Ученица Волхва (СИ) - Тарасов Иван

— Шутник, — буркнул Захарьин, но князь поднял руку, требуя тишины.

— А ты? — Иван повернулся к Арине, и его голос смягчился. — Чье благородство скрывается под дорожным платьем?

Арина покраснела, стиснув край платка. Сила Макоши горела в груди, но сейчас она чувствовала себя девочкой, впервые представшей перед двором.

— Арина Андреевна Сухонская, — выдохнула она. — Дочь Андрея Ивановича Сухонского, сподвижника вашего батюшки…

— Сухонский? — Захарьин нахмурился. — Тот, что умер в опале?

— Он не предавал Василия Ивановича! — Арина вспыхнула, забыв о смущении. — Его отравили, как… как вашу матушку, государь.

Тишина повисла тяжелым пологом. Иван побледнел, сжав кулаки.

— Княгиню Елену Глинскую тоже нашли синей, с пеной у губ, — прошептал он. — Говорили — «сердечная немощь»…

Финист, прислонившись к столбу, резко прервал паузу:

— Отрава — любимая сказка бояр. Аринанина родня не лучше — дядюшка Василий Сухонский упек ее в монастырь, чтобы урвать кусок удела.

— Но вы сбежали, — Иван шагнул ближе, и в его глазах загорелся огонь, знакомый Арине по видениям. — Зачем идти к «дальним родственникам», если можно вернуть свое?

— Ваше величество… — Захарьин попытался вмешаться, но князь резко обернулся:

— Михаил Юрьевич, вели приготовить покои для гостей. И разузнай о делах Сухонских.

Когда опекун, ворча, удалился, Иван опустил голос:

— Ваш отец служил честно. Если его оклеветали — правда всплывет. А те, кто смеет вредить крови Рюриковичей… — Он не договорил, но Арина поняла: юный государь уже видел в ней союзницу.

Финист, наблюдавший за ними, усмехнулся:

— Ну что, Аринушка, похоже, твой дядюшка скоро узнает, что не стоит злить волхвов… и князей.

Ночью, глядя из окна терема на спящую Вологду, Арина ловила шепот ветра — будто Чернобог смеялся в темноте. Но теперь она знала: ее судьба вплелась в иную игру. Игру, где тени прошлого и коварство родни станут лишь первыми врагами на пути к правде.

Кабинет государя был затянут синими коврами с вытканными двуглавыми орлами. Иван сидел за дубовым столом, уставленным свитками, а за его спиной горела лампада перед иконой Спасителя. Михаил Захарьин-Романов, стоя навытяжку, перебирал четки — единственная привычка, выдававшая его волнение.

— Ваше величество, терем принадлежит роду Медведьевых, — начал опекун, избегая взгляда Арины и Финиста, стоявших у дверей. — Они обеднели еще при вашем батюшке. Сдали дом ливонскому купцу Йоханну Вальтеру под склад сукна.

— И где же сей Вальтер? — Иван постучал пальцем по столу.

— Исчез. Слуги говорят, будто нанял их месяц назад, платил серебром, но лицо скрывал под капюшоном.

Финист фыркнул:

— Капюшон — любимая мода всех злодеев.

Захарьин продолжил, стиснув зубы:

— В подполе нашли комнату. Вырыта недавно. Стены… — он замялся, — вроде как часовня, но кресты перевернуты, а на алтаре — черное зеркало.

Арина вздрогнула. Черное зеркало — инструмент волхвов для связи с Навью.

— Там пахло полынью и кровью, — добавил Михаил Юрьевич. — Ни икон, ни книг. Только… тени.

Иван встал, подойдя к окну. За стеклом Москва тонула в сумерках, будто прикрываясь пеленой перед бурей.

— Арина Андреевна, что скажешь?

Она вышла вперед, касаясь оберега Макоши под платьем:

— Это ловушка кого-то очень темного, сильного и злого. Я подумала бы про самых темных древних богов, но эти странные амулеты и крест перевернутый. Это что из христианской веры, но не от Бога, а его врага. Зеркало же точно врата. И кто-то из живых помогал…

— Или не совсем живых, — встрял Финист. — Михаил Юрьевич, не нашли ли костей под полом? Лучше конских.

Опекун побледнел, кивнув:

— Череп козла. Зарыт под порогом.

— Значит, темные обряды, — вздохнул гонец. — Сатана любит таких «союзников».

Иван повернулся, лицо его было спокойно, но глаза горели:

— Михаил Юрьевич, вели обыскать все дома Медведьевых. А ты, Финист…

— Уже еду, — гонец щелкнул каблуками. — Я ведаю про отличный монастырь по дороге в Переяславль-Рязанский. Там игуменья Марфа знает больше о таких «часовнях». Через три дня вернусь с сестрами.

— Хорошо. Арина останется здесь, — князь посмотрел на девушку, и в его голосе прозвучало не только приказание. — Без вас, Андреевна, темных углов не разглядеть.

Когда Захарьин и Финист вышли, Иван подошел к Арине, опустив голос:

— Ваш дядя, Василий Сухонский… Он в списках бояр, что встречались с Вальтером.

Арина сглотнула. Сила Макоши заныла в груди, будто рана.

— Значит, не случайно наши дороги сошлись, — прошептала она.

— Или мы свели их, — Иван коснулся ее руки, быстро, как опаленный огнем. — Отныне ваша древняя вера — мне не чужда. Я верить никому в Кремле не могу. Кроме тебя…

За окном каркнул ворон, а где-то в глубине Кремля, в тени, слишком густой для летнего вечера, шевельнулись очертания темной крылатой фигуры. Игра только начиналась.

Глава 17. Сердце Света

На южных рубежах, где холмы плавно спускаются к равнинам в чащобах Мещеры затерялся Светлояр — город-призрак для чужих, обитель спасения для своих. Для случайного путника это лишь безлюдное озеро в каменной чаше, окружённое топями, чахлыми берёзами и поросшее осокой. Вода здесь мутная, ветер свистит в расщелинах, и даже птицы облетают это место стороной. Но те, кто пришёл с миром, лишённый злобы, увидят иное: белокаменные стены, взмывающие к небу, словно зубцы ледяных кристаллов, золотые купола монастыря и дымки костров у подножия холмов, где язычники славят Макошь.

Светлояром правят две луны на одном небе:

Настоятельница Марфа — глава монастыря Покрова Пресвятой Богородицы. Её обитель, украшенная фресками с ликами святых и древними рунами, стоит на самом высоком холме. Здесь молятся о мире, хранят летописи и принимают странников-христиан. Дева Макоши — избираемая каждый год на осеннее равноденствие. Её чертог — роща у озера, где каменные идолы соседствуют с резными крестами. Она благословляет посевы, вершит суд по обычаям предков и сплетает нити полога, защищающего город.

Споры между «крестовыми» и «коренными» редки: все помнят, что именно дар Макоши, полученный юной волхвой Любавой в 1237 году (когда войска Батыя сожгли Рязань), спас их предков. Белый полог, сотканный из слёз богини судьбы, до сих пор скрывает город от глаз, полных алчности или гнева.

Говорят, что само озеро Светлояр — живое. Иногда по ночам из его глубин доносится звон мечей (эхо битвы с монголами), а на рассвете вода становится прозрачной, показывая улицы старой Рязани, какой была она до пришествия татар. Дева Макоши каждые 33 года опускает в озеро серебряный ключ — «чтобы запереть горе навек». Но ключей уже девять, а боль прошлого всё ещё шепчет…

…

Сокол рассекал крыльями тяжёлый воздух южных равнин, где солнце плавило горизонт в золотую дымку. Внизу проплывали холмы, поросшие ковылём, потянулись леса и топи Мещерских чащоб, но птица знала — цель близко. Вот оно: безлюдное озеро в каменной чаше, словно слепок луны, уроненный на землю. Для чужих глаз — лишь болотце, где кричат чайки да шелестит камыш. Но сокол, слуга Чернобога, видел больше. Он спикировал вниз, коснулся крылом воды, и мир дрогнул.

Воздух затрепетал, как шёлк, и перед ним вырос Светлояр. Белокаменные стены, отполированные веками ветров, сверкали под солнцем, будто вырезанные из лунного света. Башни с золочёными шпилями монастыря вздымались к небу, а у их подножия теснились дома под тёсаными крышами, увитыми виноградом. Полог Макоши, невидимый щит города, звенел в крыльях сокола, как тысяча хрустальных колокольчиков.

Птица опустилась у врат, где на камнях был высечен двойной лик — крест и древо жизни. Вспышка света, перья стали плащом, и на земле стоял мужчина. Финист, гонец Чернобора, прозванный в честь сказочного сокола, отряхнул белокурые волосы и поправил пояс с узором из воронёной стали. Его глаза, синие, как лёд на рассвете, окинули стражу — двух воинов в кольчугах с нашитыми на щиты и крестами, и рунами.