– Мари, может быть, тебе стоит просто побыть дома? – он говорил медленно, взвешивая каждое слово. – Ты так вымотана. Ты не спишь ночами, работаешь до изнеможения, а потом еще и сражаешься с нашим сыном… Мне больно на тебя смотреть. Да и мальчик просто хочет твоего внимания, вот и добивается увольнения всех своих нянь.
– Нет, – я уперла руки в бока, готовая к бою, словно гладиатор перед смертельной схваткой. – Нет, Жофрей. Я не хочу сидеть дома. Я просто… Я тупею. У меня в голове уже не осталось ничего, кроме этих идиотских детских песенок и бесконечных рецептов запеканок. Я хочу быть… собой. Ты же помнишь, что обещал? Ты клялся мне, что я буду сидеть дома только до тех пор, пока ему не исполнится три года. А ему уже четыре. Четыре, Жофрей. Скоро будет пять.
Я чувствовала, как в голосе нарастает истерика, как подступает ком к горлу.
– Почти пять лет я пыталась совместить материнство и хоть какое-то подобие нормальной, интересной жизни. Последний год я жила в постоянном стрессе, разрываясь между работой, ребенком, домом и… и тобой, Жофрей. Все это время я пытаюсь быть идеальной женой, идеальной матерью, идеальным сотрудником… и, похоже, что-то сломалось.
Жофрей поднялся, медленно обошел свой стол и подошел ко мне. Его движения были плавными, уверенными, как у хищника, подкрадывающегося к своей добыче. Он обнял меня крепко, прижал к себе так сильно, что казалось, я снова стала той хрупкой юной девушкой, которой я была, когда мы встретились.
– Тише, тише, моя вспыльчивая Мари, – прошептал он мне на ухо, его горячее дыхание опаляло мою кожу. – Я понимаю. Я все понимаю. Просто я… я схожу с ума, когда вижу, как ты выматываешься. Просто я волнуюсь за тебя.
Он поцеловал меня в висок, и этот простой нежный жест как по волшебству начал успокаивать бурю внутри меня. Гнев, как токсичный яд, начал покидать мое тело, оставляя лишь усталость и тоску.
– Знаешь, – прошептал он мне на ухо, его голос был полон лукавства, – иногда мне кажется, что я погорячился, позволив тебе выйти из декрета. Может, пора озадачиться тем, чтобы ты снова посидела дома следующие три года? Представляешь, сколько всего интересного мы могли бы придумать вместе? Уроки рисования? Ну или… еще одного маленького поджигателя?
Я отпрянула от него, нахмурившись.
– Жофрей, ты серьезно?! – я знала, что он шутит, но в каждой шутке есть доля правды.
Он улыбнулся своей фирменной обезоруживающей улыбкой, от которой у меня всегда подкашивались колени.
– Абсолютно. Только позволь мне кое-что обдумать… кое-что… очень… важное…
Его губы накрыли мои, поглощая мой гнев, мою усталость, мои сомнения. Гнев, как покорное животное, окончательно уступил место теплу, желанию, той всепоглощающей страсти, которая всегда вспыхивала между нами, стоило нам только коснуться друг друга. Его руки скользнули по моей спине, сжимая ее, притягивая меня ближе, пока между нами не осталось ни единого миллиметра свободного пространства. Я почувствовала, как все мои претензии, все мои обиды и раздражение испаряются, словно капли воды на раскаленной сковороде, уступая место знакомому неутолимому желанию.
Он отстранился, его глаза горели лукавым огнем.
– Знаешь, а дела могут и подождать, – прошептал он, его дыхание было прерывистым. – Мне кажется, у нас тут появились дела… гораздо… важнее, – он провел пальцем по моей щеке, вызывая легкий трепет по всему телу. – Очень важные дела.
И, прежде чем я успела что-либо ответить, прежде чем я успела даже вдохнуть, он подхватил меня на руки словно перышко и понес к дивану в углу кабинета. Мир вокруг перестал существовать, он сузился до его глаз, его губ, его прикосновений.
Кажется, сегодня в следственном управлении будет жарко. Очень жарко. И, может быть, у Жофрея действительно появится отличная идея, как снова заманить меня в декрет… на ближайшие три года. А может быть, и на все шесть. Или на всю жизнь. Время покажет. Но одно я знала точно: когда Жофрей смотрит на меня так, как сейчас, сопротивляться невозможно. Да и, честно говоря, я и не хочу.
