Чехов. Последнее дело (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

Яблокова фыркнула. Её пальцы привычно, даже чуть лениво разливали по чашкам настоявшийся отвар. Тонкие струйки пара потянулись вверх, заполняя воздух ароматами — терпкими, густыми, с лёгкой кислинкой. Там смешались мята, боярышник, зверобой и что-то ещё, неуловимое. Как будто в каждой чашке был добавлен свой, особенный секрет.

— Свел счеты с жизнью, говоришь?

Тон у неё был почти нейтральный, но я знал: если она переспросила, значит сейчас она добавит что-то очень важное

— Да, конечно, самоубился он, — продолжида Людмила Фёдоровна, даже не попытавшись скрыть скепсис. — Такие ушлые да скользкие обычно за жизнь до последнего держатся. Поди инсценировал смерть, а сам свалил за границу с наворованными деньгами.

Она потянулась к подносу, взяла одну из чашек и протянула мне.

— Держи. Поможет.

Я коротко, с благодарностью кивнул в ответ. Взял чашку обеими руками и сжал её между ладоней. Сделал глоток. Настой оказался насыщенным, крепким, как раз то, что нужно.

— Тогда призраки бы рассказали про такое, — сообщил я негромко.

Людмила Фёдоровна покосилась на меня исподлобья, с намеком на ехидство.

— Прямо так и рассказали бы? Ты, поди, и спросить забыл.

— Я уточнил, что ищу хозяина особняка, — спокойно ответил я, не глядя на неё. — Призраки сказали, что его нет в этом мире.

Она помолчала. Слишком долго для обычного разговора. Потом медленно нахмурилась, как будто в голове сама себе что-то сопоставила. Откинулась на спинку кресла. Глаза её оставались прикрытыми на долю секунды дольше, чем следовало.

— Выходит… попался душелову? — осторожно спросила она, не повышая голоса.

— Скорее всего, так и было, — медленно произнёс я. — Если человек действительно уходит из жизни добровольно, его забирает душелов. И тогда — путь только один: на вокзал. Значит, ему не помогали. Значит, решение было его. И он… начал новую жизнь.

Я замолчал. Глаза скользнули в сторону, зацепились за пустое пространство между двумя книжными полками. Там обычно стоял Борис Николаевич и рассматривал нашу библиотеку.

— Или, — продолжил я, почти шепотом, — если он был… ну, не совсем чист, то его могла прибрать Мара.

Яблокова не ответила сразу. Потом, сдержанно, почти неслышно спросила:

— Ты хочешь наведаться к ней?

Я качнул головой. Без резкости. Просто коротко.

— Не особенно, — сказал я. — Просить Мару об одолжении — всё равно что составить расписку. А оказаться у неё в долгу… Не самая разумная идея. И пусть мы с ней, как ни крути, почти породнились, — я скривился, — но занимать у этой дамы я пока не спешу.

Яблокова слегка усмехнулась, но улыбка вышла тусклой. Она покрутила чашку в руках.

— Если на адрес приказчика приходила группа зачистки из шаманов, с голодными призраками, — протянул я, — значит, он явно что-то знал. Что-то, о чём предпочли не писать в отчётах. Раз руководство вдруг вспомнило про дела давно минувших дней — значит, запахло серьёзным. И, скорее всего, это «что-то» и подтолкнуло приказчика к решению. Он понял, чем всё закончится. И выбрал своё окончание сам.

Яблокова тихо покачала головой, слегка прищурившись.

— Я бы сказала — очень серьёзное, — медленно произнесла она. — Раз уж человек, который совесть ещё в младенчестве удавил, пошёл на такой радикальный шаг.

Я чуть склонил голову, но возражать не стал сразу. Сделал вдох, и только потом ответил:

— Дело не в совести, — спокойно сказал я. — Он просто увидел, как быстро затягивается петля. Наверху приняли решение. Скорее всего, если бы его взяли живым, дали бы каторгу. Долгую, беспросветную. А может, даже бессрочную. И и не только ему одному. Он смалодушничал. Ушёл из жизни, потому что понял — выбора не осталось.

Я сделал паузу, глядя куда-то мимо комнаты, сквозь стены. Как будто там, на том краю, можно было что-то ещё разглядеть.

— Вот и прибрал его душелов, — тихо добавил я. — Раз на земле его больше ничего не держало.

Яблокова уже открыла рот, явно собираясь что-то сказать, но не успела. В кармане пиджака завибрировал телефон — негромко, но отчётливо, как будто напоминая, что вечер ещё не закончился. На экране высветилось имя: Плут. Неглубоко вздохнул и нажал на кнопку.

— У аппарата, — ответил я, откинувшись в кресле.

— Добрый вечер, мастер Чехов, — послышался из динамика знакомый голос Гордея. Говорил он в своей обычной манере — чуть громче, чем нужно, и с тем оттенком уверенности, который часто прикрывает лёгкое волнение. — Что интересного было у дома бывшего приказчика?

— Гришаня? — уточнил я, уже догадываясь, кто меня сдал.

— Он разговорчивый, — подтвердил Плут. — Особенно если его угостить киселем с плюшками. Не обижайтесь, он ведь не открыл никаких секретов.

Я скользнул взглядом в сторону, чуть приподняв бровь.

— Ну так что? — не сразу, с небольшой паузой спросил Плут. — Удалось что-нибудь узнать по «Содружеству»?

Я ответил спокойно, без лишних эмоций:

— Хотел проверить, остался ли там призрак самоубийцы.

— И как? — уточнил Гордей.

— Призрака там нет, — поведал я. — Но местные духи рассказали, что к особняку приезжали шаманы от Содружества, чтобы уничтожить духа. Видимо, не рядовые — раз уж смогли приручить голодных призраков. А те, как известно, подчиняются не каждому.

Я кратко изложил всё, что успел выяснить. Голос Гордея на том конце провода помолчал пару секунд, словно обдумывая сказанное мной.

— Понял, — сказал он, когда тишина уже почти стала неловкой. — Попрошу ребят на улицах пробить, кто под такие ориентировки подходит. Как только что-то узнаю — позвоню, мастер-некромант. На связи.

— До встречи, — ответил я.

Экран мигнул, вызов завершился.

Я положил телефон на стол, рядом с чашкой, и на какое-то время просто смотрел в пустую середину комнаты. В ней, как всегда, было тише, чем хотелось.

— Иди ложись, — мягко сказала Яблокова. Голос у неё был спокойный, почти бытовой, но в нём ощущалось нечто большее — забота, привычная, не показная. — Утро тоже никто не отменял. А если ты всю ночь думать будешь, утро будет не таким бодрым, как хотелось бы.

— Ваша правда, — кивнул я. Слов без нужды не добавлял.

Тело отзывалось лёгкой усталостью, голова — нет. В ней, наоборот, всё крепче укоренялась одна мысль: завтра обязательно надо позвонить Беловой. Узнать, что там нарыли жандармы на старого приказчика.

— Пойду поставлю тесто на завтра, — сообщила Яблокова. — А ты марш спать, пока снова в голову не полезло что-нибудь про работу.

Я усмехнулся.

— Не полезет. До утра все обойдутся и без меня.

— Вот и отлично. А если не обойдутся — пусть звонят по официальным каналам, — буркнула она. — У нас не круглосуточная приёмная.

Я поднялся, подошёл к двери и задержался.

— Спокойной ночи, Людмила Фёдоровна.

Она обернулась через плечо.

— И тебе.

Я вошел в свою комнату, на ходу расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки. Свет зажигать не стал. Скинул пиджак, положил на спинку кресла. Я лег простыни, не раздеваясь полностью и уставился в потолок.

И всё-таки, прежде чем закрыть глаза, подумал — а что, если картина и правда была первым домом Виноградовой? И если в жизни всё начинается не с ключей, а с того, что ты однажды разрешаешь себе мечтать.

Ночью меня разбудил возмущенный шепот Ярослава:

— Ну почему я? Давайте вы сами его позовете.

— Не умничай. Тебе не идет, — язвительно отозвался Козырев. — Буди хозяина. Как бы чего дурного не случилось. Наша женщина может этого дурака и прибить.

— Кого? — уточнил я сипло.

— Вот видишь, сам проснулся, — обрадовался Василий. — Вашество, там этот упырь пришел. Волков, кажется. Пытается камушком в окно Людмилы Федоровны попасть. Бориска не дает ему этого сделать, — голос Козырева наполнился гордостью, — Тренируется наш «младшенький».

— Камешком? В окно? — сонно переспросил я. — Зачем?

— Так обычно всякие проходимцы пытаются приличных девиц выманить из дома на разговор.