Воплощение Похоти 6 (СИ) - Некрасов Игорь

В самих покоях, некогда сиявших роскошью, теперь царил хаос. Мебель была сдвинута к дверям, образуя неустойчивую баррикаду. Воздух в комнате, пропитанный запахом страха, пота и дыма, был густым и трудным для дыхания.

Сам граф сидел в глубоком кресле, сжимая в бессильных пальцах изящный церемониальный кинжал — жалкую пародию на оружие. Его руки тряслись, а в метре от его ног, лицом вниз, лежало тело молодой служанки в разорванном платье. Её голова была страшно разбита, а на паркете вокруг растекалось тёмное, липкое пятно.

Граф украдкой смотрел на неё и содрогался, снова и снова переживая тот ужас, когда пришлось убить её, уже не милую девушку, а нечто иное, желавшее разорвать его на кусочки. Это далось ему с большим трудом, и теперь его пальцы помнили отдачу от множества ударов, а в ушах стоял тот жуткий, хрустящий звук.

— Где они все?.. — его шёпот был полон отчаяния. — Где моя стража?

У баррикады, не отрывая взгляда от двери, стояла Аша. В потрёпанном доспехе она была воплощением хладнокровия. Лишь тонкая полоска засохшей крови на щеке выдавала её участие в недавней схватке.

— Уважаемый граф, — её голос был твёрдым и чётким, без намёка на родственную нежность, только воинская дисциплина. — Полагаться можно лишь на тех, кто внутри этих стен.

Их было всего пятеро в комнате: граф, Аша и трое гвардейцев — все, кто остался от верного отряда, с трудом и втихую собранного Ашей по инициативе графа за день до катастрофы. Один из солдат, молодой парень с перевязанным плечом, нервно облизнул губы.

— Нам нужно бежать, лейтенант, — прошептал он, бросая тревожный взгляд на дверь. — Пока ещё есть хоть какая-то возможность. Сидя здесь, мы просто ждём смерти.

Второй стражник, седой ветеран с лицом, изборождённым шрамами, хрипло кашлянул.

— Бежать? Через весь замок, кишащий этими тварями? С его милостью? Это риск! Самоубийство! Здесь у нас хоть какая-то защита. Держаться — наш единственный шанс.

— Держаться до чего? — почти крикнул третий. — Пока эти двери не разнесут в щепки?

Аша не оборачивалась, продолжая следить за дверью.

— Молчать. Споры ни к чему не приведут.

Граф поднял на неё умоляющий взгляд.

— Аша… — в его голосе прозвучала неподдельная мольба, и на мгновение маска официальности упала. — Что нам делать? Скажи. Я… я не знаю.

Аша наконец отвернулась от двери и встретилась с ним взглядом. В её глазах не было ни страха, ни утешения — лишь холодная, безжалостная ясность.

— Мы можем остаться. Можем попытаться прорваться к порту. Но город в огне, улицы заполнены мертвецами, и побережье, скорее всего, тоже захвачено. Или…

Она замолчала, прислушиваясь к особенно сильному удару в дверь. Баррикада содрогнулась.

— … или мы сражаемся здесь. До конца.

Она посмотрела на бледное лицо отца, на испуганных гвардейцев, на окно, за которым пылал её дом. Её пальцы крепче сжали рукоять меча.

— Я не вижу хорошего выбора. Только менее плохие. И все они ведут к бою насмерть.

Внезапно снаружи, поверх общего гула, раздался оглушительный рёв — не человеческий и не звериный, а полный чистой, неумолимой ненависти.

Аша глубоко вздохнула и приняла боевую стойку.

— Готовьтесь, — сказала она тихо, и в её голосе впервые прозвучала усталость. — Они идут.

Стены задрожали, в дверь начал кто-то биться, будто пытаясь её выбить, и лицо графа окончательно побелело, даже гвардейцы невольно отпрянули от двери.

Чёрт, может, нужно было соглашаться на тот брак? — пронеслось в голове графа, как ядовитая змея. — Так бы я хоть прожил немного дольше… наверное…

Горожане. Церковь.

Тишина в церкви была звенящей, неестественной, нарушаемой лишь прерывистым дыханием давящихся страхом людей и тихим шёпотом молитв.

Десятки горожан — женщины, старики, дети — сбились в кучу перед алтарём, словно стадо, пытающееся найти спасение у подножия святого лика. Воздух был густ от запаха пота, страха и воска догорающих свечей. Массивные дубовые двери были надёжно заперты на тяжёлый железный засов.

Священник, старый мужчина с добрым, морщинистым лицом, стоял перед ними, воздев руки к небесам. Его голос, обычно такой тёплый и умиротворяющий, теперь дрожал, но он старался вложить в него всю свою веру, всю свою надежду.

— … и да защитит нас Господь от ужасов тьмы, да укроет нас своим… — он замолк, застыв на полуслове.

Из-за дверей донёсся звук. Не крик, не удар. А тихий, сухой, костлявый скрежет. Он был похож на то, как если бы кто-то водил десятками сухих веток по каменным плитам крыльца.

Все замерли. Дыхание застряло в глотках. Дети притихли, инстинктивно чувствуя опасность.

— Это… это ветер? — кто-то робко прошептал.

— Подпереть двери! — вдруг крикнул самый крупный мужчина в церкви. — Скамейками! Всем, что найдёте!

Несколько мужчин, поборов парализующий страх, бросились выполнять приказ. Они схватили тяжелые церковные скамьи и потащили их к выходу, чтобы создать дополнительную баррикаду.

И тут произошло нечто, от чего кровь стыла в жилах.

Массивный железный засов, толщиной в руку взрослого мужчины, вдруг… дрогнул. Сам по себе. Без единого прикосновения. Он сдвинулся на пару дюймов с мерзким скрипом металла по металлу.

Люди замерли в оцепенении, не в силах отвести взгляд. Засов снова дёрнулся, уже сильнее, отъезжая в сторону, будто невидимая рука медленно, с наслаждением, толкала его.

Если бы они могли видеть незримое, то разглядели бы стоящую у дверей фигуру с ухмыляющейся рожей. Существо, питавшееся страхом и отчаянием, оно радовалось, как дитя новой игрушке, пошевеливая пальцами, и невидимая сила продолжала двигать засов, доставляя ему неописуемое удовольствие от ужаса на лицах смертных.

Ещё один толчок, ещё… и, наконец, засов с громким, зловещим стуком упал на каменный пол. Звон железа прокатился по церкви, похоронный звон по их последней надежде.

Наступила мёртвая тишина. Даже скрежет прекратился.

И тогда, без единого усилия, створки массивных двери медленно распахнулись внутрь.

На пороге стояли они. Скелеты и зомби. Десятки. Их костяные пальцы с длинными, острыми когтями и разложившиеся руки с обломками ногтей были протянуты вперёд. В пустых глазницах скелетов горели крошечные точки холодного синего огня, а в мутных зрачках зомби плескалась слепая, неумолимая ярость. Они стояли молча, не двигаясь, словно давая людям внутри осознать весь ужас их положения.

Священник застыл, его молитва замерла на устах. Он смотрел в пустые глазницы чудовища, и его вера, казалось, треснула под тяжестью этого взгляда.

— Н… нет… — успел прошептать он.

И ад хлынул внутрь.

Мертвецы ринулись вперёд единым серо-костяным потоком. Они не разбирали никого — ни стариков, моливших о пощаде, ни женщин, пытавшихся закрыть собой детей, ни самих детей, застывших в немом ужасе.

Нежить обрушилась на толпу, рубя, разрывая, круша всё на своём пути.

Воздух наполнился не криками, а одним сплошным, пронзительным визгом ужаса, который тут же обрывался хрустом костей и чавкающими ударами. Первые ряды людей были просто смяты, растоптаны, разорваны на части. Никакой пощады, никакого выбора — только слепая, всепоглощающая бойня.

Священник стоял на своём месте, парализованный ужасом, глядя, как его паству уничтожают за несколько мгновений.

— Господи, прости… — успел выдохнуть он.

Костяные пальцы обрушились вниз, и его молитва оборвалась навеки.

Церковь превратилась в скотобойню, а у дверей, невидимый, хохотал пересмешник, купаясь в волнах исходящего ужаса.