– Так руки у него болели! – подала голосок Тия.
– Знаю, – кивнул Рейн.
– Его не стало ещё до болезни, – поделился мальчишка. – Враги здесь целой волной проходили. Отец спрятал нас под полом, а сам вышел из дома. Думал переговорить, откупиться, а в итоге… Мы его вон там, – кивнул он куда-то в сторону, – похоронили.
У меня всё внутри перевернулось. «Мы», это он и его сестрёнка? И они продолжали жить после всего этого здесь одни, рядом с…
– Ребята, – подошла я ближе, – здесь же совсем близко детский приют. Вы почему не пришли? Вы даже не пробовали прийти туда или куда-нибудь ещё за помощью?
Малышка вцепилась в руку брата и едва не повисла на ней, пряча от меня лицо, прижимаясь к нему то ли от страха, то ли от смущения.
– Отец их, – вместо детей пояснил мне Рейн, – нелюдимым был… Так и их воспитал.
– А почему?
– Так волчья кровь в их жилах, – сказал он мне просто, – таких люди не особо любят, вот и привык их народ как-то особняком держаться и не доверять никому.
– Но нам, – улыбнулась я детям, – можно! Надо, – добавила, уже обращаясь к Рейну, – что-то придумать, чтобы они одни здесь не оставались… Но не вести же их в дом на карантине?
Рейн задумался, разглядывая исхудавших детей и местность вокруг, которая шумела листвой и пахла пеплом и сыростью.
– В приюте порядок наведём и вернёмся за ними, – взял он меня за руку и, не обращая внимания на мои возражения, потянул прочь от этой хижины.
Арго со Славкой беспрекословно последовали за нами.
В итоге домой вернулась я вся в слезах, которые с трудом уняла лишь потому, что встретила меня толпа обеспокоенных детей.
– Всё хорошо, – заверяла я их, когда меня наперебой начали расспрашивать. – Правда, всё хорошо! Мне просто, – всхлипнула, – так жаль… Так жаль, что вам всем пришлось столько… пере… жить, – судорожно втянула воздух, пытаясь не зарыдать.
Видимо, здесь я научусь плакать при ком то, а не держат всё в себе.
Рейна же это, похоже, умиляло. Он, мягко посмеиваясь, вновь взял меня за локоть и увёл в сторону.
В сторону кухни.
– А ты я смотрю, – не преминула заметить, – слова на ветер не бросаешь? Действительно меня на кухне видеть захотел.
– Почему тебя это задело?
Он первым принялся хозяйничать там, проверяя шкафчики, рассматривая чугунки и посуду.
– Да не то, чтобы задело… – закусила я губу, наблюдая за ним с плохо скрываемым интересом.
– Но от платья ты не спасёшься, – прокрались в его голос угрожающие нотки. – С остальным, как знаешь.
– И с замужеством?
– Боюсь, этого у тебя и вовсе нет шансов избежать, всё предрешено.
– Из-за имени? – невольно провела я пальцами по запястью, где под кожей временами высвечивалось его истинное имя.
– Да не совсем, – улыбнулся Рейн, ставя на плиту чугунный большой горшок, наполненный водой. – Предрешено мной!
– Самонадеянно, – сузила я глаза.
Но не успела ничего больше сказать и даже отступить, когда Рейн оказался передо мной и, подхватив меня, усадил на стол, отрезая мне путь к побегу руками, которыми опёрся об стол по сторонам от моих бёдер.
– Знаешь, Марья, – прошептал он, – ни одна женщина ещё даже шутить не смела, что не хочет быть моей. Тебе… стоит задуматься. Присмотреться.
Я замерла, молча.
– Ну? – спустя какое-то время, не выдержал он. – Что ты?
– Смотрю, – выдохнула я. – Ты пугаешь меня, знаешь?
Он медленно отстранился.
– Не хотел, – произнёс так, что я поверила сразу. – Просто не знаю, как быть с тобой.
– С этим тоже сталкиваешься впервые? – улыбнулась.
– Да, – не стал он спорить.
– Зачем вода? – вдруг смутившись, решила я перевести тему.
– Для супа. Скоро принесу продуктов. И не только.
На кухне сделалось тепло и уютно, огонь разгорался в печи и тихо потрескивал, за окном сгущались сумерки. Заката не было видно из-за туч. Я немного опасалась, не собирается ли разразиться буря, но пока… Пока было очень хорошо.
И этот странный, не вписывающийся из-за своей красоты и силы мужчина, прислонившийся к подоконнику, наблюдающий за мной так, будто я какая-то желанная ему диковинка, лишь добавлял мне спокойствия.
А ведь мог бы и правда пугать. Иначе пугать, по-плохому…
– Я сказать хотела, – заправила за ухо тёмную прядь волос и присела на стул, – мне кажется, твои племянники в моём мире. И если ты можешь открыть путь туда...
– Чтобы вы со Славой ушли?
На это я не ответила.
– … если можешь открыть путь, то мог бы их там разыскать.
Рейн долго молчал. Он не проронил ни слова, пока вода в котелке не закипела.
– Если бы я открыл путь, – будто эхом повторил он мои слова, – мог бы их разыскать… Но в твоём мире моей силы со мной не будет. Она сохраняется лишь ненадолго рядом с открытым проходом. И… ты бы осталась там, Марья?
– Если так, кстати, кто открыл путь в первый раз? – я намеренно уходила от ответа, признаю.
– Дети, – предположил Рейн, передёрнув плечом. И сдаваться был не намерен: – Ты бы предпочла жизнь там, жизни со мной?
– Я ведь тебя едва знаю… – прошептала я в отчаянье, мучаясь от противоречивых чувств. – Да и Слава, как быть с ним? Он не рад этому миру… Единственное, – нащупала я в кармане ключик. – Что, если его мама и правда каким-то образом здесь?
– Это вряд ли…
– Пусть так, – не стала я спорить, мою сестру, Лилю, должны были давно уже отключить от аппарата, скорее всего я желаемое выдаю за действительное, а потом сама же и мучаюсь от сомнений. – Но разве честно будет не сказать Славе обо всём?
– О твоих сомнениях насчёт его матери? – изогнул Рейн бровь.
– Да. И насчёт того, хочет ли он вернуться.
– Мальчишку можем отправить домой в любой момент. Одного, – отрезал дракон.
Развеселившийся огонь в печи отбрасывал на него красные жаркие блики. Чарующе…
Я нахмурилась.
– Если Славка уйдёт, то я тоже. Прости… Но как оставить его сиротой? Его, – выделила я. – Не видишь, что-ли, что мальчик и без того изранен? Нельзя ему одному.
– Только в этом дело?
Он всё напирал на меня, и мне становилось тошно. Поэтому я поступила так, как сама от себя не ожидала – развернулась и выбежала из кухни.
К счастью, Рейн за мной не пошёл. Дал мне передышку, время, чтобы успокоиться.
Но когда я привела себя в порядок, ополоснув лицо стылой водой, зачерпнутой в ладони из ведра, и посидела немного на крыльце, после чего вернулась на кухню, то дракона там уже не обнаружила.
И только решила готовить ужин без него из ингредиентов, которые имелись в наличии, как в холле поднялся шум. И этот шум, гул детских голосов, всё нарастал и нарастал, поднимался стремительной волной, идущей в мою сторону.
Я выбежала в коридор, готовясь к очередному происшествию, но детские лица были радостными, пусть и взбудораженными.
– Мама, – наперебой твердили они, показывая ручками в сторону выхода, то и дело, пытаясь ухватить меня за края одежды, подгоняя, утаскивая за собой, – мама! Там дождь из еды! Смотри! Идём скорее!
Когда же мы всей толпой вышли во двор, первое, что я увидела, это как мой Шмель и Пчела рвут на куски мясо, брошенное на землю. А рядом лежат ломти такого же. Словно кто-то оторвал у невиданного, наверняка редкого зверя по куску и сбросил с высоты. Сбросил вместе с парой мешков овощей и круп, часть из которых тоже частично рассыпалась по земле.
Но не беда! Соберём и промоем.
Это первое, что я сразу же попросила сделать детей. А сама, пусть и несколько удивлённая и испуганная (вид разбившегося о каменную кладку мяса был не особо привлекателен) принялась за сортировку продуктов и попытки отогнать от остального зверей.
Славка тут же оказался рядом, каким-то чудом прежде, чем я успела ему запретить, набросил на шею Пчелы самодельный ошейник из свёрнутого полотенца.
Шмелю ничего не оставалось, кроме как подчиниться тоже. И мальчишка мой привязал их обоих к ближайшему дереву.
