Наследник огня и пепла. Том Х (СИ) - Добрый Владислав

Тяжёлые дротики с широкими, зазубренными лезвиями легко находят плоть под разноцветными попонами лошадей. И, куда труднее, под бронёй людей. Удары дротиков слышны даже отсюда. Я вижу, как одному из всадников дротик втыкается в седло прямо перед его достоинством. Он пытается его выдернуть, но ему не хватает сил. Второй бьёт в прикрытое кольчугой плечо, и в ярком солнечном свете мелькают похожие на водяные брызги осколки лопнувших колец — но дротик не входит глубоко, возможно, даже не смог пробить поддоспешник, падает бессильно под копыта. Вот только всаднику явно нехорошо — рука падает плетью вниз, он хватается за плечо и бьёт коня по бокам золочёными шпорами. Пытается выйти из боя. Это трудно — лошади так плотно прижаты друг к другу, что похожи на кильку в банке.

Вирак рвутся вперёд, сжигая врагов, пронзая обычными и магическими копьями, полыхают льдом, огнём, яростью и славой. Но их всего трое-четверо в переднем ряду. А пиратов — вдвое, втрое больше, и они знают, как держать строй.

Рядом с Вернером умирает знаменосец. Я пропускаю момент, кто его сразил — вижу только, как он медленно падает с седла, выронив знамя. Его лошадь делает последний скачок, прежде чем теряет равновесие и валится в воду за ним. Знамя падает в воду, как срубленное дерево.

Хуже того, к пиратам прибывает подкрепление. Всё новые и новые шнеки подплывают к первым, их притягивают боевыми баграми к бортам, и команды мчатся на помощь своим. Дротиков в воздухе становится всё больше и больше, появляются арбалетчики, лучники с тяжёлыми, вычурными луками. Последних, к счастью, мало. А вон те, все сплошь в каком-то морском мусоре и головных уборах из перьев, очень напоминающие мне североамериканские, собрались в кружок и пляшут. Ставлю ченти против дуката, это шаманы — и они колдуют какую-то гадость.

Кони под пирсом мечутся в крови, вспененной воде и жалобно кричат. Караэнское рыцарство приняло бой.

— Кажется, теперь я понял, — и опять Этвиан Роннель. — Позвольте мне предложить выход, сеньор Магн. Я заключу договор с Каналом, а вы поведёте людей.

И прежде чем я что-то понял, он срывается с места. Скачет к Каналу, благо он тут недалеко.

Я с сомнением смотрю на него. За ним двигаются его люди — те, кто остался. Их немало.

Этвиан Роннель заключает договор с Каналом.

Он не просто скачет туда — нет. Это не порыв, не спонтанность. Это церемония. Он неспешно спешивается, оглядывается на своих людей, даёт знак. Те, кто с ним, остаются на расстоянии — кроме одной. Та самая девушка в строгом платье королевского покроя. Та, что сопровождала его на совете.

Они достают свиток. Настоящий, с печатями, заготовленный заранее. Кожаный тубус, чернила в хрустальном флаконе, перо. Он пишет. Не торопясь. Каллиграфически. Ветер треплет его волосы, но он спокоен, как храм. Девушка держит бумагу, потом подаёт ему печать. Он ставит её. Оглядевшись, он поднимает документ над водой.

— Этим мы скрепляем наш договор. — Голос его не громкий, но я слышу.

Вода шевелится. Легко, будто ветром повело.

Потом она замирает.

Не «успокаивается» — а именно замирает. С размаху. Как будто кто-то велел ей: стоп. Как будто вся гладь натянулась, как струна.

В этот момент по каналу плывёт шнекка. Пиратская, чёрная, с ободранными флагами, с залатанными парусами. Команда на борту, похоже, решила подплыть поближе и метнуть дротики в тех, кто на берегу. И — бах! — будто врезалась в невидимую стену. Всё, что на ней — летит вперёд: мачта трещит и валится, люди кувыркаются по палубе, один вылетает за борт, другой с криком врезается в переднюю балку. Я слышу, как с палубы раздаются крики, местный военно-мосрской мат, хруст дерева и звон железа.

Канал больше не течёт. Он будто покрыт стеклом. И отражает не небо, а сам себя. Слой воды над другим слоем. Тонкая, идеально ровная, жутко неживая поверхность.

Этвиан какое-то время смотрит на это. Потом медленно вытаскивает меч. Вытянутый, тонкий, украшенный старинными письменами на клинке. И, не глядя, бросает его в воду.

Меч не уходит ко дну.

Он отскакивает от поверхности, как от стекла, пружинит и остаётся лежать на канале, как на льду. А может, это и есть лёд. Волшебный. Безмолвный. Принятый договор.

Этвиан спокойно поворачивается и идет к своему коню. Девушка следует за ним. Никто из них даже не улыбается.

— Канал стал землёй, — сказал Этвиан, глядя на меня. — Но ненадолго. Нам нужно торопиться.

Я кивнул. И какое-то время просто смотрел на гладкую поверхность, сверкающую, как чешуя мифической рыбы. Я знал, что это магия. Но мой мозг не хотел соглашаться: это вода. Я утону. Утону мгновенно, как только копыта пробьют пленку, как только вес брони потянет вниз.

— Всё нормально, — произнёс я себе. — Это просто лёд. Просто замёрзший канал. Просто ещё один шанс.

Я сжал бока Коровки, и она шагнула. А потом ещё раз. И ещё.

Не провалилась.

Я выехал на лёд. Шаг за шагом. Лошадь хрипела, чутко пружинила копытами, но держалась. Я — тоже. Каждый мускул в теле был напряжён, как натянутая тетива.

За мной по воде, по каналу, один за другим выезжали мои люди. Сначала мои — верная свита, десятки лиц, что видел каждый день. Потом и остальные. Волок был рядом, и вовремя — подал мне копьё. Я опустил забрало. Оно с щелчком захлопнулось, и мир стал узким, словно я в танке. Приятное чувство защищенности.

— Пылая красотой! — крикнул я, и голос ударил в уши. Крикнул, в шлем, как в колокол. Кажется, я себя оглушил. Надеюсь остальные услышат. Хотя, услышали.

Копыта за мной стучали по «льду». Мы пошли в атаку.

Кони скользили, но не падали. Мы неслись по воде, по замёрзшему зеркалу, в сторону кораблей, вставших на якорь вдоль берега. И да, теперь берег был у нас — за спиной. Впереди — враг.

— Пылая красотой! — снова рявкнул я, и этот клич разнесся над замёрзшим каналом, как удар хлыста.

Мы ударили.

Справа пошли врассыпную копейщики Роннель — их плаши и шиты были пурпурными с золотом, а копья обвиты желтыми лентами. Слева — мои, цвета Итвис: яркие, чистые и полыхающие. А между ними, выше всех, гарцевал Коровка.

Первый корабль был низким, грузовым, с полупустой палубой. Мы буквально врезались в его борт, копыта выдолбили в льду канавы — и первым туда взлетел рыцарь в сине-золотом, с кличем «За Змея!» Он вонзил копьё в грудь пирату с топором, и тот, не упав, как-то развалился на части, как плод, рассечённый топором…

Я тоже взлетел — на Коровке, на полном ходу, прямо на сходни. Доски треснули, палуба взвизгнула как испуганная старуха. Я увидел их.

Пираты. Обмотаны в шкуры, украшены перьями, костью, морскими раковинами. На некоторых бронза — пластины, шлемы, на других — будто закопчённые кольчуги. Толстые щиты. Успели попытаться сбить строй. Получилось как попало. Один, прямо передо мной, держал в руках огненное копьё — и оно действительно горело, жар шел в лицо. Он метнул его — я отбил его щитом в сторону и вниз, и оно ударило в лёд, разлетевшись дождём из искр.

Они что-то заорали. Впервые я не понимал языка. Впрочем, одно слово я уловил.

— Магн! Магн! — кричали они друг другу. Не от страха. От восторга. От ужаса перед легендой.

Я сшиб их обоих. Копьё — в одного, на меч — второго. Волок рядом ударил в лицо какому-то шаману, тот попытался взмахнуть костяным посохом — из него вырвался язычок пламени, но Волок уже вонзил ему в рот слишком большой для него меч, и пламя умерло.

На втором корабле раздался звон. Оттуда стреляли — не из арбалетов. Что-то среднее между трубой гранатомета и трубой органа выбрасывало пылающие шипы — и один врезался в плечо моего всадника. Тот, охнув, загорелся как будто был сделан из соломы, но не упал, а направил коня на борт. Его пепел остался на воде, но меч всё же прорубил путь для тех, кто шёл за ним.

Слева, в толпе Роннель, кто-то разразился магией — плоская льдина, тонкая и беззвучная, ударила по мачте, и та треснула пополам, рухнув, ломая настил. Пираты завыли, но не дрогнули. Они били в щиты, визжали в боевых напевах, колдовали. Один из шаманов — я видел его, с лицом, раскрашенным как череп, — вскинул руки и ударил в барабан. От него пошли волны. Лёд задрожал. Некоторые кони поскользнулись. Один из моих вдруг провалился сквозь поверхность — и утянул всадника под воду. Холодный ужас полоснул меня изнутри, как ножом, но я уже развернул Коровку.