Девушки бури и тени - Нган Наташа

– Не говори этого, – красивое лицо Майны становится ледяным.

Одним плавным движением она соскальзывает с кровати, её темная фигура в темноте маячит на краю, как призрак любовницы.

– Я знаю, ты это не всерьёз. Вместо тебя говорит алкоголь. Но не надо ничего говорить, потому что иначе я не знаю, смогу ли простить тебя, а я не хочу, чтобы такое произошло, – она потирает рукой горло. – Я люблю тебя, Леи.

Я подаюсь вперёд, ощущая свою вину:

— Я тоже тебя люблю...

Но Майна отступает назад:

– Не сейчас.

Она разворачивается, направляясь к двери в другие комнаты.

– Куда ты? – спрашиваю я.

– На террасу. Мне нужно подышать свежим воздухом.

Она замолкает на мгновение, затем как-то странно наклоняет голову. В комнате, окутанной ночным покровом, её глаза кажутся мерцающими белыми полумесяцами.

– Ты должна помнить, за что мы боремся, Леи, и против кого мы боремся. Да, отец не идеален, приходится это признать. Но он намного лучше, чем демон, которого он пытается победить.

Кружевная занавеска колышется. Она выходит из комнаты, прежде чем я успеваю ответить.

Остаток ночи мне снятся тёмные и спутанные сны. Мне снится, как птицедемоны летят над горами рядом с замком Белого Крыла и уносят изуродованные тела моих друзей из Сокрытого Дворца. Мне снится, как Майна забирается под простыни рядом со мной, её лицо и руки в крови, металлический запах почти невыносим. Мне снится, как отец, Тянь и Кетаи Ханно в доспехах на боевых конях скачут по горящему ландшафту, усеянному трупами, и смеются, смеются, смеются…

Когда я просыпаюсь на следующее утро, солнечный свет меня пугает. Я со стоном натягиваю простыни на голову. Всё расплывается перед глазами, предыдущая ночь – непонятное пятно. Моменты ускользают из пальцев разума, когда я пытаюсь их ухватить. Единственное, что я помню наверняка, – свой спор с Майной.

Я чувствую, как она во сне шевелится на другой стороне кровати. Она придвигается ближе, сначала неуверенно. Когда я не отстраняюсь, она притягивает меня к себе, и я в порыве страсти обнимаю её за спину, разворачиваюсь и утыкаюсь лицом в ложбинку её шеи.

– Прости, – бормочу я.

Её пальцы запутались в моих волосах:

– Это ты прости меня. Если у тебя есть опасения, надо их обсудить. Если ты не уверена в моём отце или чем-то ещё, если уж на то пошло, то просто спроси меня. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы...

Остаток её фразы заглушает сигнал тревоги.

Мы высвобождаемся из взаимных объятий и обе вскакиваем. Звук почти как у церемониальных колоколов: высокий перезвон. Но в нём есть какая-то пронзительность, которая ясно дает понять, что это предупреждение.

Майна натягивает халат. Я откидываю волосы с лица, моё сердце бешено колотится, когда я просовываю руки в рукава своего халата гораздо менее плавно, чем Майна. Едва мы выбегаем в прихожую, дверь распахивается.

Командир Тео врывается внутрь, её лицо пылает от гнева.

– Командир! – кричит Майна, перекрывая вой сирены. – Что происходит?

Женщину-ястреба поддерживают ещё двое стражников. Они шагают вперёд, окружая нас, в то время как командир устремляет на нас свой тёмный, пронзительный взгляд. Утренний свет играет на её раскрашенных перьях, на серебряном наконечнике копья за спиной.

– Горничные нашли леди Эолу мёртвой, – сообщает она нам, её отрывистый голос не соответствует горю и ярости, отразившимся на её лице. – Леди Дуня требует вашего немедленного присутствия в зале для аудиенций.

У меня сводит всё внутри. Я поворачиваюсь и испуганно переглядываюсь с Майной, но её взгляд устремлен вперёд, а губы сжаты.

– Мне жаль это слышать, – медленно начинает она.

– Прибереги свои сожаления! – рявкает на неё командир Тео.

У меня отвисает челюсть:

— Вы... Вы же не думаете, что мы имеем к этому какое-то отношение?

Но женщина-птица поворачивается к нам спиной, жестом приказывая стражникам следовать за ней, и они втроём выводят нас из комнаты под ужасные звуки дворцовой тревоги.

13.

Стеклянный пол блестит под нашими ногами. Мы входим в зал для аудиенций в гробовой тишине, только лёгкий туман окутывает вершины горных расселин внизу. Остальные из нашей группы уже стоят перед тронами клана на коленях. Стражник-птица позади каждого из них прижимает им копьё к затылку. Сердце сжимается – это так похоже на казнь. По залитой светом комнате разносятся голоса: неистовые заверения Бо и Нитты, настойчивые мольбы Цаэня и Меррина. Только Хиро молчит, склонив лысую голову.

За исключением трона леди Дуни, троны пусты. Мой взгляд останавливается на троне Эолы. Каким-то образом он кажется больше остальных и почти сияет из-за её отсутствия. Я вспоминаю, как она читала прошлой ночью. Ей удалось дочитать до того, как её убили? Это нелепая мысль, но она кажется мне важной.

Стражники бросают нас с Майной прямо перед леди Дуней. Она сидит властно, как статуя, и всё же горе и гнев исходят от неё настолько сильными волнами, что ощутимы физически. Её жемчужно-белые перья сверкают на солнце, но глаза глубокого, безжалостного чёрного цвета смотрят на нас сверху вниз.

– Л-леди Дуня, – начинаю я, игнорируя предупреждающий взгляд Майны. – Поверьте нам, мы не имели никакого отношения к смерти Эолы...

– Молчи.

Команда звучит тихо, едва громче шёпота. Но тотчас же весь шум в зале стихает.

Леди Дуня поднимается. Она движется медленно и задумчиво. Воздух вокруг неё, кажется, вибрирует от невероятной силы её сдерживаемой энергии и крика эмоций. Она возвышается над нами и шагает вперёд. Щелчок её когтей, отскакивающих от мраморного пола, столь же громок, как щелчки кнута, столь же резок, как перелом огромного позвоночника какого-нибудь бога.

– Моя дочь мертва, – в голосе леди клана нет никаких эмоций; таким же тоном она могла бы говорить о погоде. Но, как и трон Эолы, их отсутствие даёт о себе знать ещё острее. – Она умерла не естественной и не мирной смертью. Горничные нашли её в постели, с открытым в крике ртом и широко раскрытыми глазами. На её груди было выжжено клеймо.

Клеймо? По нашей группе пробегает ропот.

– Её сердце заморозили в теле, – продолжает леди Дуня. – Не было никаких других физических признаков того, что могло её убить. Из-за клейма, которое, похоже, никоим образом не было нарисовано или отпечатано на её перьях, мы можем предположить, что дочь убили с помощью магии.

Демоны вокруг нас делают знаки, бормочут молитвы себе под нос.

Леди Дуня смотрит на нас, её тёмные глаза полны опасности.

– В нашем клане практика шаманизма запрещена, мы нанимаем только по мере необходимости, но это неважно. Я доверяю нашим людям. Никто из них не причинил бы вреда леди Эоле. Поэтому, учитывая, что у нас впервые останавливаются гости более чем за год и по крайней мере один из них способен к шаманизму, приходится задаться вопросом: может ли быть простым совпадением, что прошлой ночью одну из моих невинных дочерей убили магией? Майна, Ханно, – холодно заканчивает она, и отсутствие титула бросается в глаза, – можете отвечать.

Я бросаю взгляд на Майну. Даже с наведённым на неё оружием она сидит уверенно, подбородок поднят, грудь вперёд. Её тёмные волосы волнами ниспадают на спину, выбившиеся пряди подхватывает ветер, врывающийся через большое окно за тронами. Глядя на неё, я с абсолютной уверенностью знаю, что она сможет убедить леди Дуню в нашей непричастности к смерти Эолы.

Затем она говорит:

– Вы правы. Это не совпадение.

Зал взрывается. Нитта, Бо и Меррин вырываются из своих оков с недоверчивыми криками. Цаэнь резко поворачивает голову, выкрикивая имя Майны. Даже Хиро оборачивается, его светло-серые глаза широко открыты и настороженны. Стражники силой водворяют их на место, но шум не стихает, все спорят.

Майна, кажется, не замечает поднятого ею переполоха и продолжает пристально смотреть на леди Дуню.