Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Ринглэнд Холли

Лунный свет оседлал катившиеся к берегу волны.

– Иногда мне кажется, что в этом есть какой-то смысл, – сказала Эрин.

– В чем? – Эстер вытерла ладонями мокрые щеки.

– Когда Аура нашла в словаре эти слова и объявила, что вы Шела и Ала, она, я помню, с довольным видом сказала: «Так тому и быть». – Эрин обняла Эстер за талию. – Если подумать, это правда. Еще одно значение этого слова – «печать». Судьба отмечена печатью, предрешена. Ее судьба. И твоя тоже. Вы есть и всегда будете сестрами тюленей и лебедей. Аура Сэл. Эстер Сване [46].

Острая боль, резкий вдох. Эстер горько сжала рот.

– Не торопись, – посоветовала Эрин. – Почитай дневник. Почитай слова Ауры, ее татуировки. Впитай, что сможешь. А потом, может быть, ты начнешь прикидывать, какие мысли и чувства вызывает у тебя Дания. – И тетка погладила Эстер по спине.

Когда они вернулись домой, Эрин разложила в гостиной диван для Эстер.

– Завтра у меня ранние лекции. Давай-ка спать.

Наконец обе пожелали друг другу доброй ночи. Эстер еще какое-то время сидела в полутьме, подставив под лунный свет дневник Ауры с фотографией девушки. «Приглашение».

Тетка уже давно уснула, а Эстер все сидела, глядя, как катятся в заливе волны под путеводным светом луны.

13

В самый темный час, перед рассветом, Эстер приняла решение. Если она откажется от своей жизни на западном берегу, то это будет крах всего. Нужно вернуться, нужно сохранить работу, твердила она себе. Бросив после исчезновения Ауры университет, Эстер уверяла себя, что просто потеряла интерес к астрономии. Покидая родителей и восточное побережье, Эстер убеждала себя, что это место перестало быть ей домом, что одиночество спасет ее. Когда жизнь на западном побережье затрещала по швам, когда Эстер начала слишком усердно посещать разгульные вечеринки в «Каллиопе» и на нее посыпались выговоры, она твердила себе, что так принято среди персонала отеля. Эстер неплохо научилась сбегать от себя. Делать что угодно, лишь бы не признавать, что она опять сошла с важной для себя дороги. Лишь бы не смотреть в лицо тому, чего она не в силах перенести. Жизни без Ауры.

Лежа на диване Эрин, Эстер наблюдала, как над черно-бирюзовой водой поднимается розовый шар солнца. Лучи упали на валуны. Буро-красные водоросли осветились, оранжевые – заполыхали огнем.

Эстер аккуратно свернула постель и оставила на холодильнике, под магнитом, записку с множеством извинений. Дневник Ауры так и лежал на кухонной стойке. На его страницах Эстер не нашла ничего. Ничего, кроме вещей, о которых она знать не хотела.

Прокравшись к ключнице, висевшей у входной двери, Эстер подцепила ключи от машины Эрин и выскользнула в прохладное голубое утро.

Гостиную заливал свет утреннего солнца. Позади Эстер толклись в воздухе сверкающие пылинки. За закрытой дверью Эрин запищал радиобудильник. Через несколько минут зашумел душ.

Входная дверь осталась приотворенной. Эстер осторожно заглянула – дверь Эрин пока закрыта. Эстер бросилась к кухонной стойке, схватила дневник Ауры и снова выбежала. У нее за спиной с тихим щелчком закрылся замок.

Солнце еще не успело подняться высоко, а Эстер уже ехала по шоссе на запад. Хребет, эвкалиптовый лес, яркие краски позднего утра. Эстер возвращалась в Каллиопу, в край темно-зеленой реки, который она любила. У нее еще достаточно времени принять душ, выпить двойной эспрессо и вовремя явиться на кухню.

Через час после начала смены, после того как директор, проходя мимо, отметил, что Эстер на месте, на кухне зазвонил телефон.

– Возьми, – распорядился Кейн.

Эстер насупилась, вытерла руки о передник и взяла трубку.

– Вам звонят, – послышался голос администратора.

У Эстер свело желудок. Она просила родственников не звонить ей на работу без крайней необходимости.

– Эстер.

– Эрин… – Эстер помолчала и, укрепившись духом, продолжила: – Эрин, прости, пожалуйста, что я взяла твою машину. Я написала в записке, что мне пришлось срочно возвращаться, из гостиницы позвонили. В свой следующий выходной, через пару дней, я пригоню машину назад и заберу свой пикап. У меня не было выбора. Я знаю, что на работу ты ездишь на велосипеде, и подумала, что ты…

– Эстер! – Голос тетки был таким жестким, что Эстер замолчала и стала слушать. – Мы поговорим обо всем этом позже. Заодно объяснишь, почему соврала насчет своей гостиничной должности. – Эрин вздохнула. – Когда я попросила соединить с тобой и сказала, что ты менеджер, администратор меня исправила. Сказала, ты посудомойка.

Эстер опустила голову и зажмурилась.

– Зачем понадобилось нам врать? Тебе никому ничего не нужно доказывать, тем более родственникам.

Эстер отвела трубку подальше от уха, а потом впечатала ее себе в лоб.

– Эстер, что с тобой происходит? Прежде чем взять машину, надо было спросить у меня, ты же не знаешь моего расписания. А вдруг бы я собиралась в Лонсестон на конференцию?

Эстер ничего не ответила.

– Эстер, я волнуюсь за тебя. Меня тревожит твое поведение. У тебя явно очень тяжело на душе. Тебе нужна помощь, нужна…

– Эрин, ты очень добра ко мне, спасибо.

– Эстер, я…

– Люблю тебя. Извини, мне пора. – Эстер вдавила трубку в рычажки. Сердце неслось вскачь. В груди затягивался узел, который Эстер по опыту опознала как панику.

– Кейн! – резко позвала она шефа через всю кухню. Он так и не извинился за то, что не прикрыл ее, когда она уехала на вечер памяти. – Перерыв.

– Десять минут, – отозвался тот, отвлекаясь от доски и указывая острием ножа на циферблат настенных часов. Задержал взгляд на Эстер, как всегда. Она ответила тем же. Проницательные светлые глаза, густые темные волосы, широкие плечи. В любой другой вечер Эстер получила бы удовольствие от того, как реагирует ее тело, когда он рядом, но сейчас ей стало противно: под его взглядом ладони взмокли, колени ослабели.

Прихватив со стойки, рядом с которой шипела сковорода, открытую бутылку мерло, Эстер торопливо удалилась в курилку на задах кухни. Села на пластмассовый стул, основательно глотнула из бутылки, вдохнула полную грудь воздуха. Когда мышцы расслабились от вина и узел в груди стал не таким тугим, она запрокинула голову на спинку стула и стала смотреть вверх, в ночное небо.

Стучат в дверь: это Джек. Эстер десять лет, она сидит за столом и читает «Космос». Джек заходит. Руку держит за спиной, в глазах озорное выражение. Одним взмахом он расправляет новый постер, которому суждено украсить ее стену: женщина в черном викторианском платье смотрит в телескоп. В нижнем углу что-то написано. Эстер читает вслух:

– «Наш ум жаждет знаний обо всем, что нас окружает, и чем больше мы узнаем, тем больше нам хочется знать». Внизу: «Астроном-реформатор Мария Митчелл, девятнадцатый век».

Джек улыбается Эстер:

– Когда-нибудь напечатают еще один такой постер, только с другим портретом. А надпись, столь же торжественная, будет гласить: «Астроном-реформатор Эстер Уайлдинг».

– Привет, куколка.

Эстер вздрогнула, сунула бутылку под стул и выпрямилась.

– Дидре?

Ветеран «Каллиопы», Дидре вечерами работала официанткой в ресторане, а днем возглавляла команду уборщиц. Никто не знал, сколько ей лет. На голове у Дидре красовался безупречный белокурый начес под Долли Партон, она курила одну сигарету за другой, делила свои чаевые поровну и наводила страх на сотрудников помоложе: все знали, что именно она распускает сплетни, которые распространяются по гостинице со скоростью лесного пожара. Эстер старалась по возможности ее избегать.

– Все нормально? – Дидре со скрежетом протащила пластмассовый стул по бетонному полу и устроилась рядом с Эстер, после чего достала из кармашка передника пачку «Уинфилд Блю», зажигалку и закурила.