Кристина Юраш
Генерал дракон моей сестры
Пролог
— Я думала, у меня есть… дом, — прошептала я дрожащим от слёз голосом. — Я думала… что у меня есть место, где меня ждут… и примут. Любой. Где меня защитят от всего… Я шла двадцать лиг! Пешком! Проваливаясь в снег! И ты… ты просто выставляешь меня из дома?
Мои посиневшие от холода губы едва выговаривали слова. А голос срывался от отчаяния. По щекам текли слёзы — такие горячие, будто тело ещё помнило, каково быть живым, даже когда душа уже замёрзла.
Я стояла в дверях уютной, обставленной со вкусом гостиной. Снег таял, и вода капала с моих волос прямо на роскошный ковёр. Двадцать лиг пешком. Без плаща. Без имени. Только с этим платьем, разорванным у плеча, и туфлями, вышитыми жемчугом, а теперь покрытыми коркой льда — будто их украсили для бала в аду.
Бабушка не подняла глаз. Она сидела у камина в позолоченном кресле и невозмутимо размешивала ложечкой сахар в фарфоровой чашке. Тиканье часов на каминной полке было громче моего дыхания.
Она наконец посмотрела на меня. Не с сочувствием. Не с гневом. С тем выражением, с каким хозяйка смотрит на пролитое вино: досада, раздражение, необходимость убрать.
— Вилена! Твой дом там, где твой муж, — строго произнесла она, позвякивая кружкой горячего чая. Хоть бы мне предложила! Я такой путь проделала! — Поэтому я немедленно сообщу твоему мужу, барону Димеру Раумбалю, что ты здесь. Пусть приедет и заберёт тебя в Мариедал!
— Нет!!! — закричала я, задыхаясь от отчаяния.
Слово вырвалось громче, чем я хотела. Я сжала пальцы в кулаки — от холода или от страха, не разобрать.
Я представила, что меня ждет дома, у меня сразу началась паника. Силы мне изменили, и я опустилась на роскошный ковёр.
— Димер запер меня в комнате, — продолжила я тише. — За то, что я увидела, как он привёл в дом ту певичку, Сесиль с «Роуз Гардена»… за руку, будто она — хозяйка. А когда я заговорила… — Я запнулась. Не от стыда. От ярости. — Он снова проигрался в карты. Я просила его прекратить играть, иначе он проиграет всё, что у нас есть! Но он сказал, что я сошла с ума. И, чтобы показать, что я в этом доме не имею права голоса, ударил так, что я не могла говорить два дня. Димер сказал, что объявит меня сумасшедшей! И запер в комнате! Что он получил своё приданое, а меня ждёт лечебница! Или… или хуже! Что мне никто не поверит! И я остаток дней проведу в заточении в собственном доме! В одной комнате! Без слуг, без свежего белья, без новой одежды, пока он спускает всё моё приданое на актрисок и певичек!
Бабушка не подняла глаз от кружки. Просто сказала — так, будто вытирала пыль с фарфора:
— Мне всё равно, что у тебя там происходит!
— Что значит «всё равно»?! — задохнулась я. — Он меня избивает! Я прошла…
— Молчи и слушай внимательно! — резко повысила голос бабушка, вставая с кресла. Её тонкие ноздри свирепо раздувались, а глаза обжигали холодом. — У нас сегодня помолвка! К твоей сестре приезжает её жених! И мне не нужен скандал в доме! Так что убирайся! Я прикажу немедленно подать карету, чтобы тебя отвезли в ваше поместье! Чтобы ты не портила помолвку своим неподобающим приличной женщине поведением! Не хватало, чтобы господин генерал решил…
— Я не вернусь! — задохнулась я, уцепившись пальцами за столик. — Я к нему не вернусь!
— Вернёшься, как миленькая! Ты понимаешь, что ты портишь репутацию семьи? Не сумела быть хорошей женой — так тебе и надо! — скрипнула зубами бабушка. — Почему-то других жён не бьют! Бьют только тебя! Тебя это ни на какие мысли не наводит?
— Может, другие терпят, но я терпеть не стану! — произнесла я, обнимая себя за плечи. Я говорила это так, словно давала клятву самой себе.
Она остановилась. Повернулась. Впервые за всё время — по-настоящему посмотрела на меня. Не как на внучку. Как на проблему, которую надо решить.
— Тогда уходи, — сказала она. — Пешком. Как пришла.
Я поднялась. Медленно. Дрожа, но не падая. Подошла к зеркалу над камином — не чтобы привести себя в порядок, а чтобы увидеть, кем я стала: мокрые волосы, ссадина на скуле, взгляд… в котором читались отчаяние и сталь.
— Пусть будет так, — сказала я, глядя не на неё, а на своё отражение. — Я лучше умру на дороге, чем вернусь к нему. Лучше замёрзну насмерть, чем…
Я не договорила. Горло сжалось от чувства захлестнувшей обиды. Резко развернулась, распахнула дверь и бросилась в коридор.
Ледяной воздух хлестнул в лицо, словно напоминая: за этим порогом — уже не дом. Да и здесь мне никто не рад.
Я не смотрела вперёд. Не думала. И врезалась во что-то твёрдое, горячее — будто в стену живого пламени. И схватилась за него, чтобы не потерять равновесие.
От удара я отшатнулась — но сильная рука взяла меня за локоть, не дав упасть. Не нежно. Не осторожно. Просто — взял.
Я подняла глаза, пытаясь отдышаться от слёз, и замерла. И только сейчас разжала пальцы, чувствуя неловкость. Рефлекторно я выставила вперёд руку, легонько по привычке едва-едва погладив его одежду в качестве извинений за свою неловкость.
Передо мной стоял мужчина.
Чёрные короткие волосы. Глаза — цвета стали, что остыла после боя. Они смотрели не просто на меня. Через меня. Прямо в ту боль, которую я пыталась спрятать под дрожью и мокрыми прядями. На его груди сверкали ордена — будто звёзды, сбитые с неба войны. Эполеты подчёркивали ширину плеч. У него была такая широкая грудь, что если бы я попыталась его обнять, то у меня бы не сомкнулись руки. Мундир, безупречно сшитый, облегал тело, как будто каждая линия была выкована в битвах и дисциплине.
Он пах дымом, дорогой кожей, парфюмом с нотой полыни — и чем-то острым, неуловимо звериным.
Я выдохнула. Не от страха. От шока. От того, как тело моё вдруг вспомнило, что значит быть женщиной.
Незнакомец не отпустил мой локоть. Я не могла дышать. Не могла шевельнуться. Его прикосновение жгло. Я хотела отстраниться — и в то же время прижаться ближе, спрятаться в его тени, где меня спасут, защитят, укроют.
Его взгляд медленно скользнул по моему обнажённому плечу — не с жалостью, а с оценкой. Как торговец оценивает сломанную вещь: можно ли отремонтировать… или лучше выкинуть. Но в его глазах читалось другое: он уже решал, кому позволено трогать меня — и кому нет.
Я открыла рот, чтобы что-то сказать… но вырвался только дрожащий выдох.
Я снова попыталась что-то произнести.
— А… — прошептала я, сжимая озябшую руку в кулак. — П-простите…
Незнакомец не ответил. Просто поднял свободную руку и медленно, почти лениво, смахнул каплю тающего снега с моей щеки. Его палец коснулся кожи — и я задрожала, как будто он вогнал в меня нож.
— Не извиняйся за то, что живая, — сказал он наконец. Голос — бархатный, но с ледяной жилой власти внутри. — За такое не извиняются.
Он кивнул — едва заметно — и прошёл мимо. Его плечо почти коснулось моего, и от этого лёгкого контакта колени ослабели. Когда он миновал меня, воздух в коридоре стал плотнее, тяжелее — будто сам дом задержал дыхание.
Дверь гостиной прикрылась за ним. Не закрылась плотно, а просто прикрылась, оставляя щель.
Глава 1
— О, господин генерал! — тут же защебетала бабушка.
Голос её звучал подчёркнуто радостно и взволнованно, почти испуганно.
— Вы так рано! Мы ждали вас через четверть часа!
“Господин генерал? Жених сестры?!” — пронеслось у меня в голове. И сердце бешено заколотилось. Не от страха. От чего-то другого. От ощущения, что этот человек — не просто жених сестры. Что он… опасен. Для всех. Особенно — для меня.
— А вы… — вдруг голос бабушки стал неуверенным. — Вы давно прибыли?
Я замерла. Подошла ближе к двери.
— Достаточно, чтобы, стоя в коридоре, услышать ваш разговор с внучкой, — произнёс он. Голос — бархатный, но с ледяным лезвием.
— Так вы подслушивали? — опешила бабушка.
