Повелитель огня II (СИ) - Опсокополос Алексис

— Он пришиб камнерога, господин, — вступил в разговор Влок. — Одним ударом.

— Насколько я помню по твоим же рассказам, камнерог был ранен и повернулся к Владимиру уязвимым местом. Туда любой мог ударить и пришиб бы.

— Ударить, может, мог бы и любой, но вот поднять меч и подойти к камнерогу — не каждый! — возразил дружинник. — Княжич очень храбр и силён, я нисколько не сомневаюсь, что он мог сделать всё то, о чём рассказал посланник.

— Я тоже не сомневаюсь в сыне, — сказал князь. — Но звучит и правда очень неправдоподобно. Да и зачем ему княжна Ясна?

— Тут как раз таки вопросов нет, — усмехнулся Видогост. — Дело молодое. Может, приглянулась она ему.

— Может, и приглянулась, — согласился Борислав Владимирович. — Но не простое это дело: в одиночку расправиться с охраной князя и покинуть замок. Хочется верить, да не верится.

— Но если нас пытаются обмануть, то какой в этом смысл? — сказал Видогост. — Зачем Станиславу себя в таком некрасивом свете выставлять?

— Станислав здесь ни при чём. Если это ложь, то её придумал Чеслав. Но я всё равно не понимаю зачем.

— Разреши мне отправиться в Крепинск, господин! — неожиданно предложил Влок. — Я всё на месте выясню: сидел ли Владимир в темнице и спас ли княжну Ясну.

— Идея неплохая, — сказал князь. — Но тебя там видели и могут узнать. Если посылать, то лучше кого-то другого.

— Лучше меня, — возразил дружинник. — Да, я там был, но это же хорошо: я всё там знаю, не будет заметно, что я приезжий. Отпущу бороду длиннее, перекрашу её и волосы, оденусь как простолюдин — никто меня не узнает. Посланник сказал, что в Крепинске много верных Чеславу людей, пусть организует мне встречу с ними — заодно и здесь проверим, не соврал ли.

— А это хорошо, — похвалил князь дружинника. — Поговори с посланником, узнай у него имена и адреса нужных людей в Крепинске и отправляйся сегодня же. Мне, конечно, жаль будет потерять тебя, если это всё окажется ловушкой, но с другой стороны, кто, кроме тебя, может вырваться из любой западни? Поезжай.

— Слушаюсь, господин! — ответил довольный Влок.

— А ты готовь малую дружину для отправки в Речин, — сказал князь воеводе. — Чтобы начать полноценную войну со Станиславом, мне необходимо заручиться обещанием Станимира не помогать чермянам и обсудить условия с Чеславом. Но отправить дружину в Речин можно уже сейчас — мы должны показать, что настроены серьёзно.

— Будет сделано, — по-военному кратко ответил Миронег.

— Все свободны! — не менее лаконично завершил совет князь.

Воевода, тысяцкий и дружинник тут же встали из-за стола и покинули каминный зал. Когда в помещении остались лишь князь и его брат, Видогост спросил:

— А что ты будешь делать, если всё окажется правдой, и Владимир приведёт сюда дочь Любомира?

— Влок сказал, что Любомир принял моего сына с уважением и окружил его отеческой заботой, я сделаю то же самое в отношении его дочери, — ответил князь. — Я не дам Ясну в обиду.

— Но она теперь не только дочь Любомира, она в первую очередь жена Далибора. Это сильно меняет дело.

— Это ничего не меняет.

— Далибор имеет право потребовать выдачи сбежавшей жены.

— Пусть придёт сюда и потребует, — усмехнулся Борислав Владимирович. — Пусть попробует забрать её силой. Посмотрим, как у него это получится. К тому же дело в любом случае идёт к войне, я не понимаю, чего ты так переживаешь по этому поводу, брат.

— Я просто боюсь, что из-за этой девчонки мы получим много проблем. Одно дело — объявить войну, чтобы отомстить за сына, и совсем другое — прятать у себя сбежавшую мужью жену. Тот же Станимир может тебя не понять. Никто не поймёт. Это неправильно.

— Неправильно? А ты разве ещё не заметил, что в последнее время правила сильно поменялись?

— Но есть вещи, которые менять нельзя, — заявил Видогост. — Ты можешь убить Станислава за то, что он не проявил к тебе уважение и посадил в темницу Владимира, но нельзя забрать жену у его сына без уважительных причин.

— Дочь Любомира я в обиду не дам! — произнёс князь и ударил кулаком по столу. — Это моё слово!

Гусак шёл ровно, не спеша. Я сидел в седле, стараясь не двигаться лишний раз, чтобы не тратить силы, которые, к моему огромному сожалению, восстанавливались очень медленно. Я даже разговоров по возможности избегал. Добран шагал по левую руку, чуть впереди. Ясна держалась правее и шла возле меня, крепко держа в руке верёвку, которой привязывали гусака. На случай если я вдруг свалюсь из седла и выпущу поводья.

Дорога была широкой и ровной, утоптанной, без рытвин и осыпей. Сразу от её краёв начинались заросли кустарников, часто попадались одиноко стоящие деревья и небольшие рощицы. Чуть дальше виднелись склоны, усыпанные серыми камнями. Отчётливо слышался шум горной реки, скрытой буйной растительностью. Подъём становился всё заметнее. Мне на гусаке он проблем не доставлял, но Ясна с Добраном его явно ощущали, хоть и держались бодрячком.

А ещё нам вообще никто не попадался на пути: ни встречных не было, ни тех, кто мог бы нас обогнать. Ни воза, ни пешего путника, ни всадника. Вообще ни души, будто дорога была заброшенной и никуда не вела. Но по её состоянию было видно, что это не так. По этой дороге кто-то ездил, и, возможно, часто. Но кто, куда и почему не в этот день? Ответов на эти вопросы у меня не было. А очень уж хотелось бы их иметь. Особенно на второй — очень уж было интересно: куда вела такая хорошая дорога, не обозначенная на карте?

Чтобы не терять времени, мы не делали больших остановок — только напоить и покормить гусака. Сами перекусили на ходу — остатками пожаренного накануне мяса и последними чёрствыми ломтями хлеба. Мы везли с собой ещё большой кусок сырого мяса, чтобы пожарить его на ужин. И этим все наши запасы провизии ограничивались. Дальше, если не встретим никакой деревни или города, нужно было охотиться.

Трудно сказать, сколько вёрст мы преодолели за этот день — явно немного. Но теперь для нас главным была не скорость, а выживание. Поэтому когда солнце пошло вниз, и тени начали удлиняться, я сказал:

— Хватит на сегодня дороги. Пора присматривать место для ночлега и разводить костёр. В горах темнеет рано, не успеем оглянуться, как опять мглецы налетят.

Спорить со мной никто не стал. Далеко от дороги мы решили не отходить — если днём мы никого не встретили, то ночью уж точно не стоило переживать, что нас обнаружат. Да и не располагал рельеф к тому, чтобы удаляться далеко от дороги: справа совсем рядом, судя по шуму, протекала река, слева почти сразу начинался крутой склон.

Поэтому остановились, как только увидели небольшую речушку: неглубокую, но быструю и с кристально чистой водой. Выбрали возле неё подходящую полянку, поросшую травой и невысокими жёлтыми цветами. С парой валунов и одинокорастущим деревцем, чтобы привязать гусака. Начали обустраиваться.

Добран первым же делом повёл ящера к воде, а Ясна задала мне вопрос, которого я точно не ожидал:

— Можно я разведу костёр?

— Почему бы и нет? — ответил я, доставая из мешка и передавая Ясне моё походное огниво и трут. — Ты видела, как я это делаю.

Юная княгиня тут же собрала хворост, нашла кусок коры, сухие листья, хвою и взялась за дело. Через несколько минут небольшой костерок уже горел. Я невольно улыбнулся. Ещё недавно эта девчонка боялась обычного огня, называла его диким, а теперь протягивала к нему ладонь, словно хотела убедиться, что пламя настоящее.

Убедившись, что костёр разгорелся достаточно хорошо, Ясна принялась подкладывать в него ветви побольше. Затем вернулся Добран, привязал гусака и тоже включился в процесс поиска сухих больших веток. А когда огонь разгорелся так, что стал полноценной защитой от всевозможных зверей: бегающих, прыгающих и летающих, мы принялись жарить мясо.

Поужинав, Добран принялся кормить гусака. Ящер не был голоден, но от молодых побегов какого-то кустарника отказываться не стал. Мы же с Ясной просто сидели у костра и молчали. Разговаривать не хотелось. Если честно, не хотелось даже ни о чём думать.