Я смотрел на эту женщину, которую, как мне казалось, знал, и пребывал в полном недоумении.
Она истерила и негодовала.
Впервые видел собранную, хладнокровную, сдержанную Амару такой.
Я доверял ей, и ни разу за долгое время эта женщина не позволила в себе сомневаться.
Мне нужно было это обдумать.
Очень хорошо обдумать.
Может, сам виноват, слишком уж раздражительным стал с этим непойманным русальчонком…
Но как тут не быть нервным и раздражительным, если он грозит жизни простых людей с побережья?
В отличие от моего отца, мне дорога была каждая жизнь — что бедняка с прибрежной деревушки, что сановитого вельможи из богатого квартала Эльмарино.
Жизни бедняков, которые для старого адмирала Фрейзера значили меньше, нежели песок, просыпанный сквозь пальцы…
Нет, я не такой, как отец.
Не такой.
— Хорошо, разберусь.
Я было велел слуге вызвать жену ко мне в кабинет, но передумал. Решил сходить к ней сам, хотя терпеть не мог ее омерзительно-розовую спальню. Мне нужно было… осмотреться. Присмотреться к ней.
Каково было мое удивление, когда я нашел Виолу…
Что-то прилежно пишущей за столом.
Так же там лежал «Свод законов Селендории», «Брачный кодекс» и «Земельный кодекс Эльмарино». Таких изданий в моей библиотеке не было. Значит, она где-то достала их сама.
Чтобы Виола читала не модный журнал, а книги!
Да еще и писала!
Она что, хотела меня впечатлить?
Непохоже.
Но откуда ей было знать, что я приду?
— Зачем ты спалила бухгалтерские книги, скудоумная? — зловеще начал я.
— В смысле спалила?
Я швырнул ей на колени обгорелые бумаги. Виола взяла их двумя пальчиками и рассмотрела с искренним интересом.
— Дай-ка угадаю — это тебе притащила Амара и заявила, что это я их сожгла. Так, Фрейзер?
Ее прозорливость неприятно меня удивила.
Или, наоборот, приятно?
Я не мог понять, что чувствую.
Это же Виола. Безмозглая, надоедливая переделка, в которой вообще нет ничего естественного!
Это нелепое переделанное лицо, эти фальшивые волосы…
Но почему она так спокойно, разумно и чуть насмешливо разговаривает?
Возможно ли, что в этих глазах я вижу уже не искусственные сердечки, а зачатки ума?
А ведь правда, она действительно убрала руны с глаз.
И если раньше за черными ресницами-щетками невозможно почти было ничего разглядеть, то сейчас я…
Я засмотрелся в карие зрачки Виолы, похожие на два злато-карьих омута.
Но в следующее мгновение ее толстые губы зашевелились, и это очарование было разрушено.
— Я к ним не притрагивалась. Амара сама их спалила. Но ты, конечно, поверишь своей обожаемой любовнице, а не мне, — вздохнув, девушка покачала головой.
— Разумеется, скудоумная, — процедил я. — С чего бы Амаре уничтожать отчеты?
Но в глубине души я вдруг с удивлением понял, что мне хочется ей поверить.
Что-то в этой девушке было такое…
С безграничным удивлением я вдруг понял, что меня влечет к ней.
Невозможно!
Пару минут Виола молчала, а потом выпалила:
— А зачем уничтожают улики? Похоже, твоя драгоценная бабулька очень не хотела, чтобы кто-нибудь, например, я или ты, покопался в них основательно.
— Драгоценная бабулька?! — прорычал я.
— Ну да. Вы же называете меня скудоумной переделкой, почему я не могу назвать твою любовницу той, кем она является?
Моя жена сказала это с таким достоинством и царственно повернула голову, что я просто потерял дар речи, глядя на нее.
Сейчас я не видел ее фальшивого, искусственного облика, он впервые отошел на второй план.
Важно было другое.
То, как она держалась.
Она обвиняла Амару в махинациях с отчетами.
Спокойно. Хладнокровно. Сдержанно.
Это было поразительно!
Но главным в ней были глаза.
Два злато-карих омута, которые утягивали меня, словно завороженного.
Кажется, я даже стал припоминать, как она выглядела до всех этих уродских косметий.
Ее милые черты словно проступили сквозь этот фальшивый, неестественный образ.
— Существует же руна восстановления бумаги, — добавила жена, поразив меня окончательно. — Просто восстанови отчеты и изучи их. Уверена, обязательно найдешь что-нибудь занятное.
Она знала про руну восстановления, про которую не знала даже Амара!
— Я разберусь в том, что произошло с этими отчетами, Виола, — стараясь не выдать своего удивления, проговорил я. — И если окажется, что твои обвинения голословны…
— Вперед и с песней, — издевательски отозвалась жена. — Разбирайся, Фрейзер. А сейчас, пожалуйста, попрошу. У меня дела.
Перед тем, как выйти, я спросил ее:
— Что говорит третий закон Селендории?
— Третий закон, он же Закон Равновесия Рун гласит, что ни одна форма иной магии, кроме рун, не должна превышать другую власть, чтобы обеспечить гармонию магии в Селендории. Иными словами, магия символов в царстве считается наиболее предпочтительной формой магии над всеми остальными, — не поднимая головы от письма, машинально ответила Виола и забавно сдула со лба колышущуюся белесую прядь, норовящую залезть ей прямо в глаза. — Если на этом все, прошу меня оставить…
Ньерд побери, она действительно читала «Свод законов Селендории»! Да и другие книги, кажется, тоже.
И не только читала, но понимала смысл прочитанного.
Я покинул ее спальню в смятении.
Что-то с тобой не так, моя женушка.
Очень сильно не так.
Кардинальным образом, я бы даже сказал.
И разобраться в этом, пожалуй, будет даже интереснее, чем копаться в отчетах…
Ведь Амара и правда, что-то слишком уж занервничала. Да еще и наговорила на работниц…
А что, если моя жена, которую я до того считал бесполезной пустышкой, действительно окажется права?
ГЛАВА 41
Амара
Амара Шатопер, в девичестве Ровелу, сидела в своей комнате за столом и прилежно писала приглашения.
Достопочтенная герцогиня Катринская, приглашаю вас на свой тейбл-ток, который состоится в эту среду в моем саду. Смею обещать не только содержательную беседу в кругу знатнейших леди Эльмарино, но оригинальное развлечение, равных которому вы не найдете во всей Селендории.
Дописав, женщина посыпала лист кварцевым песком, чтоб чернила не растеклись, и запечатала лист в конверт.
После чего сразу приступила к следующему. С тем же текстом, только завала она уже баронессу Монтоль — самую первую сплетницу на всем континенте.
Но Амаре того и надо было.
Она, наоборот, рассчитывала, что все, произошедшее на ее чаепитии, разлетится по Эльмарино со скоростью звука.
Пришла пора публично заявить свои права на Грэма Фрейзера.
Амара специально подгадала тейбл-ток на то время, когда адмирал уйдет в плаванье.
Ему незачем знать о том, что она собирается сделать на чаепитии. Пусть узнает по факту.
А вот всем остальным — о да!
Пусть все увидят, что она значит для адмирала!
Эта поганая переделка, ее падчерица Виола скоро перестанет путаться под ногами.
При мысли об этом Амара возликовала сердцем.
М-м-м, она придумала прекрасный план, как одним махом убить сразу двоих зайцев.
Избавиться от ненавистной падчерицы и завоевать расположение Грэма, которое, как ощущала Амара, почему-то начало от нее тихонько ускользать.
Она была опытной женщиной, которая тонко чувствовала такие вещи.
Все пошло кувырком с того момента, когда переделанная тварь вышла из комы!
При воспоминании о том, как Виола окатила Амару из шланга холодной водой, женщине хотелось рвать и метать. Она представляла, как ее руки смыкаются на тонком горле поганки и душат, душат, до тех пор, как ненавистная падчерица не издаст последний предсмертный хрип.
Надо было придушить ее еще тогда, когда Виола лежала в постели, безучастная ко всему.
О, как жаль, что Амара не успела от нее избавиться!
Только Виола была преградой на пути Амары к долгожданному счастью с адмиралом Селендории.
