Хозяин багряных болот (СИ) - Ванг Кристина

Есе казалось, что весь мир мог бы сегодня склониться к ее ногам. Но самое упоительное из всего калейдоскопа чувств — сила.

Она глядела на лес и знала о каждом его обитатели, будто имела силу проникнуть глубоко в мысли злых и добрых духов. Даже тоска птицы Сирин где-то на окраине касалась ее сердца, но больше не тревожила его.

Всё это было так необычно, тонко и так… сладко.

Делал ли кто-то до нее то же, что и она? Была ли когда-нибудь у этих болот другая хозяйка?

Еся сжала зубы. Ревность больно обожгла внутренности. Не может тут быть другой! Это место только ее! Это ее болота!

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Нет-нет… Это неправильно. Не может она так думать. Не может.

Есислава нашла в сундуке чистое целое платье и надела его, затем взяла красный платок и повязала на глаза.

Она совершенно точно не чувствовала Владимира поблизости, но все равно решила не смотреть. Потому что видеть глазами совсем не то же самое, что сердцем.

Еся спустилась на кухню. В избе стояла тишина, но на столе ее ждал вкусный завтрак.

Есислава села за стол, взяла блин и макнула его в мёд.

— Казимир, — тихо позвала она, прожевав.

— Я тут, Хозяйка. Чего надобно? — домовой появился из неоткуда. Просто вдруг возник в воздухе. Вот Еся его не чувствовала, а вот он появился.

— Владимир ушел? Его нет на болотах, — в этот раз Казимир ответит. Она была уверена.

Духи походили на маленькие огоньки или светлячков. Сирин горела сильно, но не ярко, кустица вяло, лесавки переливались, мерцали, как водная гладь на солнце. Казимир же всегда горел сильно и уверенно. Подобно пламени, которое поддерживалось толстыми бревнами. Теперь же казалось, что бревна для его пламени подкладывала сама Еся. И потому он не мог не слушаться свою Хозяйку.

— Хозяин велел сегодня тебя не беспокоить. Сказал, что тебе надо с силой пообвыкнуться, Хозяйка.

— А с чем тут обвыкаться. День, как день, — она пожала плечами, хитро усмехнувшись.

— Хозяйка… Будь осторожна. Могущество, которое дали тебе Багряные болота, может свести с ума. Не забывай, кем и как ты сюда попала. Не дай девке из деревни, которой ты вошла в дом, сгинуть…

Еся слышала его наставления. Но не слушала. Голос Казимира шелестел ветром в поле и ни капли не трогал ее. Сила внутри нее горела ярким пожаром, сжигая его слова. Он не понимал… Просто не понимал.

— Девка из деревни сгинет тут, как и другие до нее. А Хозяйка жить будет долго. Хозяйку едва ли тронуть посмеют. Поди прочь, Казимир, — Еся махнула рукой, и Казимир растаял в воздухе, как дым.

Она доела, встала из-за стола и вышла на крыльцо. Села на одном из мостиков и свесила ноги над водой. Еся положила руки на деревянную перекладину, а на нее голову. Она хотела еще послушать лес.

Лесавки скакали между листвой, леший нежничал с птичками, мавки скрипели ветками…

Всё вокруг сливалось в мелодию, в песню, в укачивающую ее колыбельную.

Раздался плеск. Холодные капли, забрызгавшие ее босые ноги, взбодрили. Еся прислушалась. Она не могла понять, кто это рядом с ней оказался. Кто-то холодный и злой.

Еся улыбнулась, сумев нащупать внутри себя то самое знание. Утопленницы.

Она должна была испугаться, но не смогла. Словно ее сердце заледенело. На миг Еся смутилась. Как-то это было неправильно.

Но она быстро позабыла об этом.

Холодная рука дотронулась до ступни. Тонкие пальцы погладили кожу. Утопленница обхватила ее ногу и прижалась к ней головой. Она обнимала ее и терлась щекой, словно хотела обнять всю Есиславу, но не могла дотянуться.

И Еся позволила нечисти льнуть к ней.

Утопленницы появлялись одна за другой. Подплывали ближе и старались прикоснуться.

Одна из них вынырнула повыше и положила что-то рядом с Есей. Она осторожно потрогала рукой подарок. Это был венок. Есислава сначала ничего не поняла. Она трогала цветы и внутри колыхалось воспоминание. Венок был ей знаком…

В ее мысли вторглась другая, чужая дума. Совсем другой голос. Певучий, далекий, словно эхо.

“Твой венок”

— Мой? — спросила Еся у утопленниц.

“Нашли”— зазвучало в голове.

Есислава улыбнулась и надела его на голову. Она плела его для ночи Купала. Но тогда его унесло на болота.

— Кто вы?

“Русалки”— голос разделился на множество, звучащих в унисон.

— Говорят, вы поете веселые песни. И пляшете так, что глаз не оторвать. Мне споете?

Ответом Есе был смех вперемешку с плеском воды. Русалки подняли суету. Стали шуметь, брызгаться, хохотать и в конце концов запели.

Пели про ночи мужчин и женщин, про то как не умел был мужик и как пришлось ему на подмогу звать дружку. Потом пели как мужик захаживал к незамужней девке, и его поймала жена.

Еся смеялась вместе с русалками так, что живот начинал болеть. А потом и вовсе стала подпевать. Ей было так весело, что она не удержалась, встала на мосту и стала танцевать под стройное пение.

Сколько она так веселилась? Есислава утратила всякий счет времени. Она прыгала, кружилась, запевала непристойный песенки, садилась на край моста, опускала ноги в воду и шлепала ими по воде так, чтобы брызги летели в стороны. А затем снова вставала и плясала, плясала, плясала…

Ноги болели, переставали держать. Еся запнулась и почти упала в воду. Она повисла на перекладине, больно ударившись о нее животом. Из нее выбило весь воздух, а вместе с ним и дымку веселья.

Есислава тяжело задышала. Русалки продолжали плескаться, но ее больше это не забавляло, не тянуло в пляс… Еся успокоилась и ощутила, как сильно устала, как ей холодно из-за мокрой одежды…

Она поняла. Всё поняла.

Русалки вовсе не развлекали ее. Они хотели затащить ее в воду. Ждали, когда она обессилит и свалится в воду. Тогда русалки схватят ее и утащат на дно.

Еся сжала зубы и стала смотреть сердцем, как учил Казимир. Она увидела одну только чернь.

Мертвые девки злились, шипели. Как посмела Есислава присвоить себе их Болотника?! Кто она такая? Как смела стать во главе их Болот?! Убирайся! Убирайся! Сгинь! Утони! Как все — тони! Тони и становись такой же, равной. Не смей быть выше, не смей быть над ними!

Есислава чувствовала их ревность и готова была ответить своей яростью.

Это ее болота! Ее лес! Ее болотник! Владимир ей принадлежит и никому больше! Хозяин Багряных болот ее муж, и ничей больше!

Сила, обретенная накануне, черной метелью поднималась внутри и рвалась наружу, чтобы страшной карой обрушиться на непокорных русалок.

Есислава сама испугалась своего гнева, но остановиться уже не могла. Ярость рвала ее на части, причиняя боль. И всё что она могла растерзать утопленниц, чтобы больно было им, а не ей.

Еся закричала. Она кричала на воду, что есть мочи. И вместе с ее криком поднимался ветер, воющий как раненый зверь. Загремел гром, полил дождь.

Смех русалок сменился воплем ужаса. Плеск воды мешался с криком. Они ныряли под воду пытаясь укрыться от гнева Еси, но он находил их и рвал, рвал, рвал…

— Хватит! Есислава! — горячая рука схватила ее за запястье и потянула. Еся отцепилась от деревянной перекладины и кинулась на того, кто посмел ей мешать. Она колотила его кулаками и продолжала кричать, направляя на незваного гостя всю ярость.

Кто посмел? Кто посмел мешать ей наказывать русалок?! Кто посмел защищать этих тварей?!

— Есислава, не делай этого! Ты убиваешь Казимира! Убиваешь всё вокруг! Еся! — голос был знакомым, встревоженным, желанным. Но Еся не могла остановиться, она просто не понимала как. За своей болью и злобой, она никак не могла понять, кто пришел. Тянулась за голосом, за чувством, но не могла дотянуться. — Всё будет хорошо! Ну же! Еся, душа моя! Борись с этими проклятыми болотами!

Он прижал ее к себе. Схватил так сильно, что было не пошевелиться, не вздохнуть.

В горячих объятиях Еся зверела, казалось, сильнее. Но он не отпускал. Держал крепко и терпел тумаки.

Есислава брыкалась, пока были силы. Хотела сделать ему больно. Но на него ничего не действовало. Он не корчился в муках, как русалки. Стоял камнем, прижимая к себе, гладя по голове, и раз за разом повторяя “Еся, душа моя”.