Госпожа следователь, или Мария Сергеевна снова в деле (СИ) - Гуда Хелен

– Прости, – прошептала я, чувствуя, как щеки заливаются краской. – Это было неуместно, – мой голос дрожал, выдавая волнение.

Дюбуа лишь покачал головой, улыбаясь одними уголками губ. В его взгляде читались понимание и… надежда?

– Это всегда уместно, – и сам уже накрыл мои губы своими, а его рука легла мне на грудь. Голова закружилась, и я попыталась сосредоточиться, но его прикосновения сбивали с толку. Нужно было думать о деле, о Натали, об убийце, но вместо этого все мои мысли занимал Жофрей и его обжигающие поцелуи. Я отстранилась, стараясь вернуть себе самообладание.

– Нам нужно сосредоточиться, – сказала я, хотя голос немного дрожал. – Время не на нашей стороне.

Внутри меня боролись два желания: утонуть в его объятиях и вернуться к реальности, где нас ждала опасность.

Дюбуа вздохнул и откинулся на спинку сиденья, запуская пальцы в волосы. Его лицо выражало досаду и одновременно признание моей правоты.

– Ты права, – пробормотал он. – Но, черт возьми, как же ты умеешь сбивать с толку! – в его голосе звучали восхищение и легкое раздражение.

Я промолчала, глядя в окно. Улицы проплывали мимо, размытые и нечеткие. Но думать о чем-то, кроме его губ на моих, было крайне сложно. В голове кружились обрывки мыслей, смешанные с воспоминаниями о его прикосновениях. Мне нужно было собраться с силами и вернуться к делу, но это оказалось гораздо сложнее, чем я предполагала.

Мы едва переступили порог следственного управления, как навстречу нам, словно юркий мышонок, выскочил плюгавенький старичок. Его лицо расплылось в елейной улыбке, а руки засуетились, а сам он согнулся в неуклюжих поклонах.

– Мои поздравления! – пропищал он, задергавшись в каком-то нелепом подобии реверанса. Дюбуа натянул на губы вежливую, но явно вынужденную улыбку.

– Благодарю, очень приятно, но, увы, нам пора идти, – отмахнулся мужчина, пытаясь отделаться от назойливого внимания. Я же хмуро смотрела на эту сцену, пытаясь понять, с чем таким знаменательным нас поздравляют. Что происходит?

Дюбуа вежливо кивнул и повел меня дальше.

– О чем это он? – я недовольно свела брови к переносице, ощущая, как внутри зарождается неясное беспокойство.

– Не обращай внимания, – попытался увильнуть Дюбуа, но я не собиралась отступать.

– Ответь, Жофрей, – я прищурилась, скрестив руки на груди. В этот момент, наверное, я была похожа на строгую жену, пилящую нашкодившего муженька.

– В светской хронике написали про вчерашний вечер и то, что это была, так сказать, наша неофициальная помолвка, – выдохнул мужчина, словно выдавливая из себя признание.

– Вот те раз! – я удивленно приподняла брови, ощущая, как кровь приливает к щекам. Оказывается, без моего ведома меня женили. Вернее, обручили. Легкое удивление, словно невесомое перышко, коснулось моего сознания, чтобы тут же утонуть в нахлынувшей волне раздражения. Светская хроника, помолвка… Эти слова звучали как назойливая мелодия шарманки на похоронах, как дурной анекдот, рассказанный в самый неподходящий момент, особенно в свете последних событий, когда на кону стояла жизнь человека.

– И ты ничего не сказал? – я уставилась на Дюбуа, прожигая его взглядом, в котором плескалось возмущение, как темная вода в шторм. Мои брови нахмурились, словно тучи, предвещая грозу. – Ты хотя бы попытался опровергнуть эту нелепую чушь?

– Я не успел. Да и почему сразу чушь? – он устало всплеснул руками в примирительном жесте. – Но собирался это сделать сразу после того, как мы разберемся с этим делом. Поверь, Мари, сейчас у меня голова забита совсем другим, – его взгляд был полон искренней усталости и какой-то виноватой обреченности. И, несмотря на его слова, я заподозрила, что, после того как мы раскроем это дело и преступник будет пойман, никакого опровержения не последует. Такое развитие событий было только на руку Жофрею, я читала это в его глазах.

– А должна быть забита и этим тоже, – я сердито поджала губы, ощущая привкус горечи на языке. – Моя жизнь не менее важна, чем расследование, Жофрей. И вообще, кто слил эту грязную информацию в газету? Кто так бесцеремонно вторгся в мою личную жизнь? Я не собираюсь становиться героиней дешевых сплетен.

– Это мы обязательно выясним, – пообещал Жофрей, в его голосе прозвучала твердость. – Но сейчас, Мари, прошу тебя, нужно сосредоточиться на главном. Жизнь человека в опасности, – решил напомнить мне Жофрей о том, что стоит на кону.

Он взял меня за руку, его прикосновение, вопреки моей злости, заставило сердце дрогнуть. Я почувствовала твердость его ладони, тепло, проникающее сквозь тонкую ткань перчатки, и в то же время ощутила усталость, накопившуюся в нем за последние дни. В его глазах, обычно таких пронзительных и уверенных, сейчас читалась искренняя тревога, смешанная с какой-то несвойственной ему мольбой. И решимость, как маяк, пробивающийся сквозь шторм. Я вздохнула, с трудом подавляя раздражение, понимая, что он прав. Сейчас не время выяснять отношения и обижаться на светскую хронику. На кону стоит слишком многое.

– Ладно, – проворчала я, стараясь унять клокочущий внутри гнев. – Но, после того как мы спасем всех, до кого дотянулся убийца Натали, а сам он понесет справедливое наказание, ты будешь передо мной долго и мучительно извиняться за эту "помолвку", – мои слова прозвучали максимально двусмысленно, словно я бросала ему вызов, и в глазах мужчины промелькнула тень желания, а уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке. Он понял намек, хоть я и не планировала его давать. Он получился сам по себе.

Дюбуа усмехнулся одними уголками губ и подмигнул мне, словно заговорщик, словно мы делили общую тайну. В его глазах промелькнул огонек озорства, и он повел меня в архив следственного управления, словно стремясь как можно скорее уйти от любопытных взглядов. Плюгавенький старичок снова встретился нам по пути, но Дюбуа не дал ему возможности подойти с расшаркиваниями, ускорил шаг, и я вместе с ним.

В коридорах царила привычная суета, контрастирующая с нашими личными переживаниями. Сотрудники бегали с бумагами, как встревоженные муравьи, некоторые так вообще носились, словно на пожаре, а в воздухе витал густой въедливый запах табака и какой-то паники, словно здесь никогда не знали покоя. Атмосфера в архиве была пропитана пылью и запахом старой бумаги, а столы завалены документами.

– Итак, – начал Дюбуа, устало опускаясь в старое скрипучее кресло за заваленным бумагами столом в архиве и жестом приглашая меня сделать то же самое. – Что у нас с дядей Натали? Что ты хотела узнать о нем и проверить? У меня нехорошее предчувствие по поводу этого дела.

– Сколько лет назад дядя Натали покинул страну? – я огляделась, и безнадежность волной окатила меня. Архив… это был лабиринт, погребенный под тоннами ветхой бумаги. Запах затхлости, старого клея и пыли, казалось, въелся в самые стены, словно вековой грибок. В полумраке, свет все же пытался пробиться сквозь узкие зарешеченные окна, ряды бесконечных стеллажей казались мрачными надгробиями забытых историй. Идея самой копаться здесь в одиночку, без помощи Жофрея, показалась абсурдной, сродни попытке разобрать хаотичное нагромождение кирпичей, чтобы построить из них дворец. На это уйдут годы, а время утекало сквозь пальцы как песок. Тревога сжала горло, не давая дышать полной грудью.

– Не помню, – пробормотал Дюбуа, нахмурившись так, словно пытался разбудить заснувшие воспоминания. Он почесал переносицу, словно в этом движении заключался ключ к разгадке. – Натали была совсем девочкой… лет шести, наверное. Значит, прошло больше десяти лет. Может, двенадцать, может, пятнадцать. Время летит незаметно.

В его словах чувствовалась неуверенность, словно он и сам не до конца доверял собственной памяти. А я понимала, что эта приблизительность сейчас может стоить нам очень дорого.

– Ну так вот, надо посмотреть, кого объявили в розыск примерно в то время, – произнесла я с легким нажимом, приподняв брови в надежде, что Дюбуа уловит мой ход мыслей, поймет, к чему я клоню. В моем голосе звучала настойчивость, смешанная с отчаянием. Каждая секунда промедления могла стоить кому-то жизни. Я чувствовала это нутром, как предчувствуют грозу.