Кровь вассалов (СИ) - Добрый Владислав

Фарид снова отхлебнул вина. И с удовольствием крякнул. Несмотря на то, что он каждый раз кривился от кислого, танинного вкуса, вино считалось невероятно хорошим и разбавлять его было бы неприлично. Впрочем, Фариду, как и многим другим, оно нравилось. И я не стал оказывать ему в маленькой радости, отдав в его распоряжение несколько найденных в подвале стеклянных бутылок с этой кислятиной.

Он повторял такие монологи раз за разом. Но разными словами, при мне не повторившись ни разу. Честно говоря, если бы я не подглядел воспоминание самого чародея, я бы не понял смысла. Каким-то образом, дергая за ниточки ассоциаций и намертво связывая их врожденным источником магии, он добивался удивительного результата.

Легче всего, конечно, было зацепиться за что-то известное и повторить. Посмотреть в детве, как отец сплетает огненного змея. Долго пытаться, запомнить когда получилось похожее… Вспомнить, и повторить. И снова. Пока не научишься мгновенно вызывать нужное состояние ума, сплетая силу в нужную форму по первому же желанию. Вот тебе и родовая школа владения магии. Что-то похожее было у Магна, во время его обучения фехтованию. На некоторые выкрики учителей, тело реагировало само, будто даже без участия мозга.

Скорее всего, это из-за того, что у людей нет чувств для магии. Мы не можем пощупать, понюхать или услышать магию, пока она уже не воплотилось в реальности, например, огнем или холодом. Словно высекать из невесомой и неосязаемой скалы, таким же зубилом, статую, которую не видишь. Однако, это, очевидно, работало. Я предполагаю, напрягая мышцу внутри себя, элементалисты запоминали то, как именно это сделали привязывая нужный эффект к яркому эмоциональному якорю. И это достаточно трудно, неудивительно что большинство рыцарей останавливались на одном заклинании, предпочитая шлифовать мастерство владения им.

Думая об этом, я рассматривал Фарида, машинально отмечая отблески магии на его вышитых на одежде неброских знаков, отмечая тусклый ореол голубого сияния рядом вокруг волшебной бездонной фляги, разноцветную подсветку исходящую изнутри из мешочек и сумочек… А ведь мое магическое зрение это тоже магический талант. Что если он сырой? Не выкован в клинок.

В комнате стало светлее. Волок задумчиво рассматривал сгусток огня, который изливался из его руки. Он, весьма отдаленно, напоминал кинжал. Но это было не долго, огонь сначала распался, став похож на огонь очень большой свечи и сжал кулак, гася огонь. Он посмотрел на своего наставника и спросил:

— Так в чем смысл, сеньор Фарид, в памяти, или в чувствах? Что, если ты не можешь вспомнить что-то важное?

Фарид усмехнулся и поднял палец, будто собирался чертить что-то в воздухе.

— Ты путаешь сосуд и воду, мой юный друг. Память — это сосуд. Чувства — вода, что наполняет его. Один без другого бесполезен. Сухой сосуд звенит, но не питает жаждущего. Вода без сосуда проливается сквозь пальцы.

Он наклонился вперёд, блеснув глазами:

— Когда ты не можешь вспомнить, значит сосуд треснул. Но чувства всё равно живут в тебе. Их не стереть. Даже если ты забыл лицо матери, то тепло её рук в детстве остаётся в том, как ты берёшь младенца на руки. Даже если забыл первый бой, тело помнит дрожь страха.

Мы с Волоком синхронно хмыкнули. Страх, у нас? Скажи это кто-то другой… Но мы оба сдержали резкие слова. Фарид лишний раз напомнил, что он совсем не рыцарь. Не в первый раз. Фарид сделал паузу, поняв что сказал не то. Но потом продолжил, как будто ничего не было:

— Магия рождается в точке, где память и чувство соединяются. И если нет памяти, то чувство всё равно можно вызвать. Не воспоминанием, а воображением. Ты можешь не помнить, но можешь представить — и это тоже станет нитью. Иногда иллюзия оказывается прочнее истины.

Я зарылся в шкуры. Кажется, перед тем как я начал видеть магию, я видел несколько странных снов. Что же я в них видел? Перед глазами замелькали смутные образы. Башня с бесконечными ступенями. Лес с огромными деревьями. Озеро окруженное белыми как молоко руинами с темной фигурой рыбака в лодке посередине. Фарид, слегка пьяным но не теряющим убедительную силу голосом продолжал наставления. А я провалился в сон.

Глава 11

Простые встречи

Я привык ждать в жизни чего-то большого. Так было принято в моём мире. Я не замечал вечной гонки, стартового пистолета, приставленного к моей заднице с того момента, как я родился. Школа — учись, а то будешь хуже всех. Университет. Работа. Машина. Жена — мерило твоего успеха, доказательство для остальных, что ты «настоящий», успешный, молодец. И только здесь я начал понимать, что всё это время сам держал пистолет.

Люди в этом мире были лишены амбиций в том смысле, как мы их понимали у себя. Они не желали возвыситься. Они изначально не были равны.

Там, в моём мире, в иллюзии одинаковых возможностей, ты нес ответственность за свои выборы. И лучшая награда — возвыситься над остальными. Чтобы вокруг тебя шустрили холёные девки в магазинах, мужчины завистливо провожали взглядом твою машину. Иначе — ты проигравший, отставший, копошащийся внизу.

Здесь было иначе. Соревноваться глупо — опасность заморозков или дождя не вовремя грозила всем одинаково. Новая одежда почище, чем у соседа, и жена красивее, чем дочка хозяина таверны — вот и все возможности блеснуть успехом. А рыцарь в безумно дорогом железе, верхом на коне, кормёжка которого для тебя уже невозможная нагрузка, не вызывал зависти. Ведь он — существо почти из другого мира.

Каждый здесь знал свои пределы и свой уровень. И, внезапно, я видел куда больше счастливых людей, чем мог бы ожидать. Люди счастливы не из-за чего-то, а просто потому что живут. Похоже, я начал стареть, раз меня тянет на такие размышления.

Впрочем, я хорошо вписался. Магн был человеком своего мира — и своё положение принимал как должное. Мы ведь не часто благодарим воздух за то, что им можно дышать. Вот только на самом верху, где он оказался, этого было мало. На вершине пирамиды из людей всегда слишком тесно. Кто-то лезет наверх, кто-то падает вниз, если держится недостаточно крепко. И Магн был из последних.

Я ворвался в этот мир — пытаясь сбежать от прямой угрозы, как привык в своём, но также привычно приняв, что вокруг нет друзей, а есть только конкуренты. Не веря ни слугам, ни родственникам. Ожидая предательства от друзей и воровства от зависимых. И это сделало меня самым успешным. Это — и немного удачи.

Однако после того, как существа, похожие на богов, или даже боги, похожие на людей, и просто странная хтонь ворвались в мою жизнь вместе с другим миром, а я почувствовал, как что-то растёт внутри меня, я стал иначе относиться к мелочам.

Запах и ощущение травы под руками. Склоны Змеиных гор, облитые густым золотом вечернего светила. Мгновения, которые я хочу сохранить. Мгновения, из которых складывается жизнь. Связи и минутная радость — вот что я стал ценить.

— У меня есть основание думать, что ему не так уж и плохо, — сказал я как-то утром Волоку, заметив на его лице следы слёз. Я легко угадал, что их вызвало. Это было, пожалуй, неплохо. Слёзы — признак того, что человек на пути к смирению. Волок долго не плакал после смерти матери. Я, после смерти сестры, впрочем, тоже. Но мне простительно — я не совсем обычный человек. Я явно потерял во время переселения в чужое тело что-то неуловимое. Я словно игрок, взявший под управление персонажа: как бы я ни был погружён, боль чувствует он, а не я.

И всё же, мне было немного не по себе от того, что я так легко перешагнул горечь утраты Сперата. Сделать это оказалось легче, чем избавиться от бешенства на самого себя. Но это было правильно. Ведь простой вопрос: что изменится от того, если я буду беспокоиться и скорбеть? Ничего.

Мне хватило ума не говорить этого вслух. Мы, люди, не властны над своими чувствами. Но мы властны над своими поступками. Пусть Волок видит, как я иду дальше, и понимает, что так делать правильно. Главное — знать, как поступать правильно, и тогда с остальным легче справиться.