Попаданка в беременную жену дракона (СИ) - Мистеру Майарана

Силы понемногу возвращались. И физические, и, как мне казалось, магические. Я чувствовала себя увереннее, решительнее. Но и тяжесть ответственности, лежавшей на моих плечах, ощущалась все сильнее.

Однажды вечером, когда я снова практиковалась с Анорой в ее маленькой комнатке, полной сушеных трав, я попыталась «настроиться» на ее тень, как мы договаривались. Закрыла глаза, сосредоточилась… И вдруг, вместо мыслей Аноры, которых я ожидала услышать, в мое сознание ворвался совершенно другой образ

Короткий, как вспышка молнии, но такой яркий и тревожный. Огонь… крики… лязг стали… И яростный, полный боли драконий рев, от которого, казалось, содрогнулся сам воздух. Рев, в котором я с ужасом узнала его. Конарда.

Браслет на моей руке внезапно обожгло таким жаром, что я вскрикнула, отдергивая руку. Анора испуганно посмотрела на меня.

– Леди Ройверс, что с вами?!

А я смотрела на свой пылающий браслет, и в голове стучала только одна мысль: «Конард… Он жив!»

54

Огонь. Крики. И этот яростный, полный боли драконий рев, который до сих пор отдавался в ушах, заставляя сердце сжиматься от ужаса и… странной, непрошеной тоски. Браслет на моей руке все еще слабо пульсировал теплом, как живое существо, откликнувшееся на зов своего хозяина.

Конард был жив. Я знала это, чувствовала каждой клеточкой своего отравленного, но упрямо цепляющегося за жизнь тела. И он был в беде. В смертельной беде.

– Леди Ройверс, что с вами?! – Анора испуганно смотрела на меня, ее рука все еще сжимала мою, пытаясь успокоить дрожь, которая никак не проходила.

– Он жив, Анора, – прошептала я, глядя на свой пылающий браслет. – Конард жив. И я… я должна ему помочь.

Травница покачала головой, в ее глазах смешались сочувствие и тревога.

– Леди, это могло быть просто видение, отголосок ваших переживаний… Вы еще так слабы, вам нельзя…

– Я должна! – мой голос неожиданно окреп, в нем зазвенела сталь, которой я сама от себя не ожидала. – Я не знаю, как, но я чувствую, что он там, что ему нужна помощь. И если я ничего не сделаю… я себе этого никогда не прощу.

Я знала, что это безумие. Я едва держалась на ногах, моя магия была слабой и непредсказуемой, а мысль о том, чтобы снова добровольно шагнуть в тень, в этот пугающий Сумрак или еще куда похуже, вызывала тошнотворный страх. Но образ Конарда, сражающегося, раненого, ревущего от боли, стоял перед глазами, заслоняя все остальное.

– Я снова попробую, Анора, – сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя сердце колотилось, как бешеное. – Я попытаюсь… дотянуться до его тени. Как тогда, случайно. Я должна хотя бы увидеть, где он, что с ним.

Анора долго смотрела на меня, потом тяжело вздохнула.

– Я не смогу вас остановить, леди, я это вижу. Но обещайте мне, что будете предельно осторожны. И если почувствуете, что силы покидают вас, немедленно возвращайтесь. Ваша жизнь и жизнь ребенка… они сейчас важнее всего.

Я кивнула, хотя знала, что если увижу его в настоящей беде, то вряд ли смогу так просто «вернуться».

Анора дала мне выпить еще своего восстанавливающего отвара, горького, но, кажется, придающего немного сил. Я взяла в руку несколько зубчиков чеснока – мой единственный надежный оберег в этом мире теней.

Закрыв глаза, я попыталась сосредоточиться. Отогнать страх, сомнения, слабость. Я думала о Конарде. О его силе, о его ярости, о том, как он превращался в дракона. О его тени – такой же темной, могущественной, как и он сам. И о том отчаянном, полном боли реве, который я услышала. Он был моим маяком в этом безбрежном океане теней.

Мир вокруг начал таять, расплываться. Привычные очертания комнаты Аноры сменились серой, клубящейся мглой. Сумрак. Но на этот раз я не чувствовала паники. Только жгучую, всепоглощающую решимость.

Я шла вперед, в эту серую пустоту, ведомая лишь слабым, едва уловимым ощущением его присутствия, которое исходило от моего браслета. Тени-твари скользили мимо, не обращая на меня внимания, отпугиваемые, видимо, силой чеснока или моей собственной, изменившейся аурой.

И вдруг… я его увидела.

Вернее, сначала я почувствовала. Волну такой сокрушительной мощи, такой первобытной ярости, что у меня перехватило дыхание. А потом, сквозь серую дымку Сумрака, проступил его силуэт.

Это был он. Конард. Но не человек.

Дракон.

55

Дракон. Огромный, черный, могучий. Тот самый, чей силуэт я видела на фоне закатного неба, когда он покидал «Каменный Страж». Тогда меня охватил первобытный ужас от самого факта его существования, от осознания, что мужчина, которого я знала, был… этим.

Сейчас ужас был другим. Более глубоким, более личным. Потому что этот дракон, Конард, был ранен. Смертельно ранен, судя по всему.

Я парила невидимой тенью, наблюдая за ним из серого марева Сумрака или из его собственной, колеблющейся от боли тени – я уже не всегда понимала, где заканчивается одно и начинается другое. Он находился на дне какого-то узкого, мрачного ущелья, зажатый между отвесными скалами, которые, казалось, смыкались над ним, готовые похоронить его заживо.

Его черная, как смоль, чешуя была местами содрана, обнажая кровоточащую плоть. Одно крыло неестественно вывернуто, сломано у самого основания, беспомощно волочилось по земле. Второе, хоть и выглядело целым, тоже было повреждено – он не мог им взмахнуть, лишь судорожно подергивал, издавая при этом тихий, страдальческий стон, похожий на скрип старых деревьев.

Он снова и снова пытался выбраться. Вонзал огромные, острые, как кинжалы, когти в каменные уступы, подтягивался всем своим могучим телом, но камни крошились под его весом, и он срывался, тяжело ударяясь о дно ущелья. Каждый такой срыв сопровождался яростным, но полным отчаяния рыком, который отдавался в моей душе тупой, ноющей болью.

В какой-то момент он замер, его огромная голова с пылающими, как угли, глазами медленно повернулась в мою сторону. Я знала, что он не видит меня, но он чувствовал. Чувствовал мое присутствие, мою тень. Во взгляде этих нечеловеческих глаз не было узнавания или гнева, направленного на меня. Только бездонная усталость, боль и какая-то первобытная, звериная тоска. Он тихо, почти скорбно, рыкнул, словно жалуясь на свою судьбу невидимому свидетелю, а потом снова, с новой, отчаянной яростью, бросился на неприступные скалы.

Я смотрела на его тщетные, полные агонии попытки, и сердце сжималось от жалости и ужаса. Он был так силен, так могуществен. И видеть его сейчас таким – беспомощным, раненым, запертым в этой каменной ловушке – было невыносимо.

И тут до меня дошло. Три недели. Прошло три недели с тех пор, как Джад объявил о его «смерти». Три недели он мог быть здесь. Один. Раненый. Без помощи. Отчаянно борясь за жизнь, в то время как я… я оплакивала его, не зная правды. Эта мысль обожгла меня стыдом и новой волной ужаса. Как он выжил? И почему его не нашли враги?

Я продолжала наблюдать, пытаясь понять, что еще его держит, что мешает ему исцелиться – драконы ведь славились своей невероятной регенерацией. И тут я заметила это. В тот момент, когда он в очередной раз неудачно двинул телом, пытаясь найти опору, на его могучей спине, между мощными лопатками, там, где чешуя была особенно толстой, я увидела что-то чужеродное, темное на фоне его черной шкуры.

Присмотревшись внимательнее, я поняла. Это была рукоять. Рукоять кинжала или короткого меча, глубоко вонзенного в его плоть, почти по самый простой металлический эфес. Клинок, должно быть, вошел глубоко, повредив что-то важное, мешая ему двигаться, исцеляться, взлететь.

Но самое страшное было не это. Сама рукоять была инкрустирована несколькими крупными, ограненными камнями. И эти камни… они испускали слабое, но отчетливое, неестественное фиолетовое свечение, которое пульсировало в унисон с его прерывистым, тяжелым дыханием. Этот свет был холодным, зловещим, он словно высасывал жизнь из окружающего пространства, из самого дракона.