Двойник короля 19 (СИ) - Скабер Артемий

Подошёл к хану.

— У нас дела, — сказал я, когда лысый пытался схватить старика, а тот его бросил.

Монгол тут же вскочил и оскалился.

— Я готов! — сказал он и ещё раз бросил Ама, который попытался на него напасть. — А тебе, волчонок, учиться и учиться. Сила есть, но вот тактики, стратегии и мастерства не хватает.

Тимучин говорил без снисхождения или высокомерия. Просто констатировал факт, как наставник, оценивающий успехи ученика. В его глазах светилось что-то вроде одобрения. Он видел потенциал в этом странном мальчишке.

— Я медвежонок! — тут же заявил подросток.

Гордость в голосе заставила меня внутренне усмехнуться. Ам всегда будет Амом.

— Как скажешь… Как скажешь… — хмыкнул Тимучин.

Удивительно. Хан, который построил империю, был духом много лет, сейчас дерётся с монстром в человеческом обличье, чтобы доказать себе и остальным, что он ещё сильный, что он не старик. Хотя мог бы занять другое тело, но, как я понял, ему комфортнее именно в такой оболочке.

Ам поднялся и отряхнулся. На его лице играла азартная улыбка. Поражение не задело его гордость. Наоборот, казалось, разожгло желание учиться, становиться лучше. В этом тоже было что-то… почти человеческое.

— Ты хочешь использовать меня и моё войско как элемент устрашения? — спросил Тимучин.

Он смотрел прямо, без лукавства, понимал мои намерения, даже не требуя объяснений. Разумеется, старый волк видит стратегию насквозь.

— Да, — кивнул. — Если не согласятся, тогда будет то, что ты так хочешь… Битва!

— Надеюсь, они выберут второй путь, — хмыкнул старик.

В его глазах вспыхнул азартный огонёк. Пальцы непроизвольно сжались, словно уже держали рукоять меча. Тимучин жаждал сражения.

А я бы предпочёл первый вариант. У них мои люди, мне нужно ехать дальше по делам. Оставаться ещё… Сильно помешает, и придётся всё заново придумывать.

Мы уже шли к воротам. За нами следовала сотня монголов. За спиной слышался лязг оружия, приглушённые разговоры. Воины готовились к возможному бою, проверяли снаряжение, обменивались короткими фразами.

Створки открыли, и мы вышли. Ночной воздух был прохладным. Заметил, что листья на деревьях уже пожелтели. Хм… Как-то не увидел сразу. Осень во всей своей красе, скоро зима. Звёзды мерцали на чистом небе. После дождя всё словно обновилось, стало свежим и ярким.

Перед нами расстилалась равнина, а за ней — тёмная масса имперского лагеря. Видны были палатки, костры, часовые у постов. Они тоже ждали. Знали, что решится судьба многих.

— Кристаллы, зелья, оружие, артефакты, — начал я, обращаясь к Тимучину. — Получите, как прибудем в особняк.

— Само собой, — кивнул хан. — Я потом на джунгаров пойду. Может, ты со мной? — глаза сверкнули. — Там точно будет битва и хорошая. Разомнём кости.

— Прости, Тимучин, но есть кое-какие обязательства, — пожал плечами. — Но как только закончу, если потребуется помощь… Можешь на меня рассчитывать.

Хан понимающе кивнул. Он ценил прямоту и честность. Лучше откровенный отказ, чем пустые обещания — такова воинская этика во все времена.

Замолчали, сели. К нам кто-то вышел. Силуэт приближался от имперского лагеря. Четыре фигуры: офицер впереди, три солдата позади. Изучил идущего. Походка была уверенной, но напряжённой. Спина прямая, военная выправка, руки свободно висели. Он не готовился к бою или хотел так показать.

Лицо стало различимым. Сосулькин. Снова его! Интересный выбор. После смерти генерала могли прислать кого угодно — нового генерала, дипломата, мага высокого ранга, но отправили того же подполковника. Почему? Либо кадровый голод, либо специально. Сосулькин уже имел со мной дело, знал мои повадки. Может быть, рассчитывали на установленный контакт? Или он добровольно вызвался, желание исправить ошибки командования? Уважаю таких.

Подполковник сел за стол. Движения сдержанные, контролировал каждый жест. Руки положил на столешницу. Открытая поза, демонстрация мирных намерений.

Изучил его лицо: усталость, глубокие тени под глазами. Когда последний раз спал? Новые морщины вокруг рта. Стресс. Плечи были напряжены сильнее обычного, мышцы шеи тугие. Ожидает плохого исхода переговоров. Правильно ожидает.

Я спрятал раненую руку под столом, продемонстрировал здоровую. Пусть думает, что бой с генералом прошёл легко, пусть переоценивает мои возможности. Психология. В переговорах она важнее силы.

— Павел! — голос подполковника звучал ровно, но я слышал микродрожь в конце фразы.

Напряжение. Он помнил нашу последнюю встречу. Помнил, чем закончилась. Зрачки слегка расширены, учащённое дыхание, адреналин в крови — организм готовился к опасности. Хорошо, страх — полезный союзник.

— Эдуард Антонович, — ответил сухо.

Формальность как оружие. Подчеркнул дистанцию. Мы не друзья, не товарищи. Наблюдал за его реакцией: едва заметное напряжение лицевых мышц. Он надеялся на более тёплый приём. Не дождался.

Сосулькин оглядел Тимучина. Старый хан сидел, скрестив руки на груди. Его лицо, испещрённое морщинами, было непроницаемой маской. Только глаза выдавали интеллект и опыт многих десятилетий войн и интриг. Сделал правильные выводы. Хан опасен, очень опасен.

Подполковник вернул взгляд ко мне. В глазах — вопрос. Кто этот человек? Союзник? Наёмник? Или что-то большее?

Не ответил, пусть гадает. Неопределённость усиливает давление.

Изучил язык его тела. Руки слегка сжаты — готов был схватиться за оружие при первой угрозе. Ноги под столом расставлены — готовность к прыжку.

Профессионал, опытный боец. Но сейчас он был не в бою,а в переговорах, здесь другие правила.

— Кто этот господин? — наконец-то спросил Сосулькин.

— Что с моими людьми? — я проигнорировал вопрос.

Сосулькин должен сразу понять иерархию в этом разговоре. Я задаю вопросы, он отвечает. Когда я сочту нужным, он получит информацию. Не раньше.

— Насчёт этого… — поморщился подполковник. — Это была не моя инициатива. Я пытался.

Искренность прозвучала в его голосе. Он действительно не хотел этой эскалации. Военный, понимающий цену крови и сражений, но выполняющий приказы, даже если они противоречат его личным убеждениям.

— Меня слабо интересует, — оборвал его. — Это сделали.

Холод в моём голосе мог бы заморозить воду.

— Что с генералом? — задал он вопрос.

Глаза Сосулькина на мгновение вспыхнули тревогой.

— К сожалению, погиб, — выдохнул я. — Переоценил свои силы и возможности. Допустил фатальную ошибку.

Не стал уточнять, что ошибка заключалась в недооценке меня. В решении, что со мной можно играть, как с пешкой.

— Плохо… — покачал головой Сосулькин. Искреннее сожаление отразилось в голосе.

— Это была не моя инициатива, — вернул его слова. — Я пытался.

Зеркальный ответ, острый укол. Напоминание, что ответственность лежит на тех, кто начал эту игру. Я лишь ответил на агрессию.

Подполковник оценил мой жест. В его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение. Мы оба говорили на языке власти и стратегии.

— Что дальше? — спросил он.

Прямота, солдатская честность — мне это нравилось в Сосулькине. Никаких лишних слов, никаких витиеватых фраз, только суть.

— Думаю, вот как мы поступим, — наклонился. — Вы мне немедленно возвращаете всех моих людей. Если кто-то из них пострадал, то я убью тысячу.

— Дерзко! — тут же выдал подполковник.

В его голосе слышалось не возмущение, а, скорее, профессиональное уважение к смелому ходу.

— Потом вы уходите, снимаете блокаду. Если увижу кого-то на территории… Он умрёт.

Где-то вдалеке завыл волк.

— Магинский, это невозможно! Приказ императора.

Сосулькин был солдатом до мозга костей. Приказы для него — священны, даже если они противоречат здравому смыслу или личным убеждениям.

— Ты! — рявкнул монгол. — Я Тимучин, хан. Со мной войско в почти триста тысяч.

Голос Тимучина прогремел, как раскат грома — властный, не терпящий возражений. Лицо Сосулькина тут же напряглось. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но замолчал.