Предатель (ЛП) - Райан Энтони

— Она ничего не делает, — объяснила Лилат, когда я спросил её по поводу явной озадаченности. — Только говорит. Слова — это просто воздух. — Последнее она сказала на каэритском, и по формулировке я пришёл к выводу, что у её народа это, наверное, популярная поговорка.

— Каэриты во многом мудры, — сказал я. — Но тут они совершенно заблуждаются.

Я размышлял о том, разумно ли оставить Квинтрелла и Адлара. Менестрель с его своенравной преданностью представлял собой сложность, без которой я легко мог обойтись. А ещё, несмотря на все его возражения, я до сих пор не доверял в полной мере его жонглирующему компаньону, хоть тот и принёс присягу солдата войска Ковенанта. На этот раз они приняли решение за меня, просто оседлав лошадей и поехав вместе со всеми остальными на утро нашей отправки. Квинтрелл встретил мой вопросительный взгляд привычной ухмылкой, а Адлар обменялся шуткой с Эйн.

— Мастер Квинтрелл, вы хорошо знаете Куравель? — спросил я, взбираясь на спину Черностопу.

— Лучше, чем хотелось бы, милорд. Это худший и дерьмовейший лабиринт для крысиных бегов, который я когда-либо встречал — а я, как вы знаете, путешествовал далеко.

— Выступали при королевском дворе?

— Не могу сказать, что мне выпадала такая честь.

— Тогда посмотрим, сможем ли мы это исправить. — Я тронул пятками бока Черностопа, пуская коня шагом и направляя его по дороге на юг. — Но предупреждаю вас, принцесса-регент, скорее всего, поскупится на аплодисменты.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Эйн и Эймонд оказались на удивление убедительной парой. Квинтрелл взял на себя задачу по их маскировке и ловко сменил им одежду и внешний вид, создав образ обездоленных молодожёнов, изгнанных из своих домов бурями войны. У них забрали всё снаряжение, которое могло бы указывать на принадлежность к войску Ковенанта или на симпатию к Помазанной Леди, а их оружие ограничивалось хорошо спрятанными кинжалами.

— Вы поняли свою задачу? — спросил я, осмотрев, к своему удовлетворению, их внешний вид.

— Разузнать о настроениях простолюдинов Куравеля, — быстро ответил Эймонд. — Отыскать очаги недовольства и выявить лидеров.

— Я составлю список, хорошо? — с полезной серьёзностью предложила Эйн.

— Никаких списков, — сказал я ей. — Пускай все считают, что ты не умеешь ни читать, ни считать. Держи все имена в голове.

— Куравель — это город, охваченный ужасающей нищетой, милорд, — сказал Эймонд. — Масса людей созрела для послания Леди…

— И никаких проповедей. — Я сдержал раздражённый вздох. Эти двое не лучше всех подходили для такого задания, но мой самый опытный шпион выполнял миссию в Шейвинской Марке. Я не сомневался, что Квинтрелл безо всяких сложностей войдёт в нужную роль, но воздержался от такой просьбы. Разбойничий инстинкт говорил мне, что этого человека лучше держать у себя на виду.

— Можете выглядеть насколько угодно набожными, — сказал я Эймонду. — Но не упоминайте Леди. Если этот вопрос всплывёт, то смущайтесь, задавайте встречные вопросы. Важно, чтобы мы узнали, что они сами думают в Воскресшей мученице. Но… — я убедительно поднял палец, — … никаких проповедей. Понятно?

Эймонд твёрдо кивнул, Эйн пожала плечами. Я осмотрел перекрёсток, у которого мы разбили лагерь прошлой ночью, и обнаружил, что он, к счастью, пуст. Час стоял ранний, тонкий туман покрывал землю, а из-за холодного воздуха поздней осени от дыхания шёл пар. Разведрота укрылась в лесу, достаточно далеко от дороги, чтобы их костры никто не замечал. Перекрёсток находился в десяти милях к западу от Куравеля — это было скорее пересечение второстепенных просёлочных дорог, чем оживлённых развязок Королевского тракта.

— Вы пойдёте вперёд, — сказал я им. — Встретимся здесь через семь дней. Если кто-то из нас не вернётся на одиннадцатый день, то езжайте как можно быстрее в Атильтор и передайте новости леди Эвадине.

— А почему это тебя здесь может не быть? — спросила Эйн, обеспокоенно нахмурившись. — Ты же собирался просто поговорить с принцессой?

«После чего она вполне может решить меня повесить», не сказал я, раздосадованный видениями о кончине Магниса Локлайна. «Если не хуже».

— Есть и другие дела, которые могут меня задержать, — сказал я. Пристально посмотрев на каждого из них, я продолжил: — Помните, больше слушайте, чем говорите. Смотрите, но не действуйте. Если вам угрожают, то притворитесь трусами и убегайте. Убивайте, только если ваша миссия раскрыта. И… — я сосредоточился на Эйн, — … плохих следует избегать во всех отношениях. И мне плевать, насколько они плохие.

Она в ответ только устало закатила глаза.

— Я этого больше не делаю.

— Хорошо. Вот и не делай. — Я кивнул в сторону западной дороги. — Пора.

Лилат для её миссии маскировка не требовалась, поскольку в город она заходить не планировала. Я чувствовал натянутость в её протестах, поскольку необходимость оставаться рядом со мной боролась в ней с отвращением к городам и поселкам. Даже с такого расстояния она жаловалась на неприятный запах, и её настроение ухудшалось с каждой милей, что мы приближались к Куравелю.

— Когда будем уезжать, — сказал я ей, — я постараюсь выехать через северные ворота, но это может оказаться невозможным. В таком случае тебе придётся нас отыскать.

В ответ она озадаченно посмотрела и пожала плечами.

— Значит, отыщу.

— Не высовывайся. Добычи бери не больше, чем нужно, и внимательно следи за дорогами. Если с любой стороны появится большое войско, то я должен об этом знать. То есть, тебе придётся найти нас в городе. Сможешь?

На этот раз она не стала пожимать плечами. Вместо этого она скривила лицо от отвращения и покорно кивнула.

— А почему бы и нет? Я уже ползала через вонь и дерьмо, чтобы спасти тебя.

Над величественным зданием собора Куравеля мерцающим пламенем белого и чёрного развевалось знамя. Внушительное и, несомненно, дорогое собрание панно, объединённых в прямоугольник длиной, по меньшей мере, в пятьдесят футов. Символика представляла собой изменённую версию, изображённой на знамени, которое Даник Тессил держал во время своего последнего боя в Атильторе: чаша, окружённая кругом огня. Мотив был архаичным по происхождению, но всё же знакомый любому, не совсем уж поверхностно знакомому с учением Ковенанта. Чаша символизировала мученика Стеваноса, первого мученика, скромного гончара по профессии. Пламя представляло собой форму его мученичества — его сожгли заживо за преступление проповеди любви во времена ненависти. Моя память учёного подсказывала мне, что такой рисунок был популярен во времена основания Ковенанта, но в наши дни подобные вещи считались мишурой. Судя по всему, это был один из основных догматов секты паломников Возлюбленнейшего, следуя за которым Вдова провела большую часть своей прежней жизни.

Относительно шёлкового собрания Джалайна скорее с приглушенным любопытством, чем с возмущением предложила подходящую цитату: «Верным в своей Преданности не нужны никакие атрибуты, ни безделушки, ни что-либо ещё, кроме души, открытой для примера мучеников».

— Мученица Алианна? — спросил я, поняв, что отрывок мне не знаком.

— Меллайя, — сказала она, изогнув бровь. — Милорду не хватает знаний священных текстов.

— Свитков в мире много.

Мы рассматривали собор со стороны центральной площади, которая доминировала в этом самом популярном квартале города. Высоченное, сильно укреплённое сооружение располагалось прямо напротив королевского дворца. Шпиль собора высоко возвышался над любой частью владений монархов. Дополнительный контраст заключался в том, что дворец окружали высокие и прочные стены, а собор всегда был открыт для приёма верующих. Я и прежде задумывался, не было ли это место построено для того, чтобы подчеркнуть вечный парадокс антипатии и союза, который характеризовал отношения между Короной и Ковенантом. Если и так, то уже факт того, что знамя над собором до сих пор терпели, говорил мне о том, что отношение обитателей дворца теперь больше склонялось к согласию, чем к конфликту. Общий враг часто укрепляет связи.