Кристина Юраш
Забитая жена для генерала дракона
Пролог
Гвоздь пробил мое ухо и вонзился в древесину еще до того, как я успела понять, за что меня наказывают.
И сейчас, стоя возле каминной полки, прибитая ухом к ней, я не верила, что такое возможно!
А ведь еще полчаса назад я была счастливой, любимой женой, которая украшала камин к празднику, мурлыкала новогоднюю песню, которую когда-то в другом мире любила включать под Новый год.
Ту самую мелодию, что звучала в доме бабушки, когда мир ещё был добрым, а люди — честными, а гирлянда включалась не магией, а в розетку.
Ровно до того момента, как дверь в гостиную распахнулась так, будто сама буря ворвалась в дом.
Мой муж, Альбин, граф Вестфален, вошёл, как ураган: перевернул столик, разметал рождественские свечи, сорвал гирлянду с камина — всё, что напоминало о празднике, о счастье, о семье.
— Что случилось? — прошептала я, прижимая ладонь к груди, где сердце уже колотилось в предчувствии катастрофы.
И тут же пожалела, что спросила.
Его взгляд пронзил меня раньше, чем слова.
Муж обернулся.
Глаза — два угля в пепле.
Дыхание — прерывистое, хриплое, будто он бежал не из кареты, а из ада.
Его каштановые волосы — обычно гладко зачёсанные назад, будто каждая прядь знала своё место, — теперь растрепались, как у человека, что бежал не по дороге, а сквозь собственные кошмары.
А глаза… те самые тёплые карие глаза, в которых я когда-то видела своё отражение, как в зеркале любви, — теперь были пусты.
Черны от боли.
Слепы от гнева.
— Ты меня спрашиваешь, что случилось? — выдохнул он, шагая ко мне. — Мой сын открыл твой подарок… и подарок взорвался в его руках.
Мир пошатнулся. Я осела на колени, задыхаясь. Я прижала ладонь к груди, будто могла остановить сердце, уже рвущееся в пропасть.
— О боги…
Я не верила, что такое возможно. Чтобы подарок взорвался в руках ребенка?
Словно в доказательство своих слов, Альбин швырнул мне в лицо обгоревший клочок картона. Я поймала его дрожащими пальцами. На бирке, почерневшей от огня, всё ещё читалась моя надпись, выведенная утром с трепетом:
«Для Сибила — с любовью от тёти Альгейды».
Сегодня утром я отправила набор солдатиков из слоновой кости — редкость, найденную в лавке старого мастера на Сент-Клер. Это были просто невероятные солдатики, сделанные не магией, а вручную. У каждого из них было свое уникальное лицо.
Я подумала, что такой подарок подойдет для мальчика, которого никогда не видела, но чьё имя Альбин произносил с такой нежностью: «Он самый милый мальчуган на свете. Вот увидишь».
Сибил Фален.
Его сын.
Родившийся вне брака за четыре года до нашей встречи. Осиротевший, когда ему был один год.
И сейчас живущий с тетушкой по материнской линии в маленьком старинном поместье чуть севернее Столицы.
Я хотела начать с добра. С простого жеста. С надежды, что однажды мы станем семьей.
И даже гордилась мужем. Ведь он не бросил внебрачного ребенка на произвол судьбы. Он помогал, приезжал, давал деньги. И это дорогого стоило.
— Он… жив? — дрожащим голосом спросила я.
Альбин резко повернулся. Взгляд — как удар кинжала.
— И ты ещё смеешь спрашивать?! — прошипел он. — Да! Жив! Но лицо… руки… всё в ожогах! Он кричал так, будто душу вырвали из тела!
Я отпустила гирлянду. Она упала бесшумно, как моя вера в справедливость.
— Я никогда бы не сделала зла ребёнку, — сказала я, глядя мужу прямо в глаза. — Никогда. В коробке были солдатики. Только они. Никакой магии.
— Однако ж! — взревел Альбин, сжимая кулаки. — Взорвался твой подарок! И чуть не убил моего ребенка! Скажи мне! Вот просто скажи!
В этот момент рука Альбина схватила меня за рукав и дёрнула так, что я чуть не потеряла равновесие.
— Чем помешал тебе мальчик? — задыхался Альбин. — Он ни на что не претендует! Почему ты захотела от него избавиться?
— Я никогда… — возмущённо начала я, понимая, к чему клонит муж.
— НЕ ВРИ МНЕ!
Голос мужа заставил дрожать окна.
Он замахнулся на меня, но…
… в этот миг дверь снова открылась. Тихо. Почти благоговейно. Словно спросила робким скрипом: «Надеюсь, я не помешаю?»
Женна Шанти, тётка Сибила, вошла, как ангел скорби: в коричневом платье, с ажурной шалью на плечах, в кружевных митенках, будто сошедшая с рождественской открытки. Её лицо — маска невинности. Глаза — холодные, огромные, как зимнее озеро подо льдом. Молодая, красивая какой-то печальной красотой, она не взглянула на меня.
Женна смотрела только на моего мужа — с тревогой, с жалостью, с той нежностью, на которую способна только тайно влюблённая женщина.
— Тише, Альбин, — прошептала она, протягивая тонкую, почти крохотную руку и опуская его руку. — Успокойся. Нельзя бить жену…
И, чуть помолчав, добавила — будто с болью:
— Я ведь предупреждала… Ты так много времени проводишь с нами… Я так боялась… что твоя жена сочтёт нас обузой. Ведь мы — напоминание о прошлом…
Женна осеклась, словно дальше ей было невыносимо говорить. Она скорбно прижала платочек к губам.
Муж замер. Посмотрел на меня. На моё платье цвета зимней розы. На ленту в волосах. На прибитые к камину рождественские носки — один с вышитым «Сибил», другой — с его именем. Я готовилась к настоящему семейному празднику.
— Ты права, Женна, — медленно сказал он, рассеянно отпуская меня. — Синяки… сплетни… развод. Нельзя. Ты права… Права…
Альбин сжал руки в кулаки, глядя на тонкую трепетную руку, которая его остановила.
Муж схватил меня за ухо — тонкое, нежное, беспомощное, как хватают провинившегося ребёнка.
— Я не виновата, — прошептала я. — Поверь мне хоть раз…
Но в этот момент муж резко обернулся к двери:
— Молоток и гвоздь! Живо!
Я не поняла.
При чём здесь молоток и гвозди?
Дворецкий тут же выполнил приказ.
Муж потащил меня через всю комнату и прижал моё ухо к дубовой каминной полке.
— Дёрнешься — убью, — негромко произнёс Альбин.
Холод металла коснулся виска. Острый кончик гвоздя упёрся в хрящ — и только сейчас до меня дошло, что он хочет сделать!
Я попыталась дёрнуться, но сильная рука прижала меня так, что я не могла шелохнуться.
Первый удар — резкий, точный.
Боль вспыхнула, как молния.
Гвоздь прошёл сквозь плоть, впился в дерево.
Я не закричала. Крик остался внутри — лёд в груди, сталь в спине.
— Ты подарила подарок моему сыну, — сказал Альбин, и в его голосе не было ни капли прежней любви. — А вот мой тебе. Как тебе новая серёжка? С новым годом, милочка!
Второй удар.
Я застыла. Не могла ни сесть, ни уйти. Любое движение — и ухо порвётся.
Слёзы катились, но я держала голову высоко.
— Зато почти никаких следов, — произнёс он, отдавая молоток оцепеневшему от ужаса дворецкому. — Просто дырочка. Спрячется под причёской.
На крик сбежались слуги. Они столпились в дверях, не понимая, что происходит.
— Я запрещаю под угрозой увольнения вытаскивать гвоздь и освобождать ее! — объявил Альбин слугам, толпившимся в дверях. — Это приказ. Захочет уйти — пусть уходит. Я хочу, чтобы она испытала боль. Много боли. За то, что она натворила, она заслужила боль.
Женна подошла ближе. Прижала кружевной платок к губам.
— Бедный мой Сибил… — прошептала Женна. И в этом «моём» прозвучала победа. — Такая невыносимая боль… Как он плакал… «Тётёчка, за что?» Боги, я… я до сих пор не верю, что кто-то мог причинить зло моему мальчику… Может… может, вам стоит привезти его сюда? Не навсегда… Хотя бы пока он не поправится? Мы так далеко от помощи… А дороги заметает. Если ему станет хуже?
