Повелительница пустыни (СИ) - Рош Ярина

— Повелительница, — прозвучал его голос, впервые окрашенный искренним почтением.

Прежде, во время обучения я была всего лишь податливым «куском глины» в его руках, из которого он пытался вылепить совершенство и пренебрегал моим титулом. — Месть не утолит жажду боли.

Я смотрела на него и ощущала, как сомнения селятся в моем сердце.

Его слова, простые и честные, разбили хрупкую иллюзию, которую я так тщательно выстраивала вокруг себя.

Месть. Я жаждала ее, как путник в пустыне жаждет воды, полагая, что она смоет боль, заполнит пустоту, вернет утраченное.

Но в его глазах я видела лишь отражение собственной опустошенности.

— Что же тогда утолит ее, мастер? — спросила я, и голос мой прозвучал непривычно тихо. — Если не кровь предателей, не страдания врагов, то что?

Он сделал шаг вперед, и я невольно отшатнулась. Прежде его присутствие внушало мне лишь трепет ученика перед учителем, но сейчас я чувствовала что-то иное — нежность, сострадание, даже… любовь?

Невозможно. Он всегда был лишь инструментом в моих руках, который подготовит меня к пути мстительницы.

— Созидание, Повелительница, — ответил он, и в его голосе прозвучала надежда. — Создание нового мира на руинах старого. Не месть за прошлое, а забота о будущем. Вы обладаете силой, чтобы исцелить землю, чтобы даровать процветание своему народу. Разве это не достойнее, чем барахтаться в крови и ненависти?

— Месть не омрачит мою душу, но она освободит мир от тех, кто мешает ему быть. Созидание? Так мы уже предпринимаем первые шаги к нему. Я дала себе слово, что воздам тем людям по заслугам. И я выполню свое слово.

— Жизнь священна. Отнимать жизнь может только Богиня….

— Так почему люди отнимают её у других? И они не задумываются, что они не Боги и что не им решать этот вопрос. Они уничтожили поселение шантар без колебаний и раздумий. Зарим. Я богиня Алаиса. Я создала этот мир, и я вправе карать тех, кто возомнил слишком много о себе. Кто считает, что если он наделен властью, то все остальные — низшие существа, которые должны с благодатью принимать их повеления. Нет, Зарим. Этого не должно быть. Скажи, почему людям все время чего-то мало: власти, золота, земель? Не пытайся и ты не ответишь на этот вопрос. На него нет ответа. Саму суть человека не изменить. Что-то да и пробудит в человеке жадность или гнев. Властолюбие и вседозволенность. Человек очень непредсказуемое существо и очень противоречивое. Я только знаю одно, что любовь удерживает людей от глобального исчезновения с лица земли. Любовь и вера. И все же каждый ждет наказание несправедливости, и каждый верит, что добро всегда побеждает зло.

— Богиня!

Зарим осел, подломившись под тяжестью осознания, голова его поникла в знак почтения и растерянности.

— Встань, учитель, — прозвучал тихий, но властный голос. — И храни это знание при себе. Время для откровений еще не настало.

Старый отшельник, провожая взглядом удаляющуюся Повелительницу, застыл с улыбкой на лице, словно окаменел. Внезапно его пронзил леденящий ужас.

Он осознал, что гонял саму Богиню по тренировочной площадке, как мальчишку, и даже подстегивал её прутом… по… пятой точке!

Он провел дрожащей рукой по лицу, пытаясь унять внезапную дрожь, и усмехнулся сквозь нее:

— Да кто ж мне поверит? Никто и никогда. Хммм… вот так, наверное, и рождаются легенды.

Змея, словно жидкий шелк, струилась меж барханов, прочь удаляясь от людского жилья.

Песок, послушный легкому дыханию ветра, спешил заровнять ее извилистый след, скрывая от любопытных глаз направление пути, будто сама пустыня не желала выдавать ее тайну.

Солнце, немилосердное и всевидящее, безжалостно палило раскаленный песок, заставляя воздух дрожать маревом.

Змея чувствовала этот жар каждой чешуйкой, но упорно продолжала свой путь. Движения ее были отточены, каждое перетекание тела — выверенные движения танца.

Мой путь лежал в Оришор, где должен был начаться мой тернистый путь мести.

Я должна выследить караванщиков, тех самых, что обрекли меня на верную смерть в безжалостных песках.

И то, что они лишь исполняли гнусный приказ принца, ни на йоту не смягчало их вины в моих глазах.

Я не ждала быстрых результатов. Они могли быть сейчас где угодно: собирая новый караван в далеком государстве, или их «корабли пустыни» уже бороздят пески.

У меня есть время. Я знаю, что наши пути все равно когда-нибудь пересекутся.

Шантар неторопливо брел по улочкам маленького городка, словно ворон, залетевший в стаю голубей.

Моя темная фигура выделялась мрачным силуэтом на фоне стен и домов в пастельных тонах.

Любопытство вилось вокруг одинокого путника, чье лицо скрывалось под плотным покровом, оставляя на обозрение лишь два мерцающих уголька глаз.

Мои пальцы судорожно сжимали оплетку ножен, а за спиной таился меч.

Я была начеку, хотя и знала: к шанарам питают особое уважение. Никто в здравом уме ни посмеет не то что вступить с ними в схватку, но даже бросить косой взгляд или обронить колкое слово в их адрес.

Они слыли отчаянными воинами, отмеченными печатью невозмутимого хладнокровия.

Богатейшие торговцы и властители мира сего зазывали их в свои ряды, но шанары, гордые и неприступные, лишь помогали охранять караваны, оставаясь верными своим вольным племенам.

Шептались, что однажды некий безумец навлек на себя гнев воина, и караван его настигла жуткая участь: он был растерзан ядовитыми змеями и скорпионами, словно сама пустыня восстала против него.

Ибо воинов этих не просто уважали — их боялись. Им много приписывали и плохого, и хорошего, но все знали одно: с таким проводником путь будет легок и безопасен.

Во мне сложно было заподозрить женщину. Шанары по природе своей отличались высоким ростом, почти болезненной худобой и змеиной гибкостью.

Черные шаровары и свободного покроя рубашка, перетянутая на талии кожаным поясом, скрывали очертания тела.

Так что телосложением я сильно не отличалась от мужчин шанар, ну, могут подумать, что юнец пожаловал в город, чтобы заработать немного денег.

А вот мои руки могли выдать меня, и пришлось их спрятать за перчатками из тончайшей кожи. Пусть и хрупкая защита, но она поможет скрыть предательский изгиб женской ладони.

Не знаю архитектурных красот других городов, но мой путь пролегал сейчас сквозь базар — клокочущее сердце города, где людской поток бурлил в многоголосом хаосе.

И надо же прямо на входе примостилась знакомая предсказательница, ожидая подаяния от мимо проходящих людей.

«Как же она добралась до этого места? Неужели караванщики проявили сострадание и позволили с караваном пройти ей такой путь? Ведь у женщины нет и ломаного гроша. Она живет на то, что ей подадут.»

Словно ощутив мой взгляд, она вскинула свою седую голову и устремила на меня взор, пронзительный и мудрый.

"Шарис вернулась", — прошелестел ее шепот, подобно сухому листу на ветру.

Люди обтекали ее, грязную и растрепанную, словно река обходит корягу, не удостаивая даже мелкой монетой.

Делали вид, что не замечают ее, или же делали вид, что спешат по своим важным делам, не находя времени для капли сострадания.

Люди еще долгие годы будут пересказывать увиденную картину, как шантар замер у ног нищенки и присел напротив неё на корточки.

— Тебе не место здесь, — прошептала так, чтобы наш разговор никто не слышал. — Такие, как вы — отверженные, изгои общества. Ваши души не вписываются в их тесные рамки. Пойдем со мной. Я увезу тебя туда, куда звали твои видения. Там обретешь ты кров и забудешь голод, оставишь позади скитания по городам, откуда тебя гонят.

— Я пойду с тобой, Шар… шантар, — прохрипела она, и в ее глазах вспыхнул слабый огонек. — Я жажду увидеть то, что является мне в видениях.

Я протянула ей руку, и она, с трудом опираясь на клюку, поднялась. Сквозь разношерстную толпу поплыли две фигуры: шантар и древняя старуха, словно воплощение силы и хрупкости, мудрости и немощи, вызывая в людях ропот удивления, растерянное непонимание и безмолвные вопросы.