«Боги… Что я наделал?» — шепчет он, падая на колени прямо передо мной. Его руки дрожат, когда он тянется к гвоздю, но не смеет коснуться.
«Прости… Прости меня… Я сошёл с ума… Я поверил… Я был глуп…»
«Ты не виновата. Я… Я сам убил всё, что любил».
Он плачет. Настоящие слёзы. Не для зрителей. Для меня.
«Умоляю… Скажи, что ещё не поздно…»
Я не отвечаю.
Потому что в этой мечте я имею право молчать.
Потому что он должен молить о прощении.
За свою ошибку.
За свою жестокость.
— Не уходи, — умоляет Альбин. — Пожалуйста… Я всё исправлю. Я прогоню её. Я верну тебя. Я…
Но я уже поворачиваюсь к двери.
И он падает на пол, цепляясь за подол моего платья цвета зимней розы.
— Ты же любишь меня! — кричит он, и голос его ломается, как ветка под снегом.
Я останавливаюсь.
Смотрю на него в последний раз.
И говорю тихо, чётко, без злобы:
— Любила. До того, как ты прибил меня к камину.
А потом ухожу.
На пару секунд эта фантазия смогла унять внутреннюю боль. Погасить пламя несправедливости и ярость от бессилия что-то доказать.
Но вот я открыла глаза.
В комнате стало темно.
Свечи догорели.
Только часы продолжали своё безжалостное: тик-так, тик-так.
Мне хотелось рвануть ухо.
Прямо сейчас.
Вырваться. Упасть. Закричать. Убежать.
Но что-то внутри сжалось — от страха перед болью. Я не знала, насколько она будет сильной. И мне казалось, что она будет просто невыносимой.
Я глубоко вдохнула.
Боль в ухе пульсировала, как второе сердце.
Слёзы катились по щекам — тихо, беззвучно.
Но спина моя оставалась прямой.
Как изощренно! Как жестоко! Я бы в жизни до такого не додумалась! Честно!
Нет.
Я не сдамся.
Никогда.
Пусть думают, что я сломлена.
Пусть верят, что я виновна.
Пока я стою — я не побеждена.
Боль еще не победила.
И я сейчас соберусь с силами и дёрну головой. Только так я смогу закончить эту пытку.
Где-то наверху Женна снова заплакала.
Альбин прошептал: «Всё будет хорошо… »
Но я знала: ничего уже не будет хорошо.
У меня точно.
— Давай, — прошептала я себе, стиснув зубы. — Просто сильно-сильно дёрни головой. Один раз. Да, будет больно. Но потом станет легче. Ты должна! Один раз… На счёт три!
Я упёрлась дрожащими руками в каминную полку.
Раз…
Пальцы впились в дуб.
Два…
Мышцы шеи напряглись, как тетива.
Глава 3
— Три…
Слово уже дрожало на губах, готовое вырваться вместе с криком, с кровью, с разрывом плоти, но…
… дверь скрипнула.
Не так, как раньше — не бурей, не ударом, не угрозой.
Тихо. Почти по-домашнему. Так тихо, что я сначала подумала — это шорох теней. Или бред от боли.
Я не обернулась. Не смела. Даже дыхание затаила.
Шаги — мягкие, осторожные, будто боялись разбудить боль.
И вдруг — прикосновение.
Мягкая ладонь в белой перчатке легла на моё плечо.
— Мистер Брукс, — прошептала я, словно пытаясь доказать себе, что мне это не приснилось.
Старый дворецкий. Тот самый, что подавал мне чай в первый день после свадьбы и сказал, глядя прямо в глаза: «Граф счастлив. А когда граф счастлив — и дом дышит».
Сейчас дом задыхался болью.
— Госпожа, — прошептал голос дворецкого, сухой, как осенний лист. — Потерпите немного… Я вам сейчас помогу. Только умоляю вас… не кричите.
Я кивнула. И зажала рот ладонью, чтобы даже стон не вырвался.
Он достал из кармана ливреи инструмент, похожий на клещи.
Я почувствовала, как его пальцы — дрожащие, но уверенные — коснулись моего уха.
Боль вспыхнула — острая, жгучая, как будто гвоздь врос в нервы. Я впилась зубами в кулак, пока слёзы не потекли по запястью.
Но я не издала ни звука. Лишь тихий всхлип.
— Простите, мне нужно его подцепить, — прошептал дворецкий, когда из моих глаз брызнули слезы.
Я кивнула, мол, ничего… Всё хорошо… Я терплю…
Щёлк.
Металл выскользнул из плоти и дерева.
Я пошатнулась. Едва не рухнула на пол.
Свобода ударила в висок — не облегчением, а шоком. Я пошатнулась, будто земля ушла из-под ног. Впервые за час я могла повернуть голову… и не сделала этого.
Я повисла, вцепившись обеими руками в каминную полку.
Дворецкий осмотрелся и спрятал клещи, осторожно держа гвоздь между пальцами, как улику. Его глаза — тусклые от возраста, но острые, как иглы — изучали меня.
— Вас накажут, — прошептала я, глядя на него. Голос дрожал, но не от страха — от благодарности, которую стыдно было показывать.
Вместо ответа мистер Брукс подал мне чистую салфетку — белоснежную, красивую, кружевную.
— Приложите к уху. Там кровь, — прошептал он среди шорохов спящего дома и тиканья часов.
Неловким движением я приложила ее к уху, не чувствуя облегчения. Казалось, ухо у меня огромное, горячее, и любое прикосновение к нему вызывает боль. Даже мысль о прикосновении к нему вызывает боль.
— Дворецкие хорошо разбираются в людях, госпожа, — тихо сказал он. — И я знаю… вы никогда бы не попытались убить ребёнка.
Он помолчал. Потом добавил, будто с трудом выдавливая слова:
— Я написал гневное письмо от лица семьи в лавку на Сент-Клер. И в мастерскую, где вы брали коробку. И даже в магазин лент. Пусть объяснят, как в игрушку попала опасная магия! Я уверен, что скоро всё наладится…
Глава 4
Я сглотнула ком в горле.
Какое хорошее слово «наладится».
Я сжала кулаки. Из моих глаз брызнули слезы обиды.
— Спасибо… — выдохнула я. — Но… я хочу уйти. Очень хочу.
Мистер Брукс посмотрел на меня долго. Потом опустил взгляд.
— Как дворецкий, я должен утешить вас. Сказать, что всё будет хорошо. Что граф одумается. Что правда восторжествует.
Он сделал паузу. И, когда поднял глаза, в них не было лжи.
Мистер Брукс снял перчатку. Положил её на каминную полку — акт маленького бунта: слуга не должен касаться хозяйки голой рукой.
— Но как человек… — он посмотрел на свою обнажённую ладонь и взял меня за руку, — я не имею права вас останавливать. После того, что с вами сделали. А будь я вашим отцом, я бы просто… выражаясь грубым языком… набил бы хозяину морду. Но, увы…
— Я не хочу оставаться в этом доме, — прошептала я сквозь беззвучные слезы.
Это была единственная мысль, которая вертелась у меня в голове.
— Я понимаю. Давайте сделаем так, — прошептал дворецкий, поглядывая за окно, где уже крупными хлопьями валил ночной снег. — Я знаю безопасное место, где вас точно никто не будет искать. Но там придется работать…
— Я согласна! — с жаром прошептала я.
— Мой брат — дворецкий в одном очень богатом доме, — прошептал мистер Брукс. — Я напишу ему письмо, и он вас примет. Там вы и спрячетесь. Я дам вам плащ и денег на извозчика. Вы доедете по нужному адресу и спросите мистера Герберна. А потом дадите ему письмо. Поверьте, в этом доме вам ничего не угрожает.
Я тихо закашлялась слезами, чувствуя, как шелестит новогодняя гирлянда под руками.
— Я… я согласна, — кивнула я. — На всё! Только бы забыть это всё как страшный сон!
