Жена светлейшего князя (СИ) - Деева Лина

Мужчина выгибает бровь.

— И что? Кстати, она не шлюха, а мой секретарь.

— Ты… — воздуха катастрофически не хватает. — Ты в своём уме? Для тебя это нормально?

— Заниматься сексом? — с издевательской вежливостью уточняет собеседник. — Да, а что такого? Я мужчина, это моя естественная потребность.

— Но у тебя же есть я! — это больше похоже на отчаянный волчий вой, чем на человеческую речь. — Твоя жена!

— Крис, ну что ты как маленькая, — морщится мужчина. — Ты моя жена, я тебя люблю, но не могу же я всю жизнь, м-м, питаться одной лазаньей, как бы её ни любил. Хочется попробовать и ростбиф, и луковый суп, и тирамису. Пойми, мне нужно разнообразие. Все мужчины полигамны по натуре.

Как удар по темени. Он… для него в измене действительно ничего особенного. Он даже не понимает, что втоптал мои чувства в грязь и методично продолжает бить по осколкам каблуком.

— Я хочу развестись! — чужой голос, будто со стороны. — Я не желаю играть в эту унизительную игру.

— Да в чём унижение? — мужчина начинает выходить из себя. — Я же тебя всем обеспечиваю: вещи, машина, дом, отдых в любой стране. Никакой работы — ни по дому, ни вообще. Отличный секс. Что тебе ещё нужно?

— Развод!

Черты мужчины становятся жёсткими, лицо принимает равнодушное выражение.

— Развода ты не получишь, и не надейся. Я своё не отдаю.

Обречённость тошнотой подступает к горлу. Ноги подкашиваются, теряют опору. Падение в чёрную бездну отчаяния и…

Пробуждение.

Глава 4

В ту ночь я больше не спала. Сидела, вжавшись спиной в спинку кровати и подтянув колени к груди, и изо всех сил старалась не стучать зубами от приступов крупной дрожи.

Что со мной происходит? Почему на свадьбу я смотрела со стороны, а от крика в том разговоре — меня снова затрясло, отчего пришлось прикусить ладонь — а от крика до сих пор саднит горло?

Кто я, вообще, такая? Кристин де Вальде, урождённая де Ла Ренн? Или?..

От безостановочно кружащегося хоровода мыслей начинало укачивать, и когда в комнату наконец прокрался жемчужно-розовый рассвет, я была рада ему, как самому дорогому подарку.

Надо бы лечь. Ведь если меня застанут так, будут задавать вопросы, а что мне отвечать? Правду — страшно. Солгать, чтобы поверили, я не смогу.

Я одна. (Меня заколотило с утроенной силой). Совсем одна, никого не помню, ничего не знаю. Что делать, что же мне делать?

«Прежде всего лечь», — холодно заметил внутренний голос, и я, вздрагивая всем телом, боязливо улеглась. Как будто одного этого было достаточно, чтобы пришло очередное пугающее видение. Ничего такого, разумеется, не случилось, однако расслабиться у меня всё равно не вышло.

И это заметили.

— Вы хорошо спали?

Под внимательным взглядом девушки, принёсшей мне завтрак и целебный отвар, я невольно стушевалась.

— Н-не очень, — смысл отрицать очевидное? — Просто плохой сон приснился.

Девушка слегка нахмурилась, но расспрашивать дальше не стала. Вместо этого напомнила, что отвар пьют после еды, пожелала приятного аппетита и вышла из комнаты, тихо притворив дверь. А я с трудом впихнула в себя несколько ложек каши, выпила лекарство и вновь свернулась под одеялом больным ребёнком. Вроде бы не спала — спать мне до сих пор было страшно, — однако не заметила, когда в кресле у кровати появилась Первая Дева.

«Доброе утро, дитя. Мне передали, что ты плохо спала. Что случилось?»

— Дурной сон, — пролепетала я, по-детски заползая в одеяльный кокон ещё глубже.

«Расскажешь, о чём он был?»

Собеседница не настаивала, и голос у неё звучал с прежней материнской добротой. Наверное, она не стала бы добиваться от меня ответа, пожелай я промолчать.

— О свадьбе.

Половина правды — та, которой точно можно поделиться.

«И что же тебя напугало?» — та же безмятежность в серых глазах, те же мягкие интонации.

Я опустила взгляд и пристыженно прошептала:

— Не знаю.

В комнате повисла долгая тишина.

«Что же, — наконец произнесла Первая Дева, — целебные отвары действуют, и память возвращается — это хорошо».

— Да что же хорошего? — вырвалось у меня.

«То, что все мы состоим не только из настоящего, — спокойно ответила собеседница, — но и из прошлого. Лишиться его — значит лишиться части себя, стать калекой. Незавидная участь».

Я прикусила губу.

— Но если там больно?

Если там…

«…и не надейся. Я своё не отдаю».

Всплывшая в памяти фраза стегнула кнутом, заставив зажмуриться.

«Это прошлая боль, — мягко ответила Первая Дева. — Её больше нет, а значит, с ней можно справиться».

Я стыдно шмыгнула носом.

«Не бойся её, дитя. — Макушки ласково коснулась чужая ладонь. — Увы, на эту битву тебе идти в одиночку, но помни — за твоей спиной есть поддержка. Всегда».

Грудь теснили слова о втором сне и о главном страхе, но, к счастью, вместо них наружу прорвались рыдания. И пока я взахлёб плакала, уткнувшись лицом в подушку, Первая Дева утешающе гладила меня по голове и спине. Когда же я наконец затихла, она ласково сказала:

«Давай помогу тебе умыться», — и под руку отвела меня к стоявшему в углу рукомойнику. Там я кое-как умылась, вытерла лицо пушистым полотенцем, и меня так же бережно проводили обратно в постель. Уже не смятую, а как будто только-только поменянную и пахнущую свежестью высушенного на жарком солнце белья.

— Как же так? — очевидное чудо пробудило в моей опустошённой душе толику любопытства. — И рукомойник — почему я не видела его раньше?

«Милость Источника, дитя, — улыбнулась Первая Дева. — На всё милость Источника. А теперь ложись, закрывай глаза и спи. Дурных снов больше не будет, обещаю».

Я в последний раз судорожно втянула воздух носом и неожиданно для себя самой попросила:

— Пожалуйста, расскажите, что со мной случилось. Почему я потеряла память?

Однако на эту просьбу собеседница лишь покачала головой.

«Нет, дитя. Ты должна всё вспомнить сама, только это будет твоей правдой. А не моей или чьей-то ещё, ведь у каждого из нас правда своя. Помни об этом, когда кто-то менее мудрый захочет поделиться с тобой твоим прошлым».

— Хорошо, — пообещала я, забираясь под одеяло, и созналась: — Просто понимаете, мне ужасно не хочется вспоминать. А так бы узнала всё сразу…

«Понимаю, дитя, — кивнула Дева. — Но увы, здесь нет лёгкого пути».

— Жаль, — я со вздохом обняла подушку и вдруг сладко зевнула.

«Отдыхай».

С этим пожеланием Первая Дева направилась к двери, однако на пороге её догнал мой полусонный вопрос:

— Скажите, а Геллерт… Геллерт сегодня придёт?

«Да, дитя, — можно было решить, что тихий ответ мне почудился. — Тебе ведь этого хочется».

«Разве? — ещё успела подумать я. — А мне кажется…»

И уснула, не успев закончить мысль.

Глава 5

— Здравствуйте, Кристин.

— Здравствуйте.

Вот же странность: всего несколько мгновений назад душу грызла тревога — как я буду с ним разговаривать, после всех-то снов? А сейчас сердце радостно билось, как у ребёнка, наконец дождавшегося праздника.

— Первая Дева сказала, что у вас была тревожная ночь, — Геллерт опустился в кресло и устремил на меня серьёзный, обеспокоенный взгляд.

— Пустяки, дурной сон, — я всей душой понадеялась, что он не станет расспрашивать.

И меня услышали.

— Бывает, — с пониманием заметил Геллерт и перевёл тему: — О чём вам хотелось бы поговорить?

— Не знаю, — стушевалась я и, призвав на помощь всё своё воображение, спросила: — Чем вы занимались сегодня?

Черты Геллерта дрогнули, будто он с трудом удержал кислую гримасу.

— Бумагами.

Лаконично, но настолько говоряще, что я не могла не проникнуться.

— Очень сочувствую, — вырвалось у меня. — Отец тоже по полдня проводил в кабине…