Осторожно – подростки! Инструкция по применению - Трауб Маша

Потом наступает момент, когда именно утром срочно понадобятся именно такие носки и именно такая футболка. Которая, конечно же, мятая. Хорошо, если постиранная. Мама должна кидаться гладить? Наверное. Но я не могу. Я тоже имею право на недовольное лицо, повышенное давление и ненависть ко всему миру. Так что утром футболку я точно гладить не буду. Как и срочно искать носки. Подростки очень быстро понимают, что мать с лицом – та еще проблема, так что сами берутся за утюг или самостоятельно залезают в шкаф в поисках носков. Они будут страдать, бурчать, огрызаться, но вполне себе справятся. Мне остается только встать и поцеловать их, когда они уходят в школу. Главное не врать. Если мне плохо по утрам, я им так и говорю. Если шарашит давление или самой надо срочно собираться на встречу, так им и надо сообщить. Кстати, лучше с вечера. Тогда не придется выгонять ребенка из ванной – некоторые имеют обыкновение уснуть под душем. Не придется долбить в дверь, как спецназовец на задании, с намерением ее уже выломать.

Если перед носом захлопывается дверь

Кстати, про дверь. Рано или поздно это случается со всеми подростками и право на личную жизнь они имеют такое же, как и взрослые. Кто-то уже в двенадцать лет вешает на дверь табличку: «Не входить, убьет». Кто-то требует приватности в четырнадцать. Мне было проще, наверное. Мой старший сын с девятого класса был увлечен физикой, и всерьез. Он потом поступил на физический факультет МГУ. А физика подразумевает эксперименты. Я просто боялась заходить к нему в комнату, не зная, какие изотопы там летают. И всегда стучалась. Потом выжидала некоторое время, давая сыну возможность закрыть окна на компьютере, которые он не хотел афишировать, и выветрить то, что хотелось выветрить. Сын, уже позже, признался, что да, иногда играл онлайн. В шахматы. И мог провести за игрой несколько часов, не замечая времени. Шахматы. Я считала себя счастливой матерью.

Младшая дочь Сима с детства видела, что в комнату брата родители стучат, прежде чем войти. Она точно так же приучилась стучать. Правда, не выжидала, а врывалась сразу же. Старший брат на нее никогда не злился. Точно так же дети всегда стучались, если я или муж закрывали дверь в кабинет. Значит, у нас или важный разговор, или эфир. Точнее, они не стучались, а ждали, когда мы откроем дверь. Я не объясняла им правила этикета или поведения. Они просто в этом жили. Единственное правило, которое всегда нарушалось, – дверь на кухню. Я работаю на кухне. И, конечно, дверь открывается туда-сюда. Она у нас называется «раскладушка». И по модели, и по функциональности что есть она, что ее нет. Не дверь, а дизайнерская ошибка какая-то. Я привыкла и начинаю переживать, если кто-то из родных давно не заходил на кухню. Сама бегу узнать, не хотят ли они поесть или чаю попить.

Дочь попросила о закрытой двери достаточно поздно, лет в четырнадцать. Но этому тоже было объяснение. Мой шкаф находится в ее комнате, других просто нет, и их некуда встроить. Так что мне приходится переодеваться у нее. Опять же, в ее комнате есть зеркало в полный рост. Когда я не могу определиться с выбором наряда и переодеваюсь уже в пятый раз или мне вдруг понадобилась другая сумка и я снова стучусь в комнату дочери, она, конечно же, недовольна.

– Нет, я все-таки попрошу на день рождения врезать в дверь замок, – как-то пригрозила она.

– Да, конечно, но тогда тебе придется вставать и открывать мне дверь. Иначе я буду вынуждена уехать на встречу в пижаме, – ответила я.

Тут было бы совсем смешно, если бы не было так грустно. Я устала и прилегла подремать. Видимо, уснула, и глубоко. Проснулась от телефонного звонка, не понимая, сколько проспала и что уже успела проспать. Это наш семейный мем. Если вдруг я засыпаю днем или позволяю себе лишний час утром, обязательно что-то случится. А я, то есть мама, опять все проспала. Так что я выхожу в коридор с вопросом: «Что я успела проспать?»

А тут я проснулась, что-то промычала в трубку мошенникам, которые отключились сами, решив, что от меня им толку точно не будет, и решила отправиться на кухню сварить кофе. Дверь в гостиную, где я уснула на диване, оказалась закрытой. И я, действуя подсознательно, на автомате, постучалась и лишь потом ее открыла. Долго соображала, что сделала и почему оказалась в коридоре. Потом постучалась в комнату дочери и рассказала, что уже стучусь в свою собственную дверь. И не перед тем, как войти, а чтобы выйти. Совсем уже головой тронулась. Дочь посмеялась, сказала, что все слышала и собиралась идти меня проверять на предмет здравого рассудка. После чего разрешила мне не стучать в дверь своей комнаты в том случае, если я постучалась в свою. Я же не дятел какой-то, в конце концов.

А поговорить?

Да, подростки требуют внимания. И поговорить тоже иной раз хотели бы. Но только они определяют время для разговора. И как правило, оно совсем не совпадает с родительским графиком. Когда я спрашиваю у дочери, как дела в школе или как поживает биологичка, которой неминуемо должна прилететь кара небес за двойки всему классу, и что в результате поставила за тест физичка, Сима закатывает глаза и отвечает: «Не сейчас». Она устала, хочет побыть в одиночестве.

В принципе, я такая же. После важных событий мне нужно побыть одной. Я не спешу делиться впечатлениями с окружающими, даже с родными и близкими. Мне нужно переварить информацию. Я пытаюсь найти момент, когда дочь готова поговорить, но все равно не попадаю. То тренировка, то художка, то еще что-то.

Когда у Симы находится время на разговор? Конечно, в тот самый момент, когда я сажусь работать. Часов в девять вечера. Или в половине десятого, когда я погрузилась в текст и боюсь потерять мысль. А с возрастом мысли теряются не просто быстро, а мгновенно. Вот секунду назад еще помнила, что хотел сказать автор, и уже забыла. К счастью, в школах мои произведения изучать не будут, а школьникам не придется гадать, что же я хотела сказать.

Я отрываюсь от текста и терпеливо слушаю про тест по математике. Нику, которая хочет поступать в питерский, а не московский вуз. Конфеты, которыми всех угостила математичка, и дежурство по школе, на которое непременно нужно опоздать, чтобы не дежурить.

А еще вспоминаю, как одна знакомая женщина, тоже писательница, рассказывала, что ее творчество – священное время. Никто не должен ей звонить и беспокоить. Никто не имеет права зайти в комнату. Потому что она пишет. Мне хотелось спросить: «А что, так можно было?»

Сима пришла ко мне на кухню в половине десятого в пятницу вечером и легла лицом в стол. Я набирала ей ванну, доставала курицу из морозилки, чтобы приготовить завтра на обед, и пыталась вспомнить, сохранила ли я последний кусок текста или забыла.

– Симуль, я хотела сегодня поработать, – намекнула, нет, попросила я.

– Мы с тобой целую неделю не виделись, – заявила обиженно дочь.

Тут я сильно удивилась, но с лицом справилась. Не то чтобы у моей дочери была память как у рыбки Дори, но вряд ли она забыла, что я ее кормлю завтраками по утрам, а по вечерам накручиваю кудри на новомодное изобретение – колбасу, непонятно из чего сделанную, с прилагающимися резинками и заколкой-крабиком. Эту колбасу нужно прикрепить на затылок и накрутить волосы. Лечь спать. Утром проснуться богиней с локонами. Но там если не досушить или пересушить волосы, локоны не получатся. Если не намазать специальной пеной для кудрей, результат выйдет тоже так себе. И я через день экспериментирую с укладкой. Опять же, днем дома я встречаю дочь после школы и кормлю ее обедом. Да, вчера не встретила, застряла на шиномонтаже, меняла шины. Позавчера была на встрече, но приехала через пять минут после ее возвращения. Не то чтобы мы не виделись. Да, по утрам я мало что помню, но забыть, как варю овсянку спозаранку, потому что дочь решила перейти на правильное питание, точно не смогу.

И тут вдруг она мне говорит, что мы не виделись всю неделю, а в вечер пятницы я ее игнорирую. Ну вообще. Вот она вырастет и расскажет психологу, что мать ее совсем не кормила, виделись редко – и поди докажи, что такого не было.