Потерянная душа (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна

Время — это тончайшая материя, которая рассыпается на несшиваемые лоскуты, если выдернуть хотя бы одну коротенькую ниточку. И теперь неповторимое кружево Настиной жизни превратилось в разодранные лохмотья. Даже собственное имя звучало для девушки чуждо и отстраненно. Она много раз прокручивала его в голове, шептала, перекатывая звуки на языке, но не испытывала ровным счетом никаких эмоций. Имя, как возвращенная жизнь, точно бы принадлежали другому человеку.

Тут широко раскрылась дверь, и в палату вошел невысокий дородный профессор с гладким круглым лицом и опрятной бородкой-колышком. Вместе с доктором появилась многочисленная свита помощников, ординаторов и дежурных врачей.

— Как поживает моя любимая пациентка? — мягко грассируя, проворковал врач, и Настя пожала плечами. Про себя девушка называла его «Добрый доктор Айболит».

Это было странно — знать наизусть длинную стихотворную сказку, вероятно, заученную в детстве, но не помнить имена близких людей. При первой встрече с младшей сестрой Екатерине, едва не расплакавшейся от огорчения, пришлось представляться и подробно объяснять родственные связи.

Настя спокойно перенесла осмотр, послушно выполняя приказы. Закрытыми глазами дотрагивалась до носа, считала пальцы, старалась не щуриться от яркого фонарика, светившего в глаза.

— Вы восстанавливаетесь удивительно быстро! — проверяя горло пациентки, кудахтал доктор. — Похоже, без волшебства не обошлось!

— Выходит, мы скоро сможем поехать домой? — взволнованно уточнила Катя.

— Выходит, что так. Настасья, ваше выздоровление — настоящая магия! — Профессор улыбнулся, и сестры быстро переглянулись.

— Кудесник — это вы, доктор, — беззастенчиво польстила Екатерина и тут же деловитым тоном уточнила: — Так, когда нам готовиться к выписке?

— Скоро. Очевидно, Настасье не терпится вернуться к нормальной жизни?

Изображая чрезмерный энтузиазм, пациентка кивнула. Она не хотела признаваться, что предстоящее столкновение с реальным миром, существующим за пределами замкнутого больничного пространства, вызывало у нее приступы паники.

— Память обязательно вернется, пусть на это и потребуется время, — очередной раз попытался успокоить удрученную девушку «Айболит». — Главное, не забывайте записывать каждое, пусть и незначительное воспоминание.

Блокнот для записей уже несколько дней лежал на стеклянном столике, но Настя даже не притронулась к ручке.

Когда осмотр закончился, то в палате вновь поселилась неприятная тишина, особенно острая после громких разговоров медиков.

— Я принесла журнал, там твое интервью. — Видимо, испытывая неловкость при разговорах о болезни сестры, Катя излишне суетливо полезла в сумку. — Может быть, оно тебе поможет что-нибудь вспомнить.

Блондинка выудила из сумки толстый глянцевый журнал со снимком Анастасии на обложке. Младшая сестра взяла тяжелое издание в руки, присмотрелась к лицу молоденькой хорошенькой девочки чуть старше двадцати. Что-то неправильное скрывалось в этом самом портрете. Ей ужасно не нравился собственный светлый тон волос.

— Давай я тебе поправлю подушки, чтобы было удобнее читать, — предложила Екатерина, помогая сестре усесться повыше.

Неожиданно из-под подушек на пол соскользнула какая-то тряпица.

— Что это? — С недоумением женщина подняла связанный узелком носовой платок.

Настасья вдруг припомнила, что маленький сверток припрятала женщина, которая назвалась ее матерью. В тот день певица еще находилась в полузабытье из-за успокоительных лекарств, а потому совершенно упустила из виду скромный подарок.

— Я подозреваю, что наша матушка ходила к какой-то бабке, пока ты лежала в коме, — отдавая сестре платок, заговорщицким тоном вымолвила Катя и выразительно закатила глаза: — Ты не помнишь, но она махровая атеистка и по привычке верит только в коммунистическую партию.

Настасья не понимала, почему женщина с гладким лицом и идеальной прической, каждый день приходившая навестить очнувшуюся дочь, не затрагивала в сердце никаких струн, обязанных звучать при слове «мама». Больная была почти благодарна докторам за табу на разговоры, ведь она не смогла бы называть мамой незнакомку.

Катя рассказывала, что с рождения была привязана не к родителям, а к деду, и между ними существовала сильная связь. Может быть, если бы старик, страдающий больными ногами, вдруг появился в больнице, то девичья душа встрепенулась и потянулась к любимому дедушке? Жаль, что он не приезжал.

Настасья распутала связанные в узелок концы носового платка… и остолбенела. На разложенной тряпице лежал бирюзовый камень с черными прожилками. Сквозь тонкую дырочку, образуя подобие браслета, была продета ярко-алая шерстяная нитка.

— Я знаю этот камень! — вслух проскрипела певица, чувствуя, как сильно напряглись травмированные голосовые связки.

— Тебя нельзя говорить! — всполошилась сестра.

Но девушка не могла притворяться немой. Камень являлся не простым украшением, а ослепительный вспышкой во мраке совершенно незнакомых вещей! От удивительного открытия по спине побежали мурашки.

— Я его знаю… — снова прошептала младшая сестра, ласково поглаживая гладкий лазурит.

Еще она точно помнила, что должна носить самодельную подвеску при себе. Девушка не смогла бы объяснить, откуда взялась уверенность. Отчего-то в голову приходила неясная мысль о каком-то особенном соглашении. Только, судя по всему, заключалось это важное соглашение в то время, когда для всего мира Анастасия фактически являлась мертвой.

ГЛАВА 2. СВОЕ ЧУЖОЕ ОТРАЖЕНИЕ.

Жилой комплекс, где Настя снимала квартиру, удивлял размером. Вид зданий-свечек, шикарный фасад и даже охранный пункт казались смутно знакомыми. Однако возникало ощущение, будто девушка много раз видела комплекс со стороны — проезжала мимо на машине, но никогда не бывала внутри.

Хромированный лифт поднял их с сестрой на тринадцатый этаж. С переливчатым сигналом разъехались двери. Певица с охапкой гвоздик в руках вышла на лестничную клетку и в замешательстве остановилась. На этаже размещались всего две квартиры, но Настя напрочь забыла, в какой именно являлась хозяйкой. Даже пресловутая мышечная память, когда ноги сами несут по заученному маршруту, отказывалась просыпаться от комы.

— Направо, — подсказала сестра.

Чувствуя себя совершенно несчастной, Настасья поплелась в указанном направлении.

— Ты сюда совсем недавно переехала.

— А кто живет там? — неопределенно кивнула певица, имея в виду соседнюю квартиру.

— Никого, сюда никто не хотел заселяться. Ты поэтому и выбрала тринадцатый этаж.

— Я плохо уживаюсь с соседями?

— По большому счету, ты часто не подозреваешь об их существовании.

Со слов сестры выходило, что она являлась не страдающим от суеверий интровертом, что никак не совпадало с внутренними ощущениями Настасьи.

— Тогда почему я сменила адрес?

— Последние соседи оказались твоими антифанатами.

— Они позволяли своей собаке гадить мне под дверь? — пошутила девушка.

— Они позволяли себе делать твои снимки скрытой камерой и выкладывать в Интернет, — совершенно серьезно объяснила Катерина и, заметив, как у сестры вытянулось лицо, тут же оговорилась:

— Мы уже выиграли судебный иск на миллион рублей за вторжение в частную жизнь, но квартиру все равно пришлось поменять.

В амнезии Настя больше всего ненавидела то, что подробности собственной жизни приходилось выяснять у других людей или, еще хуже, из газет. Однако узнавать о себе сквозь призму чужого восприятия, сродни тому, как смотреться в бесконечный коридор из кривых зеркал. Певица тщетно пыталась найти единственное правильное лицо, но снова и снова натыкалась на искаженные отражения.

Сестры подошли к квартире. Вместо привычного замка с ключами на двери висело электронное устройство с паролем.

— Здесь очень хороший дом. Отличная охранная система, и люди приличные, — вдруг принялась нахваливать Катерина, вероятно, заметив задумчивую мину жилички. — Например, на двадцатом пятом этаже живет уважаемый архитектор, брат известного художника Алекса Протаева.