Юнкера. Избранное - Куприн Александр

Встречи и общение Куприна с Луначарским после Октяьря 1917 года носили более официальный характер и касались именно политических вопросов. В письме к К.И. Чуковскому от 27 мая 1919 года с просьбой «походатайствовать об участи» арестованных гатчинских мальчиков, писатель заметил, что по подобным вопросам он уже неоднократно «приставал к Луначарскому». При этом Куприн считал не зазорным для себя критиковать наркома в печати, которого он называл «Прекрасный Анатоль», и даже писать про него язвительные фельетоны, как это было с его очерком «Памятники».

А.В. Луначарский

Вверенное Луначарскому ведомство Наркомпроса Куприн подверг осмеянию в «Советских анекдотах», в главе «Похождения Зеленой лошади» (1920). В статье «Сад» автор иронизировал над плодовитостью драматурга и частыми постановками пьес наркома: «Луначарский пишет по две драматических пьесы в день, каждая в 6 актов и 14 картин, да еще – о, ужас! – в стихах. И все пьесы ставятся в театрах. Попробуй-ка не поставить!» Зная, что у Луначарского искали защиты многие представители интеллигенции в годы террора Гражданской войны, Куприн называл его, наряду с Горьким, «трубадуром», который «восторженно поет о величии науки и искусства в то время, как ученые и поэты умирают от голодного истощения».

Как видим, Куприн, как это делал тогда и В.Г. Короленко, и И.А. Бунин, не стеснялся в своей критике большевистской власти и, пока это было возможно, делал такие заявления в печати. Так, 25 мая 1918 года он опубликовал в газете «Петроградское эхо» фельетон «Все качества», в котором были такие «жесткие» строки, которые не могли не вызывать протест у пролетарских властей: «Я представляю себе Россию и ее нынешнее правительство в таком виде: на мохнатой костлявой лошаденке, ошалевшей от голода и ужаса, мчится огромный, осоловелый солдат, болтая локтями и пудовыми сапожищами, свистя и причмокивая во всю улицу, раздирая до крови рот бедному одру и лупя его кнутовищем по чему попало: по ушам, по глазам, по бокам, по храпу.

Я не вижу в такой власти и особенно ярких признаков законности, необходимых, чтобы называть ее властью, той законности, которая хоть и в слабой, призрачной степени почивала на правительстве Керенского… Мало ли на какие суровые, подчас ужасные шаги может толкнуть правительство государственная необходимость, но власть никогда не должна марать себя невольным сотрудничеством с убийцами, случайным попустительством насилию, неосмотрительным укрывательством преступников. Убийцы Шингарева, Кокошкина, Янушкевича, Генглезов, множества священников, генералов, офицеров и пр. Где вы теперь? И кто вы: краса и гордость революции или презренная дичь для виселицы?

Власть должна быть серьезной. Казаться или быть в смешном положении для нее равно смерти. Народу, издыхающему от голода, в полуобмороке от потери крови, предложили первомайское гулянье с шутовскими колпаками, дурацкими бубенцами, ночными фейерверками, водяными столбами, декоративными плакатами и панно. Улицы, площади, пароходы, автомобили получают новые клички в духе революционной свободы, и жалко смотреть, как в неуклюжей сыро-водородной бледности бездарного вымысла стираются, опошляются, выцветают огненные слова: свобода и революция».

Эти и другие позднее запрещенные публикации Куприна против большевиков можно сегодня прочесть в сборнике: Куприн А.И. Пестрая книга. Несобранное и забытое. Пенза, 2015.

Летом и осенью 1919 года Куприн, чувствуя опасность и пригляд за ним чекистов, старался, живя в Гатчине, не особо «высовываться». После бегства большевиков из Гатчины от белой Северо-Западной армии, наступавшей на Петроград, местный учитель сказал Александру Ивановичу, что видел его фамилию в расстрельных списках ЧК как кандидата в заложники или для показательного расстрела. Эта история, рассказанная самим Куприным в «Куполе Св. Исаакия Далматского», до сих пор воспринимается как реальный факт его биографии. «Мысленно смерти никто не боялся, – вспоминал писатель. – Тогда, мне кажется, довольно было поглубже и порешительнее затаить дыхание, и готов. Пугали больше всего мучения в подвале, в ежеминутном ожидании казни».

А дальше события Гражданской войны подтолкнули писателя к новому выбору. 16 октября 1919 года с приходом в Гатчину белых он поступил в чине поручика в Северо-Западную армию, получив назначение редактором армейской газеты «Приневский край», которую возглавлял генерал П.Н. Краснов. Александр Иванович не побоялся теперь уже печатно призывать к низложению новой власти, понимая, что после этого пути назад уже у него не может быть. Правда, писатель хитрил и подписывался под статьями «А. К.», но выяснить, кто выступал их автором, не составляло особого труда.

Послушаем, что позволял себе писать Куприн, к примеру, в очерке «Владимир Ульянов-Ленин» в упомянутой газете 25 октября 1919 года, представляя читателям свой психологический портрет вождя большевиков: «Какое громадное, какое поразительное сходство с Иоанном Грозным! Тот в сумасшедшей ненависти преследовал бояр, повсюду ища крамолу, этот в такой же сумасшедшей ненависти преследует буржуев, всюду видя контрреволюцию. При том толпа опричников с Малютой Скуратовым во главе, при этом – латыши и китайцы с Петерсом и Троцким. При том – раболепные бояре, и при этом – продавшиеся большевикам члены исполнительного комитета и изменники – чиновники и генералы… Но есть и страшная разница.

У Иоанна бывали минуты просветления… он шел в монастыри, он каялся, и были моменты, когда мог хоть на минуту вздохнуть спокойно русский народ. У Владимира Ленина таких просветлений нет. При нем нет никого, кто бы сказал ему правду. Советская Россия – приют сумасшедших. Его окружили такие же сумасшедшие, его окружили уголовные преступники, и все вместе с ним пляшут дикий танец на трупах… А русский народ? А солдаты красной армии, и голодающие крестьяне, и рабочие, и те недостойные вожди, которые их ведут, – скоро постигнут они весь ужас такого правления, скоро поймут они, в каком диком вихре кружит Россию сумасшедший Ленин, обращая ее в сумасшедший дом?»

Мог ли Куприн предвидеть тогда, что через 18 лет ему придется вернуться в большевистский «сумасшедший дом»? Конечно, нет. Он еще долго, в том числе в эмиграции, будет выступать с критикой Страны Советов с многочисленными статьями, которые собраны вот в этом сборнике: Куприн А.И. Голос оттуда. 1919–1934: Рассказы. Очерки. Воспоминания. Фельетоны. Статьи. Литературные портреты. Некрологи. М.: Согласие, 1999.

Да, возвращаться назад в Советскую Россию писателю было уже нельзя. Он разделил с армией Юденича надежды на победу и их крушение, отступление и предательство союзников и признавался: «Я пламенный бард Северо-3ападной армии». Ему ничего не оставалось, как покинуть Гатчину вместе с отступающими «белыми воинами». Писатель отправился сначала в Ревель, а оттуда в декабре 1919 года в Хельсинки. Покидая Россию, не взял с собой никаких черновиков, все начатое ранее теперь нужно было воссоздавать заново. Писатель продолжал выступать с антисоветскими статьями, чем еще более обрывал возможности своего возвращения на Родину. В Хельсинки писателю удалось выпустить сборник «Звезда Соломона» (1920), в который вошли его рассказы 1917–1920 годов.

В июле 1920 года Куприн вместе с женой и дочерью по приглашению И.А. Бунина переехал в Париж, где на время поселился в одном с ним доме. Во Франции тогда осело не менее 150 тысяч эмигрантов из России, а Париж стал литературной столицей русского зарубежья, где творили, к примеру, И. Бунин и А. Толстой, И. Шмелев и А. Ремизов. З. Гиппиус и Д. Мережковский, где выпускались многочисленные русские газеты, журналы и книги. Поначалу Куприн на волне «освобождения от опасностей большевизма» продолжал писать прозу, но вскоре его дар стал медленно угасать. Писатель признавался, что работать он почти не может, так как привык «списывать» своих героев с жизни. «Прекрасный народ, – говорил Куприн о французах, – но не говорит по-русски, и в лавочке, и в пивной – всюду не по-нашему. А значит это вот что – поживешь, поживешь, да и писать перестанешь».