Я попыталась отвлечься, и мне на ум пришла моя драконица, которая была так активна, как только я попала в этот мир, и такая ленивая сейчас, когда я здесь немного освоилась.
"Милди, ты как там? Не разбудила своим храпом всех драконов в округе?" – мысленно позвала я свою внутреннюю союзницу.
"Морррно… – отозвалась Милди, ее голос звучал сонно и расслабленно. – Солнце ещё высоко не поднялось. Дай поспать. И вообще, не буди лихо, пока оно тихо спит. Знаешь ведь, что у тебя с этим плохо получается".
"А ты почему спишь все время?" – я нахмурилась.
"Готовлюсь к обороту, силы коплю", – ворчит Милди.
"А ты умеешь оборачиваться?" – я как-то не могла даже представить, что такое может произойти. Как это вообще должно выглядеть? Я должна буду, как оборотень в фильмах, трансформироваться, обрасти чешуей или из меня вырвется маленький дракон, как в фильме "Чужой"? Эти сравнения даже вызвали невольную улыбку на губах.
"Придет время – узнаешь", – ответила драконица, и мне кажется, я даже услышала ее храп.
Я усмехнулась, проводя пальцами по спутанным волосам. Лихо она меня отшила. Да уж, всего несколько месяцев назад я и представить себе не могла, что окажусь в этом мире, втянутой в чужие интриги, с драконом в голове и аристократом в сердце. Следователь, руководитель следственной части, привыкшая к власти, к четким инструкциям, к логике и порядку, вдруг оказалась здесь, без правил, без знакомых, без ничего, кроме инстинкта выживания и упрямого желания докопаться до истины. Я пыталась пробиться напролом, быть такой же жесткой и решительной, как раньше, но все чаще задавалась вопросом: зачем? Может, жизнь действительно дала мне второй шанс? Шанс не для карьеры, не для борьбы за справедливость в мировых масштабах, а для себя. Для того чтобы быть просто женщиной. Любимой женщиной. А то, что я любима, я чувствовала каждой клеточкой своего тела, в каждом его прикосновении, в каждом взгляде, полном нежности и заботы. И я любила в ответ, без остатка, без сомнений. Это было бесспорно. Можно сказать, я полюбила впервые в жизни. В жизни Марии Сергеевны и в жизни юной Мари.
Но почему тогда эта тревога скребется под сердцем? Почему эта маленькая противная мысль не дает покоя?
"Милди, а если он… если он просто ушел? Не выдержал моего хаоса, моего вечного сопротивления?" – сомнение, как ледяная змея, обвилось вокруг моего сердца, сдавливая его.
"Глупости! – рявкнула Милди, ее голос прорезал тишину моего сознания. – Чувствую его любовь, как тепло солнца. Не забывай, ты его избранница. А я истинная его дракона, если что. Не смей сомневаться. Не позорь меня!"
Но зерно сомнения уже было посеяно. Почему он ушел, не оставив записки? Почему не разбудил меня, не оставил хотя бы один поцелуй на прощание? Неужели все это… все то, что было между нами этой ночью, полной страсти и нежности, эти дни, полные опасностей и приключений, ничего не значат? Неужели я ошиблась?
В дверь постучали. Резкий звук заставил меня вздрогнуть и плотнее закутаться в одеяло. Он вернулся. Сердце забилось быстрее, сбиваясь с ритма. Наверняка пошел за завтраком, за цветами, чтобы порадовать меня, чтобы увидеть мою улыбку. Руки задрожали от волнения, когда я встала с постели и, накинув на плечи халат, на цыпочках подбежала к двери. Я прижалась к прохладному дереву, пытаясь унять дрожь, вдохнула поглубже и распахнула дверь, готовая к его лучезарной улыбке.
Но вместо Жофрея на пороге стояла мадам Жибер, управляющая домом. Ее лицо пылало праведным гневом, глаза метали молнии, а губы были плотно сжаты в тонкую злую линию.
– Ах, вот вы где! – прошипела она, прежде чем я успела что-либо сказать. – В моем доме, в приличных служебных квартирах – притон! Я такого не потерплю. Чтобы у вас тут мужчины ночевали. Я уже предупреждала. Немедленно убирайтесь. Я не позволю порочить доброе имя этого дома! И не говорите, что он просто к вам утром заглянул. Я все видела! Видела, как он нес тебя по лестнице и как утром убегал.
Я опешила, словно меня окатили ведром ледяной воды. Холод пронзил меня насквозь, парализуя волю.
– Мадам Жибер, я… – попыталась я что-то сказать, но слова застряли в горле.
– Знаем мы таких, как ваш Жофрей, – перебила она, в ее голосе звучала неприкрытая злоба. – Воспользуется бедной девушкой, напоит красивыми словами, а потом бросит. Разобьет сердце. А потом куда вы пойдете? Кто вас примет?
И на долю секунды, лишь на одно мгновение я увидела эту картину. Жофрей, растворяющийся в утренней дымке, получив свое. Одиночество, ледяное и всепоглощающее. Разочарование, горькое и невыносимое. И ее слова, словно яд, просочились в самую душу, заставив сомневаться, бояться, верить в худшее.
Но тут же как по волшебству, словно явившись из моих самых светлых грез, в коридоре показался Жофрей. В руках у него была плетеная корзинка, из которой выглядывали золотистые бока свежеиспеченных булочек, перевязанная атласной лентой цвета неба, и огромный букет свежих цветов – лилии и еще какие-то незнакомые мне диковинные соцветия, источающие тонкий пьянящий аромат. Он остановился, на мгновение замер, окинув взглядом развернувшуюся сцену. Его лицо моментально стало жестким, а взгляд – колючим и холодным.
– Мадам Жибер, – произнес он ледяным отточенным тоном, в котором чувствовалась сталь. – Мне кажется, вы позволяете себе несколько… вольное обращение с моей невестой.
– А что я такого сказала? – огрызнулась управляющая, пытаясь скрыть замешательство под маской грубости. – Просто предостерегаю бедную девочку.
– А я вам сейчас скажу, – Жофрей сделал шаг вперед, и его взгляд, словно острый меч, пронзил мадам Жибер насквозь, заставив ее побледнеть и отступить. – Что, к сожалению, вы судите по себе. Да, в вашей жизни был период, когда вам пришлось зарабатывать себе на хлеб не самым достойным образом. Но я люблю Мари. И да, я провел ночь здесь. Первую и последнюю, потому что Мари больше не останется здесь. Мари, собирайся.
– Куда? – я опешила от того, как быстро развиваются события.
– Поживешь в доме моей матушки, пока мы официально не объявим о помолвке и предстоящей свадьбе, – произнес Жофрей решительно. – Я не позволю, чтобы ты оставалась здесь и выслушивали нападки этой женщины.
Первый порыв был послать и мадам Жибер, и Жофрея куда подальше. Первую – за нападки, второго – за то, что решает все за меня.
"Ну и дура", – отозвалась Милди, которая, видимо, решила выйти из спячки.
– Мадам Живер, всего доброго, – я взяла Жофрея за руку и завела в комнату, а сама закрыла дверь перед носом у скандальной дамочки. – Жофрей, может, обсудим мой переезд в менее категоричной форме?
Он обернулся ко мне, и в его глазах, только что сверкавших холодной яростью, вновь засияла нежность. Он протянул мне цветы и корзинку с булочками, не сводя с меня взгляда.
– Прости, что заставил тебя ждать, – мягко сказал он, его голос звучал виновато. – Я просто хотел сделать это утро особенным, чтобы ты почувствовала себя… счастливой.
Я смотрела на него, в его глаза, полные любви, заботы и какого-то глубинного, искреннего страха потерять меня. И сомнения отступили, растаяли, словно утренний туман под лучами солнца. Вся боль, весь страх, все сомнения, посеянные словами мадам Жибер, исчезли без следа. Я поняла, что не могу, не имею права сомневаться в его чувствах.
"Ну? Что я тебе говорила? – довольно промурлыкала Милди, ее голос звучал тепло и ласково. – Говорила ведь, что он любит тебя до безумия. Вот и верь мне теперь".
Я отпустила халат, позволила ему скользнуть на пол и шагнула вперед, навстречу Жофрею, навстречу своей любви, навстречу своему счастью. Я обняла его крепко-крепко, прижалась лицом к его плечу, чувствуя его тепло, его силу, его запах, такой родной и близкий.
– Спасибо, – прошептала я, задыхаясь от переполнявших меня чувств. – Просто спасибо. За то, что ты есть.
