Меченный смертью. Том 3 (СИ) - Юрич Валерий

— Не переживайте, Михаил Андреевич, — поспешил успокоить я Горина. — Я настолько редко бываю в особняке, что там уже все привыкли подавать обед с ужином, только если я дома. В остальных случаях я заранее предупреждаю, чтобы начинали готовить.

— Тогда прошу в нашу скромную обитель, — и Горин, широко улыбнувшись, указал на вход в казарму.

Но тут произошло такое неожиданное событие, что мне на какое-то время пришлось остаться на улице. Из-за угла казармы внезапно выскочила взъерошенная Ольга и быстро побежала в мою сторону.

На бедной девушке лица не было. Все глаза были заплаканы, а на щеках красовались черные подтеки от туши. В ее руках была зажат помятый лист бумаги. Она подбежала ко мне, остановилась и замерла, глядя на меня огромными глазами, на которых снова выступили слезы.

— Вот, — только и смогла она выдавить из себя и протянула мне измятый лист. — Пришло сегодня на электронку. — После этого она отошла в сторонку, уселась на лавочку и разрыдалась.

Нахмурившись, я следил за тем, как Ольга копалась в своей сумочке, пытаясь найти платок. Потом, разозлившись, она отбросила ее в сторону и снова закрыла лицо ладонями.

Я обернулся к Горину с Ярцевым и бросил две коротких фразы:

— Вы идите. Я скоро.

Когда они скрылись за дверью казармы, я подошел к Ольге, присел рядом с ней и начал читать письмо.

«Ваш граф мертв. Завтра ровно в полдень мой бывший дворецкий должен находиться на вашей четвертой передовой вышке, чтобы его хорошо можно было видеть с воздуха. При нем должно быть то, что он украл у меня. Иначе вы все последуете за вашим господином.»

Вот зараза! Теперь я уже нисколько не сомневался, что Владислав взял самое плохое от своего отца и помножил надвое. Он отлично показал этим письмом свои слабые стороны. Бастард явно был невоздержан и тороплив, как и его покойный батюшка. Да к тому же он был весьма самонадеян. А это очень плохие качества для командующего армией, особенно, когда решил сразиться с мощной Российской империей. Но, с другой стороны, зачем же так пугать людей?

— Но ты же знала, что я не погиб. — Я повернулся к Ольге. — Связь со мной все это время была. Да и Коршунов, я думаю, сообщил, что у нас получилось успешно отбить атаку.

— Один солдат погиб, а ты еле выжил, — всхлипывая, ответила Ольга. — Ну, сколько это будет продолжаться? — Она схватила меня за руку и заглянула мне в лицо. — Неужели ты не можешь просто сидеть дома? Посмотри, сколько у тебя сильных бойцов, оружия, техники. Зачем ты все время лезешь в самое пекло?

— Потому что они без меня не справились бы, — твердо ответил я, глядя ей прямо в глаза.

— А я? А как же я? Ты обо мне подумал? — Она отвернулась и отодвинулась на край скамейки.

— Тебе не угрожала опасность. В отличие от моих бойцов. А командир всегда должен заботиться о жизнях своих солдат.

— А кто обо мне позаботится? — вдруг истерично зашептала Ольга через плечо. — Я так устала. Я так больше не могу. Если б было возможно, я бы вырвала это чертово сердце, которое мучает меня неразделенной любовью, и жила бы дальше спокойно. Но я ничего не могу с собой поделать.

Она замолчала, пытаясь сдержать рвущиеся из груди рыдания, потом резко встала и сдавленно произнесла, собравшись уходить:

— Прости… Прости, что вывалила на тебя все это. Я ведь тоже человек. Такой же, как ты. Как все они… Порой мне кажется, что они всё знают… что все считают меня… шлюхой… За что? Я не хотела этого. На меня нацепили ошейник, как на собаку, и заставили выполнять приказы. Почему люди такие жестокие?

И тут силы окончательно оставили ее. Она опустилась на скамейку и, в изнеможении придвинувшись ко мне, затихла. Лишь редкие всхлипы порой все еще вырывались из ее груди, сотрясая худощавое тело.

— Знаешь, все они и мизинца твоего не стоят, — тихо сказал я, поглаживая Ольгу по голове. — Все эти напыщенные аристократки, прожигающие свои жизни в столичных салонах. Я достаточно на них насмотрелся, чтобы с уверенностью сказать, что многим из них впору заводить толстенные записные книжки, чтобы заносить туда всех, кто прошел через их постель. И им, в отличие от тебя, никто ошейники не надевал. Им не дано любить так, как любишь ты. Потому что камень любить не может. Он может только ублажать свое тело. А ты… Ты другая. Не такая, как все они. Поэтому гордись тем, что у тебя есть. Это ни за какие деньги не купишь. И любой, кто посмеет назвать тебя шлюхой, будет иметь дело со мной.

После этих слов Ольга схватила мою руку и крепко сжала ее, прижавшись ко мне еще сильнее. Так мы и сидели в полном молчании, глядя, как на небе одна за другой зажигаются звезды. И это могло бы продолжаться еще очень долго, если бы к нам не подошел Горин.

— Ваше сиятельство, — извиняющимся тоном сказал он. — Ужин уже на столе, но без вас не начинаем. — И после этих слов живот Михаила Андреевича так сильно заурчал, словно бы обругал меня забористым матом.

Я посмотрел на Ольгу и улыбнулся.

— Ольга Дмитриевна, не желаете отужинать с нами в нашей гарнизонной столовой? — мягко спросил я, глядя в ее заплаканные глаза.

— С удовольствием, Александр Николаевич. Только мне надо привести себя в порядок. Михаил Андреевич, — она посмотрела на Горина. — Где тут у вас уборная?

Горин немного замешкался, но спустя четверть минуты все-таки ответил, смущенно разведя руками:

— Так у нас только мужская, Ольга Дмитриевна. — Но, увидев ее умоляющий взгляд, растерянно добавил: — Но если вы быстро, то я постою у двери, посторожу.

После этих слов живот Горина так возмущенно взвыл, что Ольга тут же сказала:

— Я очень быстро, Михаил Андреевич. Вы даже не успеете до ста сосчитать.

Горин, явно смягчившись, улыбнулся и пригласил Ольгу Дмитриевну жестом следовать за ним. Она поднялась со скамейки и, обернувшись, бросила на меня вопросительный взгляд.

— Идите, Ольга Дмитриевна, — улыбнулся я ей. — Я сейчас догоню.

Когда они с Гориным скрылись за дверью казармы, я вытащил из кармана скомканное письмо и еще раз прочитал его. Вдумываясь в смысл и эмоции написанного, я понимал, что теперь Владислав, по мере возможностей, будет нам регулярно досаждать. И с этим надо было срочно что-то делать. А начать, конечно же, следовало с весьма серьезного разговора с Леопольдом.

Но все это будет после ужина. Живот, если честно, у меня урчал не меньше, чем у Михаила Андреевича. Я встал со скамейки и быстрым шагом пошел к казарме.

После сытного ужина мы с Ольгой вышли на улицу. На дворе стояла тихая и теплая погода. Уже почти совсем стемнело и по всей усадьбе зажглись фонари.

Ольга, как мне показалось, совсем оправилась от своего нервного состояния. Она смущенно улыбалась, то и дело поглядывая в мою сторону, но при этом держалась от меня на некоторой дистанции.

— Как ужин, Ольга Дмитриевна? Вам понравилось?

— Давно так вкусно не ела, Александр Николаевич. — Она вздохнула полной грудью и счастливо улыбнулась.

— Вот и славно. Позвольте вас проводить до дома? — Я галантно протянул Ольге руку.

— С превеликим удовольствием, ваше сиятельство. — она сделала легкий реверанс и взяла меня под руку.

Беседуя о всяких приятных мелочах, мы с ней неспешно дошли до дверей особняка. Здесь я остановился и, повернувшись к Ольге лицом, заглянул ей в глаза.

— Ну, как ты? Все хорошо? — улыбнувшись, мягко спросил я.

Ольга молча кивнула, не отрывая от меня своего выразительного взгляда. Вдруг в ее глазах промелькнул испуг.

— А как же письмо? Двенадцать часов завтрашнего дня. Это крайний срок. Они что, нападут на нас?

— Не волнуйся, милая. Я все решу, — твердо ответил я. — Тебе нечего бояться.

— Береги себя, хорошо? — Ее голос дрогнул от нахлынувших чувств.

— Со мной все будет хорошо. Можешь не сомневаться.

Я нежно погладил ее щеку, и Ольга тут же прильнула головой к моей руке. Потом она с нескрываемым отчаянием взглянула на меня, отстранилась и, повернувшись к дверям, сказала: