Опасная любовь командора (СИ) - Муратова Ульяна

Угловые покои командора выходили окнами на две стороны. Кабинет — на север, на плац, а спальня — на запад. Именно сюда, на торцевую часть здания, выходило и моё окно, так что из него было видно только клумбы и дорогу, ведущую к ангарам и старой взлётно-посадочной полосе. Которая теперь использовалась как аварийная.

Возник секундный соблазн зайти в кабинет командора и оттуда понаблюдать за тем, что происходит в боевую тревогу, но я сразу откинула эту мысль как недостойную. Кроме того, если Блайнер обнаружит меня в своём кабинете, то сразу же уволит без разговоров.

Не прошло и пары секунд, как в быстро светлеющее небо красной стрелой поднялся маголёт. За ним другой, третий, пятый. Они стартовали практически с места, буквально на выезде из ангаров, и поднимались в воздух разноцветным роем.

Как же красиво!

— Только возвращайтесь, — прошептала я им вслед.

Насчитала двадцать и сбилась, но всего их было не меньше пятидесяти. На стеклянных кабинах играли солнечные блики, металлические крылья вспарывали небо разноцветными ножами, а за хвостами тянулись едва уловимые следы, подсвеченные поднимающимся из-за горизонта Соларом.

Когда последний маголёт превратился в крошечную точку и скрылся из вида, я слезла с подоконника и оглядела кабинет. О том, чтобы лечь спать, и речи не шло. Разве можно уснуть, зная, что где-то у Разлома идёт бой?

Осмотрела свой пустой кабинет и упёрлась взглядом в новую дверь спальни.

Командор сдержал слово и два дня назад предложил мне новые покои. Вот только они оказались хоть и намного просторнее, но не сильно лучше старых. Зато там было окно. Большое окно, через которое днём кто угодно мог залезть прямо в мою спальню. И если раньше даже подумать о таком казалось верхом неприличия, то теперь оно само подумалось в первую очередь. Вдобавок ко всему сквозь щели в ставнях проникал свет, а в нынешней клетушке днём было темно и хорошо спалось.

В итоге я отказалась от предложенного счастья. Заверила командора, что мне спокойнее дневать в медблоке, поближе к палате и возможным больным. Попросила только заменить скрипучую кровать, выделить мне шкаф и стеллаж. Он кивнул и заодно распорядился, чтобы хлипкую дверь в спальню тоже поменяли, а на пол положили ковёр из его личных запасов, потому что ковры не положены авиачасти по уставу, и на складе их нет.

Хоть мягкостью ковёр и был примерно как характер самого командора, а оттенком — как армейские будни, он всё же выглядел лучше, чем растрескавшаяся плитка, и сделал помещение чуточку более уютным.

Неожиданная щедрость как раз совпала с тем моментом, когда я сдалась и начала держать дверь в медкабинет открытой, из чего следовал вывод, что командор не так уж плох, и с ним вполне можно поладить, если безоговорочно ему подчиняться. Последнее всё ещё давалось с трудом, некоторые правила или приказы казались абсурдными, но я потихоньку приучала себя сначала соблюдать их, а потом задавать вопросы. Это намного меньше бесило и самого командора, и вредного интенданта.

Я всё ещё отказывалась ходить на общую зарядку, а Блайнер всё ещё настаивал, но мне не хотелось, чтобы на меня глазели во время занятий.

Работать вместе с братом мне нравилось куда больше. Там был настоящий госпиталь, и с командиром той части мы пересекались редко. Да и подчиняться Брену — совсем другое дело. Брату мы все доверяли безоговорочно, и ставить под вопрос даже самый глупый приказ никому в голову не приходило. Жаль, что в том госпитале для меня не оказалось оплачиваемой должности. Хотя теперь возникали подозрения: а что если командир той части нарочно не хотел её создавать?

Когда я немного набралась опыта, мы с Бреном подали документы в другую часть, но оттуда пришёл отказ, и с ним пришлось смириться. Именно после него брат обратился лично к императору и выбил для меня назначение гарнизонным целителем. Эта должность оплачивалась так же хорошо, как и должность брата, поэтому я держалась за неё изо всех сил.

Следующие полчаса прошли в томительном ожидании. Я ни в коем случае не желала, чтобы медблок наполнился пациентами, но при этом чувствовала себя бесполезной.

Когда на пороге появился расстроенный капрал Фоль, потирающий грудь, в первое мгновение подумалось, что он принёс плохие новости, и только потом сообразила, что я — слишком мелкая птичка, чтобы ради меня выводить такие трели и персонально рассказывать об итогах боя.

— Гарцель Боллар, разрешите обратиться.

— Обращайтесь. Что случилось?

— Мне не даёт покоя эта пыль от краски… Кожа и зудит, и волдырями покрывается. Я подумал: может, мазь у вас какая-то есть? — неуверенно спросил капрал Фоль.

— Конечно. Проходите, показывайте, — указала я на кушетку.

Он сел, расстегнул воротник, отодвинул его край и показал сильнейшее раздражение на шее и ключицах. Вся кожа была усыпана микроскопическими тёмными пятнышками.

Большие голубые глаза в обрамлении длинных пушистых ресниц смотрели на меня с надеждой и едва ли не мольбой.

— Очень чешется? — сочувственно спросила я, чувствуя себя виноватой за то, что из-за меня Фоля подвергли такому жестокому наказанию.

Капрал кивнул и спросил:

— Можно что-то с этим сделать?

— Можно. Только нужно все частички краски сначала удалить.

— Я уже пробовал, два часа в душе проторчал, они не смываются…

— Хм… — протянула я, прикидывая, как ему помочь. — Раздражение только на шее?

— Нет, — сконфуженно признался он.

— Показывайте.

Он разделся до пояса, показывая, что кожа покраснела на груди и плечах. Я немного смутилась при виде его атлетически сложенного, мускулистого тела, но вида не подала. Вместо этого залезла в свои личные запасы и достала оттуда немного смолы. Её мы использовали, когда требовалось удалить волосы с участка кожи перед операцией. Быстрее и эффективнее, чем бритьё. Обычно смолу необходимо было размять и нагреть, но даже в холодном состоянии она была достаточно липкой. Как раз идеально, чтобы собрать частички краски, а мужественное убранство на груди капрала оставить нетронутым.

Я обезболила заклинанием, а потом попробовала собрать частички краски смолой. Получилось неплохо. Правда, приходилось проходить каждый участок кожи по несколько раз, но других занятий всё равно не было, так что…

— Спасибо… — тихо прошептал пациент, чьё лицо теперь оказалось так близко.

Низкий, грудной голос мягкими щёточками прошёлся по коже и вызвал неожиданную реакцию — сонм мурашек по спине.

— Сидите молча, капрал Фоль, — строго сказала, противясь наваждению.

— Зовите меня просто Леграндом, — предложил он, ловя мой взгляд.

До чего же очаровательный стервец! Фоль прекрасно осознавал, что хорош собой, поэтому держался и улыбался уверенно, но без лишнего нахальства.

— Я просила помолчать, — сурово процедила я, сердясь не столько на него, сколько на свои мысли. — Или будете сами этим заниматься. Смолу выдам, лечитесь дальше самостоятельно.

Угроза возымела действие, Фоль заткнулся, но пожирать меня пламенным взглядом не перестал. Ещё и эти ресницы… И зачем такие мужчине? Ходить махать, зависть вызывать…

Когда я закончила с шеей и грудью, перешла на плечи и спину. Там частичек тоже было много, но они не вызывали столь мощного раздражения. Закончив, принялась наносить на покрасневшие участки кожи успокаивающую мазь, на что Фоль блаженно прикрыл глаза и часто задышал, будто у нас тут сеанс интимного массажа, а не лечебный процесс.

— Всё, хватит, — оборвала я в первую очередь себя, потому что приятно было ощущать под пальцами тугие, упругие мышцы.

Фоль распахнул глаза и посмотрел на меня со смесью обожания и восхищения — столь опасного коктейля для женских сердец.

— Вы даже представить не можете, от каких мук меня избавили ваши нежные пальчики.

Я не успела ответить, что такие комплименты неприемлемы, как он внезапным ловким движением перехватил моё запястье и запечатлел поцелуй на внутренней стороне ладони.