Пленница Кощея (СИ) - Змееяд Полина

Уж назад повернула, к лестнице, как услышала, что в дальнем углу, в темноте, кто-то будто бы причмокнул.

Любопытно мне стало, что там делается. Я прокралась дальше, к темному углу, и заметила, что одна из бочек открыта, а над ней чудовище невиданное стоит. Тварь маленькая, да видать ловкая, тощая и жилистая, с кожей серебром сверкающей, тонкими ножками в пол уперлась, длиннющими пальцами черпак держит и из него попивает.

— Ты еще что? — прошептала я. Думала, не услышит тварь.

Повернулось чудо, взметнулись волосы длинные, черные, сверкнули алые глаза — большие, как блюдца — и зубы острые, как у рыб морских.

Я отпрянула, снедь на пол посыпалась. Хотела бежать, да не успела: тварь меня за подол схватила, ткань треснула, да не порвалась. Дернула она меня вперед, я так кубарем и полетела, о край кадки споткнулась, да и ухнула в нее с головой. Вынырнуть хотела, да цепкие пальцы мне в плечи впились и ко дну придавили. Вдохнуть хотелось — страсть, но я держалась. Рвалась, да куда мне, старой, против нежити?

В нос ударило хмельное, грудь зажгло, будто плиту раскаленную на меня положили. Рот сам собой открылся, кончину мою приближая. Вдруг исчезла тяжесть, я подняться хотела, да не смогла — руки не слушались. Только и хватил сил, что услышать Кощеев голос.

— А ну стоять!

Ну вот и смерть моя — давно я ее чуяла.

Глава 5

Распахнув глаза, увидела я высокий потолок, яркими цветами расписанный. И вдохнула так легко-легко, будто в лесу оказалась в рассветный час. Неужто правы были монахи в Царьграде, которые сказывали, будто на небе есть один бог, который все создал и тех, кто по его заветам живет, этот Всеотец в своих чертогах после смерти привечает?

Опустила взгляд и Кощея заметила. Тьфу ты, нежить! Точно это не дивный Рай, раз он тут отирается.

Мавка — или Навка, кто их разберет — бросилась меня полотенцем отирать, близняшка ее стакан воды поднесла. За воду я как за спасение схватилась, осушила до дна хрустальный бокал на резной ножке, а колдун все смотрел, будто диво какое увидел.

— И куда я, скажи на милость, Милавушку свою привела? — тут же рассердилась я. — Нежить по подвалам шастает, честных людей загубить хочет, а я родненькую свою одну оставила. Где она? Отвечай, колдун!

Кощей все молчал, да и я осеклась. Негоже на хозяина дома вот так кричать-то, да и голос мой — но будто не мой. Молодой какой-то, крикливый, как у сороки, которая в первый раз на крыло встала.

— Не гневитесь, Ядвига Еремеевна, виноват, — Кощей голову опустил, будто и в самом деле вину за собой чуял. — Тварь та поймана и наказана будет со всей строгостью, а других тут не водится — голову даю на отсечение.

Ответ колдуна меня успокоил немного, да кто его знает, а ну как лжет? Заметив мой взгляд недоверчивый, он усмехнулся и одной из девиц рукой махнул.

— Вы не волнуйтесь только… — начал он, да затих.

Мавка ко мне портрет поднесла в тяжелой золотой раме. Я такого богатства не видела отродясь, потому на золотые вензельки загляделась и не сразу на лицо-то посмотрела. А взглянув, поняла — не портрет передо мной, а зеркало. Да только в нем не моя кожа морщинистая отражается, а девица молодая, годочков восемнадцать, может, и есть.

Угловатая, загорелая и худая, на мальчишку больше похожа — кожа да кости. Глаза колдовские зеленые выпучила, губки приоткрыла и глядит. И волосы теребит руками — рыжие, медные, вьются до самого пояса и по кровати разметались. Мои же… волосы, да только уж лет пятнадцать прошло с тех пор, как в них первая седина завелась.

— Это… что же? — я глянула на Кощея, потом обратно на отражение. — Это как же?!

Вдруг страх и смех охватили меня одновременно, а потом и злость на колдуна негодного.

— А ну волшебствуй обратно! Это как же так — я, что ли, ровесница Милавушки теперь?!

Кощей улыбнулся скупо, но лишь головой покачал.

— Не могу. Утопли вы в вине, на молодильных яблоках с живой и мертвой водой настоянном. Против такого колдовства даже я бессилен.

— Придумай что-нибудь, окаянный! Не век же мне так ходить?!

Подошел колдун, надо мной наклонился и руки свои холодные мне на плечи положил. В глаза мне уставился, да так внимательно, что холодок могильный по коже побежал.

— Умерла ты, Ядвига, но жить продолжишь. Так уж вышло, и никто того уже не переменит.

— Я теперь, что ли, нежить? — засмеялась, а у самой ком в горле встал. Не может быть того!

Посмотрела на колдуна недоверчиво, и он кивнул, слова мои подтверждая.

Я уж во второй раз возмутиться хотела, да дверь вдруг распахнулась, вбежала Милава и к кровати бросилась.

— Нянюшка! — завидев меня, на полдороге застыла и наклонилась, щурясь недоверчиво. — Нянюшка, ты ли?

Глава 6

— Я, девонька моя, твоя нянюшка, — улыбнулась и руки расставила.

Милава подбежала, крепко обняла меня и в плечо уткнулась. Кощей сверкнул глазами зелеными недовольно, девкам кивнул, одной из них сказал что-то тихо и вышел.

Я Милаву по золотым волосам гладила, шептала что-то тихо, а сама все думала, как же теперь быть? Неужто я из этого колдовского леса Навьего не выберусь никогда?

Наконец, успокоилась моя девочка, рядом со мной легла, но руку мою не отпускала.

— Расскажи сказку, нянюшка, — попросила она тихо, а у самой голосок еще дрожал.

— Ну слушай, — я снова по волосам гладким, как шелка иноземные, провела, и глаза прикрыла.

— Жила в царстве иноземном царевна прекрасная. Очи у нее были синие, как озеро, и волосы черные, как перья ворона. Мила она была и ласкова, умна и добра, да только вот беда: никак не могла сыскать она себе жениха.

Милава всхлипнула последний раз, еще сильнее ко мне прижалась и дыхание затаила. Раньше мы часто так лежали: я говорила что-нибудь, она сопела под боком, но давно те времена прошли. А тут подиж ты, сказку ей подавай.

— Глядел царь-отец, как дочь его любимая без нежности и ласки страдает, и решил созвать со всех царств-государств молодцев добрых, чтобы те за руку ее состязались. Думал, может приглянется дочери кто-нибудь, растопит сердце ее холодное, любви не знавшее. Собрались со всех земель витязи один другого краше и князья молодые. И пришел один с тонким станом, в иноземные одежды закутанный, а лицо его было маской скрыто. Состязался он в стрельбе из лука, и в битве на мечах, и не было ему равных. Отгадывал загадки мудреные, слагал песни дивные, и голос его звучал как шепот листьев на ветру, как журчание ручья и рокот грома. Так и эдак он красовался перед царевной, но она ни на него, ни на других молодцев не смотрела. Все глядела в даль задумчиво, и улыбка не трогала ее лицо. Скоро закончились состязания, и царь-отец устроил пир горой. Пошел он звать дочку свою, чтобы к гостям из терема спустилась, а ее уж нет. Поднял он всех воинов, всех князей, и сказал: кто дочь мою любимую сыщет, тому она в жены и достанется. И пустились витязи в пути-дорогу на разные концы земли…

Милавушка засопела, но рукав рубашки моей из пальцев не выпустила. Ну, раз спит, то и мне вздремнуть можно, а сказка никуда не убежит — завтра доскажу. Стоило мне глаза прикрыть, как усталость навалилась такая, что страшно стало, вдруг я в самом деле померла и на тело мое доски тяжелые опустились, но сон быстро развеял жуткое видение.

Накануне

— Бежим, нянюшка, костер уже разожгли! — крикнула Милава.

Я дверь в дом прикрыла, да запирать не стала, и поспешила за ней. По небу уже звезды рассыпались, луна ласково с неба глядела, и шум стоял такой, будто день белый на дворе. Девки в круг стояли возле большого дерева, колосками и игрушками деревянными украшенного. Парни норовили к дереву подобраться, снять с него что-нибудь и бежать пускались. Девицы визжали, догоняли, отбирали пропажу и возвращали обратно на ветви.

— Скорее! — Милава меня за руку потянула дальше по улице. Я едва поспевала за ней, кости старые болели сегодня — эх, не к добру это. На Ивана Купала все силы природы оживают и не бояться людям явиться, как бы не случилось чего.