносимо, особенно сейчас, когда она знала, чем всё закончится. Ну, почти знала.

Глава 1

Как в больнице

Город встретил её не дождём – моросью, густой, сизой, ледяной. Или это просто Алина промёрзла до костей, и теперь пограничной со льдом ей показалась бы любая вода. Даже такая, висящая в воздухе мелкими каплями, напоминавшая то ли слёзы, то ли холодный пот.

Пришлось накинуть капюшон и втянуть ладони в рукава куртки. Это получилось легко. Ладони у Алины были узкие, а рукава – нестандартной и длины, и ширины – со стратегическим запасом.

Но даже спрятав под куртку всё, что получилось, Алина ёжилась от ветра и нового для неё, пропитанного влагой насквозь воздуха.

До троллейбусной остановки она дошла спокойно. Триста метров от вокзала по прямой – посмотрела бы Алина на того, кто не дошёл бы. А там её уже ждали – всё по-честному.

Бабушка так и сказала: «Тебя встретит Тимчик. Встретит и довезёт. Я его попрошу, он не откажет». Алина хотела возмутиться и объяснить, что прекрасно доберётся сама, без всяких там безотказных Тимчиков. Не хватало ей ещё! Но потом вспомнила про чемодан с отвалившимся колесом и про то, что поезд приезжает в девять вечера. А это поздно. Это значит, что через полчаса город зальют чернильные сумерки, и с каждой минутой они будут всё гуще. А у Алины астигматизм и видит она одним глазом на два метра вдаль, а вторым получше, конечно, но всё равно в темноте в незнакомом месте – ой! Хоть садись, где стоишь, и жди рассвета.

В общем, стало ясно, что без Тимчика не обойтись.

Но это было ужасно. Алина сразу представила себе, как он выглядит. Представила и затосковала. Конечно, всё бывает, и есть шансы, что Тимчик – неплохой парень, но Алине точно не понравится. Как может нравиться человек с именем Тим? Вот как? Это же почти то же самое, что… Ну ладно, не важно.

Алина угадала. Парень на остановке оказался невысоким, темноволосым и каким-то не то чтобы угловатым, но явно не отличающимся ни гибкостью, ни изяществом. Он стоял, широко расставив ноги, засунув руки в карманы короткой кожаной куртки, и смотрел даже не на Алину, а на морось над её головой. Это было смешно, потому что такая поза подошла бы капитану корабля, отправляющегося в кругосветку, а не мальчишке, бабушкиному соседу. Да ещё и Тимчику.

– Привет! – сказал некапитан. – Я – Тим. А ты – Алина.

Он не спросил, а произнёс её имя с утвердительной интонацией, как будто ни секунды не сомневался, что она – это она. Произнёс и улыбнулся. У него была очень хорошая улыбка, Алина даже растерялась. К человеку с такой улыбкой хотелось броситься навстречу и рассказать про всё, что случилось за последние месяцы. Человек с такой улыбкой обязательно поймёт правильно и придумает, как можно исправить то, что Алина сама ни за что не исправит. И скажет: «Всё будет хорошо». Вот просто скажет, и она сразу же ему поверит.

Да ну, глупости какие лезут в голову! Это просто бабушкин сосед. Тим к тому же. А она – это она, несмотря ни на что. Ни к чему ей это всё. Тем более, она приняла решение.

Алина подняла голову и улыбнулась официальной улыбкой.

Тим отбросил чёлку:

– Я хотел…

И на этом слове встретил её взгляд. И замолчал.

Алина сама не смогла бы объяснить, что он там увидел, в её глазах. Вроде бы она старалась никакого особого презрения по поводу и без оного не изображать.

Но Тим что-то увидел – точно! Или почувствовал, что ли?

– Извините, – совсем другим голосом оборвал он сам себя.

И улыбаться перестал.

Но чемодан взял и легко заправил его в открывшиеся двери троллейбуса.

– Спасибо, – пробормотала Алина.

Тим пожал плечом и с тем же новым равнодушным выражением лица откатил чемодан на заднюю площадку.

Алина как-то сразу поняла, что никакого разговора не получится. Поняла, обиделась и прикусила язык, чтоб зря не начинать.

Но чем больше она его рассматривала, тем сильнее ей хотелось познакомиться. Тим был не таким, как мальчишки в Алинином классе. Он вообще не был похож ни на кого из её знакомых.

«Он никогда мне не понравится», – решила Алина.

Прошло пять минут.

«А он красивый», – ни с того ни с сего подумала Алина.

То есть, наверное, вряд ли про него так сказал бы кто-то с точки зрения классических понятий о красоте, но для Алины это ничего не меняло. Зря она так на него посмотрела и подумала зря. Что ей теперь делать?

Троллейбус ехал быстро. Алина схватилась за поручень и боялась отпустить. За окном темнело, в салоне мигали лампочки, и всё вокруг казалось больным и призрачным. Как в больнице, где Алина провела этой весной две недели. Две бесконечных недели, когда запросто можно было сойти с ума. Или поседеть. Или просто разучиться жить нормальной жизнью нормального человека.

Она никогда бы не поверила, что за две недели может измениться. То есть меняться Алина, наверное, начала в первую же ночь, но едва ощутимо. А перед выпиской перемены бросились в глаза. В больнице вообще выходило на первый план главное, а остальное отваливалось, как высохшая шелуха.

Оказавшись на узкой кровати, странно поставленной не у стены, а на расстоянии сантиметров двадцати от неё, Алина сначала была уверена, что мгновенно уснёт. Она устала насквозь, до последней капли, тяжко и почти невозможно. Но вместо сна к ней пришло отупение, от которого хотелось подышать ртом и погрызть пальцы, а за ним – тревога, ни о чём конкретном и сразу обо всём.