Наперегонки с ветром. Идеальный шторм (СИ) - Виннер Лера

Этот смех не превратился в конкретный звук, но прошелся по коже теплым дуновением воздуха.

Чуть-чуть ироничный, немного снисходительный и очень приятный.

После этого стало стыдно еще и перед ним.

Никакого смысла в извинениях, даже самых номинальных, не было, и я пошла в кухню, чтобы и правда заняться делом.

Вдова Мод успела изучить наши вкусы, и в свертках оказалось запеченное с травами мясо, овощи, пирожки и чай.

Нужно было всего лишь порезать.

Я услышала, как хлопнула дверь. Спустя пару минут – еще раз.

Руки противно тряслись, а от мгновенно поднявшегося со дна души презрения к себе хотелось швырнуть чем-нибудь в стену.

Сила и неподконтрольность собственных чувств почти пугали. Понимая умом, что реагировать подобным образом, и тем более делать умозаключения без участия человека, которого они касались, – не просто глупо, а непростительно и так по-детски, я все равно не могла остановиться вовремя. Не помогали ни логика, ни опыт, ни элементарное самоуважение.

То самое, от которого я сама себя зачем-то старательно избавляла в последние месяцы.

И все же с этим нужно было что-то делать.

Не понимая, что именно, я попала ножом по мясу неровно, срезала слишком тонкий ломоть.

Все и правда было… нормально.

Сделав вид, что ничего не произошло, Кайл невозмутимо носил воду.

Лошади в конюшне ощущались успокоенными, довольными и сытыми.

Дело двигалось, и я знала, что думаю в верном направлении.

Конечно, нам не хватало еще многих деталей, а мэр с супругой стали до такой степени очевидными подозреваемыми, что это начинало настораживать. Особенно после того, что мы увидели сегодня.

Стоило бы зажечь свечи, потому что света из холла было мало.

Я еще не успела додумать эту мысль до конца, когда Кайл вошел, поставил на второй стол подсвечник и, обойдя меня, вдруг крепко обнял сзади.

Нож задрожал еще сильнее, а потом вылетел из моей руки и глубоко вошел в деревянный дверной откос.

– Вмятины от пули у нас уже есть. Теперь это. Если дойдет до посуды, предупреждаю: зеркала и матушкин сервиз бить нельзя. Первые обидятся, второй под строжайшим запретом. Утрату этой безвкусицы она не перенесет, – пристроив подбородок мне на темечко, Кайл проследил его путь.

Его руки на моей талии сомкнулись крепче, и спиной я чувствовала его дыхание, но на всякий случай предпочла опереться ладонями о стол.

– Я все починю.

– Не вздумай. Этому дому давно не хватало жизни.

Улыбка в его голосе то ли правда была, то ли послышалась, а потом он пустил в ход запрещенный прием – коснулся губами нежной кожи за ухом.

До неприличия рвано выдохнув, я накрыла его руки своими.

– Считаешь меня чокнутой? Или того хуже, обабившейся?

Спросить об этом, стоя вот так, оказалось неожиданно просто.

Было ли дело в усталости от собственных необъяснимых поступков, или в том, что мне правда хотелось услышать это от правду по этому поводу, но именно сейчас я чувствовала себя к ней готовой.

– Считаю, что ты слишком много думаешь. Не о том.

Несмотря на показную легкость в тоне, на этот раз он был предельно серьезен, да и целовать больше не стал. Только склонился к самому уху.

– Я стараюсь перестать, – стоило опустить глаза, как я выяснила, что стол сделан из отличного дерева.

– Я уже говорил: не нужно стараться. Просто сделай. Нет ничего плохого в том, чтобы захотеть чего-то другого.

Намеренно или нет, но он снова в точности повторил то, что я сказала Матиасу в его церкви хмельной августовской ночью.

В любой другой ситуации я была бы уверена, что он сделал это специально. Смутить, задеть, напомнить о срыве, который я сама предпочла бы забыть – это был идеальный инструмент, чтобы сделать что угодно из этого.

Однако сейчас он не смеялся.

Опять.

Хотя еще на лестнице я дала ему прекрасный повод.

– Ты меня щадишь.

– Не припомню, чтобы когда-нибудь занимался подобным.

На этот раз он коснулся губами моей шеи, и я немного наклонила голову, чтобы ему было удобнее.

Мы оба знали, что это неправда.

Мы оба хлестали друг друга словами без оглядки и жалости, и никогда не обижались на подобное. Но вот во всём, что касалось быта, и тем более работы, он всегда заботился в первую очередь обо мне.

– Где ты взял деньги на Ветра?

Серьги, которые я вернула, были дорогим подарком.

Такой конь – безумно дорогим.

Не то чтобы я в нём сомневалась, но не после трёх лет в глуши, где он жил так же, как остальные крестьяне. По средствам.

Кайл тихо фыркнул, но не отстранился.

– Там же, где Самуэль, когда ему пришла пора учиться. Ты же не думаешь, что он покупал книги и всё прочее на содержание, выделенное мэром?

Он начал расстегивать пуговицы на моём платье снизу, потому что так было удобнее, не возникало необходимости тянуться и отстраняться даже на дюйм.

Я прикрыла глаза, потому что мне нравилось.

Нравился сам этот процесс.

– Не думаю, но у меня нет ответа.

– Зато у Фьельдена есть свои секреты, – теперь улыбка, которую я чувствовала ставшей такой чувствительной кожей стала значительно веселее. – Маленькие подарки. То здесь. То там. Их нельзя найти, если ищешь специально. Но когда город хочет помочь, он указывает место.

В том, как он рассказывал, была и здоровая ирония, и та лстородность, с которой люди говорят о том, что их восхищает, и тепло разделенной на двоих тайны.

Ото всего этого стало так легко, что я прикрыла глаза, стоило ему подобраться к самой неудобной в таком положении пуговице под грудью.

– Хочешь сказать, это золото, которое прячут гномы?

– Ты действительно поняла Север, – с пуговицей Кайл разобрался быстро, а потом с ещё одной, и ещё. – Считай, что это подарок от него. И на отказ он оскорбится.

Его пальцы забрались под ткань так, что ворот сбился, и ему удобно стало гладить чуть ниже ключицы.

– Даже не собиралась.

Откинувшись на его плече свободнее, я тихо и довольно выдохнула.

Полуопущенные ресницы разрывали тени, сотканные пламенем свечи, и так было проще не проболтаться о том, что я успела пожалеть о своём отказе.

Кайл сдвинул моё платье с плеча, и на этот раз вместо поцелуя вышел короткий, ещё не болезненный, но очень многообещающий укус.

– Ты хотел есть.

– Да.

Руки больше не дрожали, а нож легко вышел из тёмного дерева, сам прыгнул обратно, а рукоять удобно легла в мою ладонь.

Я продолжила резать мясо, и теперь оно ложилось ровными ломтями, а рука Кайла осталась на моих рёбрах под грудью.

– Иди в гостиную, я принесу.

– Здесь тоже неплохо. День был долгий.

Он так и не отстранился, и я призвала на помощь всё своё решение, чтобы не отвлекаться.

Казалось, после вспышки в спальне нам обоим хотелось одного и того же – просто прикасаться, но не заходить дальше.

Сохранить момент этого равновесия, такого естественного и спокойного.

– Что ещё мне нужно знать о Женевьеве?

Кайл провёл носом по моему виску, потом обжёг дыханием загривок. Как в то утро, когда мы впервые проснулись вместе.

– Не думаю, что она опасна, но присмотри за ней.

– Подай овощи, – я отодвинула мясо, но для того, чтобы добраться до помидоров пришлось бы вывернуться из его объятий, а делать это категорически не хотелось.

Пальцы Кайла дрогнули, а потом ладонь опустилась по моему боку ниже, осталась лежать на животе, когда он потянулся за ними.

– Я думала об этом. Иногда кажется, что в её теле два разных человека. Две разные Женни. И местная ведьма говорит, что она сама себя перехитрила. Но я ничего не чувствую. Это не одержимость, не подселение.

– Я тоже, – Кайл отозвался с усталым и хорошо сдержанным раздражением. – Ничего не чувствую. Так же, как от Самуэля. Это очень хороший морок.

– Вопрос только, чей, – я все-таки повернулась, чтобы увидеть его лицо.

Если Женни, как выяснилось, держала над своим Сэмом настолько крепкую защиту, а он, в свою очередь, оберегал ее, не зная об этом, из общая стена была очень крепкой. По-настоящему впечатляющей.