Генерал дракон моей сестры (СИ) - Юраш Кристина

И тогда мир изменится. Он станет другим. Болезненную сладострастную грязь укроет белоснежное покрывало чистоты и правды.

И тут увидела моего мужа.

Барон Раумбаль стоял у камина, о чём-то тихо беседуя с бабушкой. Его пальцы сжимали бокал с вином. Его губы растянуты в улыбке.

Но глаза…

Глаза смотрели в мою сторону.

И в них — обещание: «Я ещё не проиграл».

Меня передёрнуло при мысли о возвращении домой. Нет, я не вернусь. Там у меня нет дома. Но и дальше так продолжаться не может. Если раньше еще был шанс, то сейчас его нет. Сейчас Гессен всецело принадлежит Витте. И я понимаю, что он от меня не откажется. Так что придется отказаться мне. Вырвать его из сердца с болью, научиться делать вид, что он просто родственник.

Я попыталась отступить — и вдруг почувствовала лёгкое прикосновение.

— Велли! — Витта схватила меня за руку. Её лицо всё ещё сияло. — Пойдём! Быстро!

Она потащила меня через толпу, не обращая внимания на перешёптывания: «Сумасшедшая сестра…», «Как она смеет носить такое платье?..», «Заметьте, она даже не подошла к мужу, хотя он столько для нее сделал…».

Мы ворвались в её комнату, закрывая двери, словно отсекая от себя весь этот шум.

Витта заперла дверь на ключ. И только тогда опустила котёнка на кровать.

Он тут же завертелся, урча, как маленький моторчик, и попытался залезть ей на колени. Котёнок смотрел на меня — не мимо, не на Витту, а именно на меня. Его круглые глаза — полные того же испуга, что и мои. Он не знал, зачем его сюда принесли. Как не знаю и я — зачем я здесь, если моё сердце уже не моё.

Я хотела протянуть руку… но отвела взгляд. Потому что если он запрыгнет ко мне — я расплачусь. А плакать нельзя.

Я смотрела на неё — и впервые за долгое время почувствовала щемящую, ледяную нежность. И желание снова быть той старшей сестрой, которая была раньше.

— Витта, а можно я буду спать с тобой? — спросила я, понимая, что так я смогу избежать этого дьявольского искушения. — Просто я сегодня видела, как мой муж разговаривает с нашей бабушкой. И…

— Ты боишься, что тебя похитят? — спросила Витта, усаживаясь на кровать.

— Да, — соврала я.

Пусть это будет моя последняя ложь. Хотя, вполне возможно, она может оказаться правдой?

— А Гессен? Ты можешь спать в одной комнате с Гессеном! — заметила Витта.

Боже мой, до чего же это наивное дитя.

— Можно я все-таки с тобой? — улыбнулась я.

— Конечно, — вздохнула Витта. — Но надо предупредить Гессена. А то он будет волноваться!

Да. Так будет правильно. Я почувствовала, как мои плечи расправляются, словно только что я сбросила с них тяжесть лжи и предательства. Душа разрывалась от боли, сердце просто сжималось, словно невидимая рука выдавливала из него кровь по капле.

— Как ты его назовёшь? — спросила я, голос — хриплый от слёз, которым я не позволила упасть.

Витта усмехнулась. Тихо. Загадочно.

— Хорас, — шёпотом произнесла она.

Глава 63

— Почему Хорас? — удивленно спросила я.

Витта задумалась. Внезапно на ее лице появилась легкая тень, словно облачко на мгновенье укрыло солнце. Её пальцы замерли на шёрстке котёнка. Взгляд ушёл куда-то внутрь — туда, где она прячет то, о чём не говорит даже мне.

— Потому что рыжий! — вдруг весело ответила она. И облачко исчезло. — Правда, похож?

Я пока не видела сходства между маленьким прелестным котёнком и влюблённым дворецким. Но, видимо, в глазах сестры оно было.

— А я подумала, что Хорас тебе нравится, — улыбнулась я.

Витта посмотрела на меня честными глазами. Ни один мускул не дрогнул на лице сестры.

— Он не может мне нравится, — заметила она, тиская котёнка. — Мы очень сильно поругались с ним.

В ее голосе была твердость, словно она приняла окончательное решение.

— Из-за бабушки? — спросила я. — Из-за того, что он стал ее верным шпионом?

В глазах сестры полыхнул знакомый огонек.

— Он считает тебя сумасшедшей, — гордо произнесла она. — А я ему говорила: «Ты ее совсем не знаешь. Но уже судишь по мнению других людей». И единственная сумасшедшая здесь — это бабушка, которая свихнулась на репутации.

Витта промолчала, а потом со вздохом продолжила.

— Мы с ним были… друзьями ровно до тех пор, пока он не позволил себе назвать тебя сумасшедшей.

У меня перехватило дыхание. Не от обиды. От страха — того самого, что приходит, когда понимаешь: даже если весь мир поверит, что ты здорова… одного сомнения достаточно, чтобы снова оказаться в клетке.

— И в этот момент… дружба кончилась. Я не позволю никому говорить о тебе гадости. Даже если это… Хорас, — продолжила сестра голосом инквизитора.

Пока что я не понимала, дружба это была или все-таки что-то большее.

Витта всё равно носит его имя в сердце — пусть даже в шутку. И это меня смутило.

Факт остается фактом. Сегодня была помолвка. Точка невозврата. И для меня, и для бедняги Хораса.

Я смотрела на сестру, понимая, что даже если между ними что-то было, одно слово в мой адрес перечеркнуло все. И я поразилась силе ее духа.

Резать наживую дружбу или даже любовь ради меня…

Это был действительно подвиг. Теперь я должна резать на живую. Ради нее.

Сестра отвернулась к окну на пару секунд, а потом повернулась как ни в чем не бывало.

— Значит, ты сегодня спишь со мной?

— Да, — улыбнулась я, чувствуя, как внутри все сжимается.

Я чувствовала переполняющую меня гордость за принятое решение. Сердце всё ещё ныло, как рана под повязкой, но впервые за день я могла вдохнуть без ощущения, что горло сжимает чья-то ладонь.

«Я выбрала её», — прошептала я про себя, глядя, как котёнок сворачивается клубком у Витты на коленях. — «Не себя. Не своё желание. Её. Как она выбрала меня. И между нами не должно быть лжи. Только правда».

И в этом выборе — не гордость. А освобождение. Даже если оно будет стоить мне души.

Он не придет сюда ночью. Не будет шептать, прикасаться… Не посмеет. Быть может, так будет легче для всех? Не только для меня, но и для него?

Остаток дня мы играли с котёнком. Точнее, котёнок играл с нами в игру: «Ля, че я умею!». И когда я в очередной раз сняла Хораса с занавески и принюхалась, мне захотелось назвать его Хорьком.

Малыш упорно не желал жить в корзиночке, как все приличные котики с открыток. Ему нужно было быть везде и всюду!

Рука всё ещё дрожала, когда я гладила котёнка. Боль в груди не ушла — но теперь она была честной. Настоящей. Наказанием за грех, которого я больше не совершу. И в этом была своя горькая чистота. Но кроме боли было чувство гордости за то, что сумела принять это решение, заглушало ее, делало ее терпимей.

Витта уснула сразу после ужина, едва коснувшись подушки.

Ее дыхание стало ровным, почти детским — без теней, без тайн. Только котёнок, свернувшийся клубком у нее под подбородком, изредка вздрагивал во сне, будто гнал прочь кошмары, которых у моей сестры, по счастью, не было.

А у меня были.

Мои кошмары не приходили снаружи. Они жили внутри меня.

Горячие. Живые. У этих кошмаров был голос и его руки, которые прикасались ко мне с жадностью, были губы, которые целовали меня, словно в последний раз.

Глава 64

Я лежала на спине, уставившись в потолок, где отблески камина рисовали дрожащие тени — как пальцы, тянущиеся ко мне в темноте. Каждая клетка моего тела помнила его прикосновение, возбуждающее, испепеляющее и такое желанное.

Помнила, как его дыхание обжигало шею.

Как его палец касался моего языка. Как его рука скользила под рубашкой — не грубо, нет… С обожанием. С болью. С осознанием, что это преступление.

И я… Я отдавалась этому преступлению. Даже сейчас, мысленно. Отдавалась со всей страстью. Стонала в его ладонь. Забывала имя сестры. Забывала честь. Забывала, кто я.

— Нет… — прошептала я, сжимая пальцы в кулаки.

Это «нет» прозвучало слишком громко, слишком отчаянно в ночной тишине.