Башни Латераны 2 (СИ) - Хонихоев Виталий

— Здесь… это моя дочь… но что она… она хорошая девочка, она не…

— Позовите её, — сказал Фридрих.

— Но… но зачем… может, вы скажете сначала…

— Позовите. Или мы войдём и заберём сами.

Мужчина шагнул назад. Побелел. Обернулся к лестнице.

— Лиза! — крикнул он дрожащим голосом. — Лиза, спускайся! Сейчас же!

Наверху зашуршало. Послышались шаги — лёгкие, быстрые, испуганные.

По лестнице спускалась девушка.

Молодая. Семнадцать, может восемнадцать лет. Светлые волосы, растрёпанные, падали на плечи. Лицо круглое, простое, сонное. Большие серые глаза, широко раскрытые от страха. Одета в длинную ночную рубашку, поверх накинула шерстяную шаль. Босая.

Остановилась на последней ступеньке. Смотрела на Фридриха, на стражников. Руки прижала к груди.

— Я… я ничего не сделала… — прошептала она.

Фридрих шагнул в дом. Стражники за ним. Отец попытался загородить дочь, но стражник легко отодвинул его в сторону.

Фридрих остановился перед Лизой. Смотрел на неё. Оценивающе. Холодно.

Молодая. Испуганная. Простая девчонка из Нижнего Города. Швея. Дочь портного.

Могла ли она убить отряд солдат?

Нет.

Значит, ей дали перстень.

— Лиза, дочь Ульриха?

Она кивнула. Губы дрожали.

— У тебя есть перстень. Золотой. С гербом. Где он?

Лиза побледнела. Ещё больше. Губы задрожали сильнее.

— Я… я ничего… я не крала… мне подарили…

— Где перстень?

Она молчала. Прижимала руки к груди. Смотрела на Фридриха большими испуганными глазами.

Фридрих кивнул стражнику.

— Обыщите.

Стражник шагнул к Лизе. Она попятилась.

— Нет! Не надо! Я сама… я сама…

Она сунула руку за пазуху. Вытащила что-то — блеснуло золото в свете свечи. Протянула дрожащей рукой.

— Вот… вот он… но я не крала… правда… мне подарили…

Стражник взял перстень. Протянул Фридриху.

Фридрих взял, поднёс к свече. Золото. Тёплое. Тяжёлое. Широкая полоса. Печатка с рубином. На печатке — герб. Лев с мечом на фоне башни. И маленькая царапина на рубине.

Конечно же Отто.

Фридрих сжал перстень в кулаке. Посмотрел на Лизу.

Она стояла, прижав руки к груди, и плакала. Тихо. Беззвучно. Слёзы текли по щекам.

— Откуда у тебя это? — спросил Фридрих. Голос ровный. Холодный.

— Мне… мне подарили… — всхлипнула она.

— Кто?

Она молчала. Мотала головой.

— Кто дал тебе перстень?

Молчание.

Фридрих шагнул ближе.

— Этот перстень, — сказал он медленно, — принадлежал дейну Отто фон Штайну. Он пропал. Его или убили или держат в плену. Мне нужно разыскать того, кто это сделал. Кто дал тебе перстень, девочка?

Лиза всхлипнула. Задрожала всем телом.

— Я… я не знала… мне сказали, что это фамильная вещь… что от деда…

— Кто сказал⁈

Она мотала головой. Плакала.

— Я не могу… я не могу сказать… пожалуйста…

Фридрих смотрел на неё. Долго.

Защищает кого-то. Любовника, наверное. Боится его больше чем меня.

Пока.

Он развернулся к стражникам.

— Арестовать. По подозрению в краже государственного имущества, осквернении дворянского тела и возможном пособничестве врагам Короны.

Лиза вскрикнула.

— Нет! Я ничего не сделала! Я просто… мне подарили… я не знала…

Отец бросился вперёд.

— Господин! Пожалуйста! Она ничего не сделала! Она хорошая девочка! Она не…

Стражник оттолкнул его. Грубо. Старик упал на пол.

Сверху закричала женщина — мать.

— Лиза! Лизу! Не трогайте её! Она ничего не сделала!

Стражники схватили Лизу под руки. Она сопротивлялась — слабо, бестолково.

— Пожалуйста… пожалуйста… я ничего… я правда ничего…

Фридрих смотрел. Равнодушно. Все так говорят. Все невинны. Пока не начинается допрос.

Он вышел из дома. Стражники потащили Лизу за ним. Она кричала, плакала, пыталась вырваться. Отец ковылял следом, мать высовывалась из окна и вопила.

Фридрих не оборачивался.

Они шли по улице. Лиза босая, в одной ночной рубашке и шали. Спотыкалась. Всхлипывала.

— Пожалуйста… отпустите… я ничего не сделала… пожалуйста…

Фридрих не отвечал.

Прошли через Нижний Город. Поднялись в Верхний. Дошли до Канцелярии.

Башня встретила их холодом и темнотой.

Фридрих кивнул стражникам.

— В подземелье. Камера три. Первая степень. Стандартная процедура. Утром — допрос.

— Слушаемся, дейн Крамер.

Глава 16

В подземелье пахло чем-то кислым, воздух был спертым, тяжелым и влажным. Сам Гюнтер не очень-то и жаловал подземелья и пыточные, это при том, что титул и должность зачастую обязывали его присутствовать при допросах свидетелей и обвиняемых, все же он — Inquisitor Quaesitor от Святого Престола в Альберрио, назначенный Верховным Инквизитором королевства Иннокентием Торвенстом.

Тем не менее Гюнтер предпочитал более здоровый воздух в своих покоях, или вовсе в лесу на природе, а к посещениям подземелий относился как к необходимому злу. Он устроился в своем кресле поудобнее и перевел взгляд на своего помощника.

— Итак. — сказал он: — как ты думаешь, брат Люциус, где именно напортачили на этот раз наши Стражи Веры?

— Квестор Шварцкройц! — по-военному вытягивается брат Люциус: — согласно Уставу Дознания и уложению по практике применения мер воздействия к пытуемому нельзя сочетать меры воздействия третьей степени в сочетании с такими же мерами первой и второй.

— Устав знаешь. — прикрывает глаза Гюнтер: — это хорошо что ты устав знаешь, брат Люциус Вальтер. А теперь скажи-ка мне, о чем тебе говорят такого рода нарушения? — он приоткрывает глаз и внимательно изучает своего помощника.

— О чем? О нарушениях в дисциплине и знаниях, Квестор! С ответственными лицами будет проведена беседа, все будут наказаны! — снова вытягивается в струнку юный Люциус.

— Вот как… — Гюнтер вздыхает и переводит взгляд на деревянный станок для пыток. На станке распята юная девушка, ее голова бессильно свешивается на грудь, тело небрежно покрыто какой-то тряпкой, так называемое «утешение стыдливости». Руки и ноги растянуты в сторону, на запястьях и лодыжках выступает кровь там, где веревки впиваются в кожу.

— Знаешь в чем твоя проблема, Люциус? Ты видишь только один слой, только то, что на поверхности. То, что тебе показывают. Если ты не научишься видеть глубже, то ты никогда не станешь Квестором. — говорит Гюнтер вставая со своего кресла и подходя к пыточному станку. Он сдергивает покрывало «утешения стыдливости» с девушки и Люциус тут же поспешно отводит взгляд в сторону.

— Куда это ты смотришь, брат-инквизитор? — спрашивает Гюнтер.

— Так ведь грех плоти, Квестор! — оправдывается Люциус: — нельзя на непокрытое тело смотреть! Особенно если дева юная и привлекательная, это открывает врата греховных желаний!

— Эта конкретная дева уже мертва. Скажи-ка мне, с каких пор Квесторы Священной Инквизиции стали взгляд от тел воротить? А если ты на шабаш ведьм в Вальпургиеву Ночь попадешь, где непотребства творятся везде куда не глянь — ты тоже глаза закрывать будешь?

— Но…

— Посмотри на нее. — голос Гюнтера становится властным, холодным и Люциус повинуется. Он смотрит на растянутое тело.

— Видишь? Нет? Святой Архангел, ты ничему так и не научился. Подойди сюда. Ближе. Еще ближе! Ну⁈

— Она… мертва.

— Гениально! Великолепно! Ты — гений, брат Люциус! Да последней шелудивый нищий на рынке поймет, что она мертва! Может быть, мне стоит поискать себе помощника на рынке? Или в борделе⁈ Йохан! А ты чего молчишь? Добавишь что-нибудь в духе «она несомненно мертва»⁈

— Квестор…

— Бери журнал допроса, идиот. Читай! Читай вслух… — пальцы Гюнтера пробежали по холодной коже мертвой девушки.

— … да, Квестор! Ээ… так… вот! Пытуемая назвалась Марьей, дочерью рыбака Йозефа, обвиняется в том, что ворожила на приворот и приворотила Божека, сына помощника главы городской управы Штарса Сиринджа, заставив того вступить в преступную связь с корыстной целью дабы дискредитировать образ власти в глазах горожан. Кроме того, неоднократно замечена в том, что порочила Святую Церковь и…