Больница на окраине города (СИ) - Иконникова Ольга

Месье Парис встретил нас с куда более заметным радушием, чем прежде. Судя по всему, он уже проникся почтением к доктору Вилару и теперь всячески это почтение демонстрировал.

— Да-да, я могу выдать вам жалованье прямо сейчас. Я уже подготовил соответствующую ведомость. Прошу вас, месье, распишитесь вот здесь! А вы, мадемуазель, в следующей строчке. Пока это только жалованье. Документы на оплату дорожных расходов и компенсацию я подготовлю на следующей неделе.

Пока я ставила свою подпись напротив причитающейся мне суммы, я не смогла не заметить и ту сумму, что стояла чуть выше. И когда я осознала разницу между ними, то посмотрела на секретаря с таким изумлением, что он даже без слов понял мой вопрос. Но в ответ лишь молча развел руками.

А удивиться тут было чему. Жалованье месье Вилара оказалось ровно вдвое больше моего. Да, я помнила, что его светлость собирался увеличить сумму вознаграждения для нового доктора из столицы, но я и понятия не имела, что речь шла о таком значительном повышении.

И это было так возмутительно, что я обиженно засопела. Этим поступком герцог Лавальер еще больше обесценил мой труд. Я и прежде понимала, что он не слишком высокого мнения о моих профессиональных способностях, но сейчас я и вовсе словно получила пощечину.

Из Ратуши мы вышли вместе с Виларом, но поскольку он вознамерился нанести визит доктору Руже, то в больницу я вернулась одна. Да, мне пришлось проделать этот путь пешком, но зато я получила возможность высказать всё, что я думала о герцоге Лавальере. И пусть меня никто не слышал, я смогла выплеснуть наружу всё накопившееся возмущение.

— Как хорошо, что вы вернулись, Вероника! — выбежала мне навстречу Мелани. — К месье Вилару приехал вчерашний пациент. Да-да, тот, который с водянкой! И мне кажется, что ему совсем худо.

Я вымыла руки, надела халат и вошла в кабинет, где на широкой лавке сидел мужчина лет сорока пяти. Судя по тому, что на нем не было сюртука, а только рубашка и холщовые штаны, верхняя одежда на него уже не налезала.

А у окна стояла женщина с залитым слезами лицом.

— Доктор! — встрепенулась она, когда я вошла в комнату. Но когда она поняла, что это не Вилар, лицо ее разочарованно вытянулось. — А где же месье Вилар? Мой муж с трудом добрался до больницы, и нам хотелось бы, чтобы доктор как можно скорее его осмотрел.

— Доктор Вилар приедет чуть позже, — ответила я. — Но пока вашего мужа могу осмотреть я. Я тоже доктор и тоже училась в королевском университете Альтевии.

Женщина недоверчиво нахмурилась и посмотрела на супруга. Но тому было так плохо, что он вряд ли услышал мои слова.

— Помогите ему снять рубашку! — попросила я.

Женщина всхлипнула, но послушалась. Но стоило ей только притронуться к мужу, как он протяжно застонал.

— Он, как и велел месье доктор, почти ничего не пил с тех самых пор, как мы вернулись из больницы. Поел немного каши.

Пока она говорила, я уже осматривала пациента. Он действительно был сильно раздут. Тугой живот блестел, а распухшие ноги уже едва его держали.

— После вчерашнего кровопускания ему стало легче?

Женщина посмотрела на меня с сомнением, словно не знала, как нужно ответить, чтобы никого не обидеть.

— Кажется, да. Ах, я не уверена! Нет, всё-таки нет!

— Так да или нет? — уточнила я.

— Пожалуй, нет, — признала она. — Но, быть может, одного кровопускания мало? Доктор говорил, что нужно делать это часто.

Я достала из своего саквояжа стетоскоп и приложила к груди пациента. Мужчина вздрогнул и едва ли не впервые за время нашего разговора посмотрел прямо на меня.

— Месье Вилар говорил еще, что на этом приеме он может пустить Леону не только кровь, но и ту жидкость, что скопилась у него в брюшине, — тихо сказала женщина. — Это же должно помочь, правда?

Она ждала от меня подтверждения, но я не имела права ее обманывать и покачала головой.

— Это слишком опасно, мадам. Такое действие может навредить вашему мужу.

— Кто вы такая, мадемуазель, чтобы подвергать критике мои советы? — с порога прогрохотал так некстати вернувшийся месье Вилар.

Глава 27

— Не слушайте ее, мадам Шабри, — это он произнес, уже обращаясь к жене пациента. — Эта девица лишь месяц назад окончила столичный вуз, но уже вообразила себя доктором. Но не беспокойтесь, в этой больнице она не задержится.

Тут он увидел трубочку с воронкой в моей руке и посмотрел на меня с подозрением.

— Это стетоскоп, месье, — сказала я на случай, если вдруг он не был знаком с этим довольно новым инструментом.

— Я знаю, что это такое, мадемуазель! — раздраженно прервал меня он. — Я просто не понимаю, с какой стати вы решили использовать его именно сейчас. Больной и так слишком утомлен, и мучить его бессмысленными процедурами не было никакой необходимости. Или вы таким образом хотели произвести на пациента особое впечатление?

— Вовсе нет, месье! Я проводила аускультацию, — и пояснила для месье Шабри и его супруги: — Эта трубочка позволяет слушать звуки внутренних органов. Сейчас я слушала звуки сердца. Потому что я являюсь сторонницей той теории, что полагает водянку не самостоятельной болезнью, а признаком болезни внутренних органов — сердца, печени или почек.

— Какая чушь, мадемуазель! — воскликнул месье Вилар. — Да, я тоже знаком с этой теорией, но полагаю ее лишенной всякого основания.

— Но сердцебиение у пациента неровное! — попыталась объясниться я. — Это хорошо слышно через стетоскоп.

— И что же? Кровопускание полезно и при сердечной слабости. Водянка есть не что иное, как застой флегмы. Впрочем, довольно разговоров, мадемуазель! Я не нуждаюсь ни в ваших решительно непрофессиональных советах, ни в вашей помощи. Извольте покинуть этот кабинет!

И он указал мне на дверь. Но прежде, чем выйти, я посмотрела на месье Шабри и на его жену, надеясь, что хотя бы они захотят меня выслушать. Но они не готовы были предпочесть мое мнение мнению куда более почтенного доктора Вилара.

Возможно, я должна была сказать что-то еще, но я понимала, что что бы я ни сказала, это не переменит их решение.

Я забрала свой саквояж и вышла в коридор.

— Он ошибается, да? — шепотом спросила меня стоявшая там Мелли.

— Я почти уверена, что да. Но я и сама могу ошибаться. И если я сумею настоять на своем, а пациенту станет хуже, то месье Вилар сможет обвинить меня в том, что это случилось по моей вине, и тогда я вообще нигде не смогу найти работу. Это его пациент, и профессиональная врачебная этика запрещает мне вмешиваться в его лечение.

Я убеждала в этом не только ее, но и себя. Потому что мне отчаянно хотелось вмешаться. Но болезни сердца были опасными сами по себе, и надежных способов их лечения просто не существовало. А раз я сама мало чем могла помочь месье Шабри, то как я могла запретить делать это Вилару? Я лишь надеялась на то, что он не станет делать прокол брюшной стенки.

Мы ждали окончания приема во дворе и увидели, как месье Шабри, поддерживаемый супругой, с трудом спустился с крыльца. Живот пациента был всё также раздут.

Когда они проходили мимо нас, я спросила у мадам Шабри, какое назначение сделал доктор Вилар. Женщина посмотрела на меня без всякой приязни.

— Он прописал Леону обмотать живот мокрой тканью и держать ее так до тех пор, пока она не высохнет. А еще пить отвар из укропа, ибо водяная болезнь требует разгона слизи через мочу. Надеюсь, я ответила на ваш вопрос, мадемуазель? И прошу вас ничего нам не говорить. Господин доктор предостерег нас от дальнейшего разговора с вами.

Они сели в дожидавшийся их экипаж и уехали.

— Если завтра ему не станет лучше, Вилар наверняка будет делать прокол, — вздохнула я. — А учитывая, что он не считает нужным даже мыть перед операцией руки, исход ее, боюсь, будет весьма печальным.

Этой ночью я долго не могла заснуть. Меня мучила совесть. Мне казалось, что я проявила трусость и не сделала для пациента того, что наверняка могла сделать.