Госпожа следователь, или Мария Сергеевна снова в деле (СИ) - Гуда Хелен

В доме Эвергрина нас встретили сдержанно, но в этой сдержанности чувствовалось какое-то вымученное радушие. Возможно, это и есть высшая степень гостеприимства, доступная чопорной светской семье.

Но более всего меня поразил старший Эвергрин. На его лице застыла печать скорби, словно он облачился в траур не только душой, но и телом. Это вызвало у меня легкое недоумение, которое быстро переросло в жгучий интерес. Ведь я даже в своем родном мире выбрала профессию следователя из-за неутолимой жажды разгадывать тайны. И в этом мире мое любопытство ничуть не угасло. Он приветствовал нас формальными фразами, обменялся с Дюбуа ничего не значащими репликами и молча проводил в комнату сына. Его движения были медленными, взгляд – потухшим, будто жизнь покинула его.

Александр Эвергрин лежал на постели, его лицо было мертвенно-бледным. На голове видна повязка, сквозь которую проступали пятна крови. На прикроватной тумбочке, помимо склянок с лекарствами, стояла чашка с недопитым чаем, а на блюдце – надкусанное пирожное. "Наш подозреваемый, оказывается, знатный сладкоежка", – промелькнуло у меня в голове, когда я заметила на столике у камина коробку с этими самыми пирожными, в которой явно недоставало доброй половины.

– Как вы себя чувствуете? – голос Дюбуа прозвучал резко и отрывисто. Никаких светских любезностей, никаких расшаркиваний. Он здесь был по делу, и его тон был сух и подчеркнуто официален.

– Как видите, – криво усмехнулся Александр. В его глазах мелькнула тень боли и горечи. – Видимо, весть о моей связи с Натали дошла до злоумышленника.

– Вы полагаете, что на вас напали из-за этого? – Дюбуа нахмурился и бросил на меня озадаченный взгляд. Казалось, что-то в этой сложной головоломке не складывалось в его голове. А вот у меня, наоборот, начали вырисовываться контуры какой-то невероятной, почти абсурдной картины. Но я не спешила озвучивать свои догадки, опасаясь показаться глупой. Да и доказательств у меня не было – лишь смутные домыслы. Поэтому я предпочла молчать и внимательно слушать, стараясь не упустить ни одной детали.

– Я не знаю, кому еще могло прийти в голову на меня нападать, – пробормотал Александр, переводя взгляд с Дюбуа на меня. В его голосе звучали растерянность и какая-то обреченность. – У меня нет врагов, впрочем, как и друзей.

Дюбуа кивнул, задумчиво поглаживая подбородок. В его глазах читалась напряженная работа мысли.

– Расскажите, что произошло? Вспомните все детали, даже те, которые кажутся незначительными. Куда вы направились вчера, когда ушли с вечера?

Александр прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями. На его лице отразилась внутренняя борьба – он явно не хотел говорить всей правды.

– Я отправился в мужской клуб, пробыл там до глубокой ночи, а потом решил немного прогуляться, чтобы освежиться, так сказать, – мужчина явно намекал на то, что был изрядно пьян и хотел с помощью прогулки немного протрезветь. В его голосе проскользнула неловкость. – Знаете ли, отец не в восторге, когда я возвращаюсь домой в таком состоянии. А потом на меня напали, и я не помню, что было дальше. Пришел в себя уже здесь.

– Отец следит за тем, в каком состоянии вы возвращаетесь домой? – одна бровь Дюбуа взметнулась вверх. В его взгляде мелькнуло недоверие.

– Элоиза, моя жена, ему все докладывает, – недовольно поджал губы Александр. В его голосе звучало раздражение.

– А где она, кстати? – Дюбуа окинул комнату быстрым взглядом, словно Элоиза была не взрослая женщина, а какая-то болонка, которая могла спрятаться за ножкой кресла или ширмой и сейчас должна обязательно выбежать, виляя хвостом.

– Не знаю, – Александр недовольно скривился. Его лицо исказила гримаса неприязни. – Мы не сильно ладим после того, как она узнала о моем желании развестись, – ответил мужчина, а я не удержалась и усмехнулась. "Еще бы они ладили, когда муженек нашел другую и даже истребовал королевское разрешение на развод", – подумала я с иронией. Кстати, где оно? Я взглянула на Дюбуа, и тот словно прочитал мои мысли.

– Я хотел бы взглянуть на документ, о котором мы говорили на вечере, – и во взгляде Дубуа промелькнуло нечто нечитаемое. Он осуждал Эвергрина за желание развестись? А может, просто показалось. – Да, конечно, – кивнул Эвергрин. – Он в секретере, можете взять его, – мужчина кивнул на угол комнаты, где стояли секретер и кресло перед ним.

– Мари, принесите, пожалуйста, – попросил меня Жофрей, а я кивнула и, встав, направилась к столу. Открыла крышку секретера, и первое, что мне бросилось в глаза, было письмо. Я бы не обратила на него внимания, но я узнала почерк Натали. Глаза сами собой пробежали по первым строчкам: "Любимый мой Алекс, я понимаю, что между нами такая пропасть из-за возраста и социального положения, но моя любовь…", дальше я прочесть не успела.

– Ах, простите, я ошибся. Разрешение на развод здесь, – окликнул меня Эвергрин, и я резко захлопнула откидную часть стола. В моем сердце забилось тревожное предчувствие. – Вот же оно! – и мужчина, приподнявшись на подушках, вынул из ящика прикроватной тумбочки сложенный конверт с увесистой сургучной печатью и королевскими вензелями. Я натянуто улыбнулась и вернулась на свое место, а Александр передал конверт Дюбуа. Внутри меня бушевала буря противоречивых чувств: любопытство, подозрение и смутное беспокойство.

– И какую причину для развода вы указали в прошении? – Дюбуа быстро пробежал глазами по письму и внимательно посмотрел на мужчину.

– Отсутствие детей, – мужчина вдруг побледнел. – Я хотел жениться на Натали как можно быстрее, чтобы наш ребенок не был бастардом.

– Натали была беременна? – не сговариваясь, одновременно спросили мы с Дюбуа.

– Так я подумал… из письма, что она прислала, – ответил Александр хрипло, словно каждое слово царапало горло. Его лицо исказилось мукой, а в глазах плескалась невысказанная боль. – Дайте воды… – прохрипел он, и было видно, как тяжело ему дышать, как грудь вздымается в отчаянной попытке вдохнуть хоть немного воздуха. В глазах застыли слезы, словно он подавился горькой правдой и не мог выдохнуть ее. Я вскочила как ужаленная, метнувшись к графину с водой. Налила стакан, дрожащими руками протягивая его мужчине, но понимала: вода здесь бессильна. Ему нужен лекарь. Срочно.

Дюбуа выскочил из комнаты, словно выпущенная из лука стрела, и громко позвал лекаря, который, как оказалось, ждал за соседней дверью. Он что, предчувствовал беду? Или просто дежурил, словно верный пес, ожидая знака?

Нас с Дюбуа тут же выпроводили из комнаты, а навстречу поспешил хозяин дома, старший Эвергрин. Его лицо было непроницаемым, словно высечено из камня: ни единой эмоции, лишь маска безучастности. Это меня поразило до глубины души. Он казался заведенной куклой, бесстрастно исполняющей обязанности гостеприимного хозяина в чудовищно неподходящий момент.

– Простите, господин Эвергрин… у вас траур? – вопрос сорвался с губ, словно сам собой. Я понимала, что время и место выбраны отвратительно, но для подобных вопросов никогда не бывает подходящего момента. А расследование, которое мы ведем, требует задавать неуместные и некорректные вопросы. Это издержки нашей профессии.

– Можно сказать и так, – ответил мужчина, и в его взгляде мелькнула тень, словно на мгновение тусклое пламя пробилось сквозь лед. – Умер очень важный для меня человек.

– Мари?! – Дюбуа попытался одернуть меня, призвать к порядку, словно нашкодившую девчонку. – Не время!

В этот момент из комнаты вышел лекарь и направился к нам, держа в руках пирожное, которое до этого стояло на тумбочке у кровати Александра.

– Это вы принесли угощение? – и мужчина посмотрел на нас с подозрением, сдвинув кустистые брови. Его взгляд был тяжелым, оценивающим. – Господин Эвергрин, мне кажется, этих лиц нужно задержать и вызвать стражу.

– Мы из следственного управления, – представился Дюбуа, окинув лекаря своим самым суровым взглядом. Взглядом, который, казалось, мог прожечь дыру в любом собеседнике. – И нет, когда мы вошли в комнату господина Эвергрина, эти сладости уже стояли на прикроватной тумбочке.