Потерянная душа (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна

— Ты шутишь?

Певица еще раз пробежала глазами небогатое меню. Интересно, как она не протянула ноги от такого «разнообразия»?

— Хек и вареный пропаренный рис, — продекламировала девушка, чувствуя совершенно иррациональную обиду на собственный организм. — Это, вообще, съедобно?

— Ну, рыбу ты любишь больше брюссельской капусты. Она стоит под вторым номером, — хмыкнула Катерина и с большим аппетитом захрустела темно-зеленым «фонтанчиком» пареного брокколи.

— Ты так с детства питалась, — подсказала мама, словно бы стараясь сгладить любые разочарования, подстерегающие потерявшую память дочь.

— Почему тогда мне хочется сосисок? — пробормотала Настя, словно капризный ребенок и, решительно меняя тему, спросила у соседок по столу: — Кто раньше жил в этой квартире?

— Никто, — покачала головой Катерина. — Дом новый. Почему ты спрашиваешь?

Полчаса назад воскресшая певица видела в зеркале женщину-видение. Лик брюнетки из отражения казался смутным знакомым, и это пугало, учитывая, что после комы Настю окружил мир, состоящий из совершенно незнакомых вещей.

— Просто… — небрежно отмахнулась певица и выпалила: — Я хочу поменять зеркало в ванной.

Прозвучало резче, чем она планировала, скорее приказом, нежели просьбой.

— Хорошо, — без споров согласилась Катерина. Она выразительно переглянулась с матерью, отчего стало ясно, что родственницы обсуждали странное поведение Соловей младшей. Похоже, обе считали ее «с небольшим приветом».

От последующих неловких разговоров женщин спасло появление лысого гиганта с охапкой гвоздик в руках. По журнальным статьям Настасья в богатыре узнала собственного продюсера, кого, если верить давнему интервью, считала наставником. Именно Артемий превратил талантливую девочку-провинциалку, сбежавшую из дома в большой город, в народную любимицу Нежную Соловушку.

— Я вас помню, — заявила она после приветствий и тут же добавила: — Читала о вас в журнале.Неловко переминаясь на пороге, он улыбался, но от Настасьи не укрылось, что в жестах великана скрывалась нервозность.

Мама засуетилась, принимая дорогого гостя. Ужин перенесли в гостиную, где тарелки можно было поставить на низкий стеклянный столик. Правда, от неаппетитной еды богатырь деликатно отказался.

— Так что, Настасья, — спросил он, с удобством усевшись на диване. — Когда к работе вернешься?

— Артемий, я думаю, ты бежишь впереди паровоза, — незамедлительно встряла Катя, давая понять, что все серьезные вопросы она решила сама, прикрываясь работой личной помощницы. — Насте нужен отдых. Ей придется выучить заново весь репертуар, а она две недели назад своего имени не помнила.

— Ну, ведь вспомнила, значит, голова работает! — грубовато пошутил продюсер. Настасье стало смешно, потому что он дважды ошибся: имя ей подсказали, а голова по-прежнему напоминала чугунный котелок с кашей вместо мыслей.

Однако сидеть дома, отчаянно боясь зеркал и борясь с приступами клаустрофобии, или сходить с ума от попыток выудить из сознания хотя бы крошечный клок прошлого, было подобно смерти. Певица не желала, чтобы старшая сестра смотрела на нее жалостливым взглядом.

— Вообще-то, я хочу вернуться к работе, — твердо заявила она. — Думаю, что мне будет проще вспомнить, если я окажусь в привычном окружении.

— Но, детка, доктор прописал тебе покой, — осторожно тихим голосом высказала свое мнение мама.

— Это плохая идея, — глядя глаза в глаза бунтарке, строго осекла Катерина. — Нагрузка большая, а ты даже не помнишь своей биографии.

— Вот и напиши мне столбиком основные даты. — Настя понимала, что грубит, но не могла сдержать раздражения. — Судя по всему, у тебя отлично выходит составлять списки.

Некоторое время сестры буравили друг другом рассерженными взглядами. Певица вопросительно изогнула брови, давая понять, что главной считает себя.

— Я посмотрю, что мы можем сделать с рабочим расписанием. — Помощница с неудовольствием сдала позиции и обратилась к Артемию, не скрывавшему восторга от перепалки сестер: — Нам надо подумать, когда удобнее провести пресс-конференцию.

Через некоторое время продюсер начал прощаться с женщинами.

— Проводишь? — попросил он Катю. Наверное, только глупец бы не догадался, что мужчина хотел что-то обсудить с личной помощницей певицы без лишних ушей. Настя с матерью принялись убирать со стола чашки из-под кофе и розетки с вареньем.

Из прихожей вдруг раздался громкий шепот.

— Кто эта девочка? Она сама на себя не похожа! — гудел продюсер, даже не догадываясь о превосходной слышимости в полупустой квартире. Катя что-то пробубнила в ответ.

Певица замерла и от возмущения с силой сжала пальцы в кулаки. Она сталась не смотреть на маму, с нарочито озабоченным видом собирающую грязную посуду на поднос. Воистину правы те, кто говорит, что если не хочешь услышать о себе нелицеприятной правды, то не подслушивай чужих разговоров.

— Детка, он не имел в виду ничего плохого, — попыталась вступиться она за грубияна.

— Я знаю, — соврала Настя и сухо добавила: — Но говорить мог бы и потише.

Все перешептывались, что она перестала походить на себя… Удивительно, как быстро человек становится самим собой, когда не подозревает, каким именно нужно притворяться.

ГЛАВА 3. СКАНДАЛЬНЫЙ СОЛОВЕЙ.

Новая квартира Ярослава походила на помойку. Он не успел обжиться даже через два месяца после переезда, что особенно удручало, учитывая стоимость аренды в жилом комплексе.

Куда не брось взгляд, высились пирамиды запечатанных коробок. В гостиной использовались телевизор, всегда включенный на новостной канал, и диван. Кухня с большими посудными шкафами и выключенным холодильником выглядела по-сиротски пустой. В гардеробной висели лишь те костюмы, которые пару недель назад пришлось забрать из химчистки. Остальная одежда по-прежнему мялась в вакуумных пакетах, спрессованных в неподъемные брикеты.

Ярослав сумел обжить только спальню с большой кроватью и неприятно пустыми, крашеными в светлый цвет стенами. Освоение комнаты диктовалось банальной практичностью — женщины терпеть не могли проводить время на диване с фабричной пленкой, разорванной только на подушках.

На окнах не было ни штор, ни жалюзи. Квартира находилась на тринадцатом этаже с видом на набережную, так что Ярослав не волновался о гипотетических наблюдателях с подзорными трубами, но в ясную погоду с самого рассвета комнату заливал ослепительный солнечный свет. Мужчина уже обвыкнулся с утренней иллюминацией и спал как убитый до сигнала будильника, но его гостья с непривычки вставала ни свет ни заря.

— Павлов! — женский голос вырвал его из приятной неги. Недовольно пошевелившись, мужчина зарылся головой в подушку. — Павлов, самое время проснуться…

Нежные пальчики с длинными ноготками, приятно щекоча, пробежали по позвоночнику и решительно двинулись под простыню, прикрывавшую обнаженное мужское тело. В остатках дремы Ярослав улыбнулся в подушку.

Секундой позже он резко повернулся и, схватив взвизгнувшую любовницу, отточенным движением уложил ее на спину. Алина улыбалась, зеленые глаза горели хитрым огоньком. Рыжие кудри рассыпались по кительно-белым подушкам.

— Доброе утро? — прошептала она.

— Привет, — нависая над женщиной, хрипловато пробормотал Ярослав. Он ненавидел пробежки по утрам и предпочитал просыпаться с помощью не менее энергичного, но куда более приятного, способа.

Двумя часами позже, завязывая на ходу галстук, мужчина прошел через заваленную коробками гостиную с беззвучно работающим телевизором на стене. Алина приготовила кофе. Точнее она растворила сублимированную бурду в кружках с эмблемой издательского дома, где Ярослав занимал должность финансового директора.

Кружки из офиса стащил приятель Павлова — отличный репортер. Чистокровный еврей, он утверждал, что только русские воруют все, что плохо лежит. Подарок пришелся ко времени: отмечая «новоселье», за неимением другой посуды приятели всю ночь накачивались из них виски.