Башни Латераны 2
Глава 1
Ночь. Ветер за окном — воет, злой, осенний. Дождь бьёт в стекло — крупный, тяжёлый, барабанит. Несмотря на непогоду, где-то вдали — смех, крики, песни. Город все еще празднует свое спасение. Победу.
Вардоса не спит. А в кабинете тепло. Камин горит — дрова потрескивают, угли тлеют, искры взлетают и гаснут. Пахнет дымом, воском, старой кожей. На полках — книги, свитки, карты. На стенах — гобелены, потемневшие от времени. На одном — мантикора, серебряный зверь на алом, крылья распахнуты, хвост скорпиона угрожающе выставил жало вперед. Герб рода Эйхенвальд.
За массивным дубовым столом — герцог Освальд фон Эйхенвальд, командующий третьей ударной армией. Сидит — спина прямая, руки на столе. Перед ним — карта королевства. Большая, подробная, края потрёпаны. Фишки разбросаны по ней — красные, синие, чёрные. Армии. Города. Крепости. Враги. Союзники.
Кубок с вином — нетронутый. Как его наполнил слуга, так и стоит. Свечи горят — три, на серебряном подсвечнике, воск стекает медленными каплями на стол.
Освальд смотрит на карту — долго, не моргая. Лицо каменное. Скулы резкие, челюсть сжата. Глаза серые, усталые — не спал трое суток. Битва, преследование, отчёты, раненые, мёртвые. На висках грязь — не успел смыть. Или не захотел. Руки неподвижны, лежат на краях карты — но пальцы чуть дрожат. Усталость. Напряжение.
Он один. За окном ликует город. Слышно даже здесь, через стены, через дождь. Пьют. Поют. Танцуют. Обнимаются. Плачут от радости. Мы победили. Мы выжили. Освальд спас нас.
Освальд усмехается — криво, без веселья. Победили? Он смотрит на карту. На чёрные фишки — армия Арнульфа. Отодвинуты назад — на тридцать миль, за реку. Согласно докладам разведки — собираются ровными колоннами, отходят на восток, к своим границам.
Он сжимает кулак — медленно, так сильно, что костяшки белеют. Арнульф пришёл и осадил Вардосу, прорвал ворота, был в шаге от победы. Единственное что он не смог предсказать — скорость марша третьей ударной, скорость ради которой я пожертвовал всем — обозами, тяжелой пехотой, удобством и комфортом. Все — ради скорости, чтобы застать его со спущенными штанами, пока он штурмует Вардосу… и все получилось.
Я ударил внезапно, — думает он, склонившись над картой, ударил единым сжатым кулаком тяжелой кавалерии в спину. Его строй… у него не было строя, он готовился войти в город колоннами. Его маги опустошены — вложили всё в заклинание, что сожгло ворота. Его армия растянута — половина штурмует город, половина в лагере.
Идеальный момент. Еще чуть-чуть и разгром. Разбегающиеся во все стороны люди, которых догоняют его «Крылатые» и насаживают на пики, рубят головы, топчут копытами тяжелых боевых коней.
Но…
Освальд смотрит на чёрные фишки. Арнульф не дрогнул, ублюдок развернул войска. За минуты. Построил оборону. Отразил мою атаку. Прикрыл отступление. Его маги опустошены — он использовал арбалетчиков, пикинёров, щитоносцев. Его кавалерия разбита — он отступал пехотой, медленно, в строю. И самое главное — скорость перестроения! Никто не мог так быстро организовать оборону, никто. Просто чтобы построить людей в боевое построение, ощетинившись копьями и закрывшись ростовыми щитами, чтобы выстроить такое — нужно время. Обычно — много времени. Люди Арнульфа заняли свои места в строю за считанные минуты и встретили атаку конницы уже не разрозненной толпой, а стальным ежом торчащих пик.
Я давил. Атаковал. Снова. Снова.
Он держался.
Шесть часов. Шесть часов тяжелейшего боя, собирая своих людей, отступая — медленно, шаг за шагом… В полном порядке. Собрал лагерь. Переправился через реку. Разрушил мост за собой. Сохранил армию.
Освальд откидывается на спинку кресла, хмурится, глядя на карту. Все-таки не зря младшего кузена зовут гением. Всегда был смышлёным, всегда был самым ярким и энергичным и вечно придумывал что-то новое. Жаль Элизабет… но таков уж царствующий кузен Гартман — он никогда не мог устоять перед соблазном. Или перед угрозой. Или перед доносом. Он вообще… не мог устоять в принципе.
Арнульф — не простил Гартману Элизабет. Уехал к себе в Зюденбург, копил силы, копил ненависть в душе, воспользовался смутой в южных регионах после смерти старого короля и провозгласил себя наследником. Сложно его винить… после того, что случилось с его отцом и Элизабет. В семье фон Тюррэ всегда рождались такие голубоглазые и золотоволосые красавицы, сам по себе род слабый и бедный, захудалый замок у моря, несколько деревенек… но вот дочери рода Тюррэ — вызывали всеобщее восхищение. И Элизабет не была исключением.
Освальд закрыл глаза. Арнульф винил Гартмана во всем и, наверное, даже был в чем-то прав. Вот только Гартман не был записным злодеем… скорее наоборот. Гартман так же, как и все при дворе — сразу же влюбился в Элизабет. Сидел у ее ног послушным щеночком и делал все, что она скажет. Барон фон Тюррэ увидел в этом возможность, ну как же — его дочь может стать королевой, вот только старый король помрет и все. А уж то, что волевая и умная Элизабет сможет крутить своим мужем как захочет не вызывало ни у кого сомнений.
Вот только барон фон Тюррэ своим провинциальным умишком не понимал какая игра идет на самом деле и какие в ней ставки. Никто бы не позволил дочери захудалого барона взять такую власть над будущим королем, особенно тогда, когда старый король уже заболел. Вокруг Гартмана всегда толпились сильные игроки, они прямо-таки драли друг друга в клочья. Для начала — Церковь. Архиепископ Теодор фон Лихтенберг, духовный наставник Гартмана, запугивающий его «царствием небесным». Канцлер Эрих фон Штайнмарк, глава администрации, герцог, двоюродный дядя Гартмана и хозяин Северной Марки, Держатель Ключей от Монетного Двора. Мама Гартмана, властная женщина, старая королева Габриэлла. Все эти люди были врагами друг другу и единственное в чем они были согласны, так это в том, что им не нужна была Элизабет фон Тюррэ на троне рядом с Гартманом. Ни под каким соусом.
Поэтому к юной Элизабет был подослан какой-то молодой офицер-обольститель, который с помощью зелья усыпил ее и воспользовался ее беспомощностью, а Гартману явили картину бесчестия… он и сорвался. Что именно было той ночью в замке старого короля — никто толком не знает, только Элизабет той же ночью уехала в монастырь, где и повесилась через месяц. Офицера — обвинили в измене, вырвали язык, ослепили, а потом — тихонечко удавили в подземельях замка.
Арнульф так же, как и прочие молодые аристократы был покорен красотой и улыбкой Элизабет… возможно даже слишком. А потому воспринял произошедшее очень близко к сердцу. И в отличие от многих прочих — он был Арнульф фон Вальден-Зюденбург. Зюденбург — столица владений Арнульфа, рода Вальден. Арнульф не был голодранцем, он владел огромным регионом на юго-западе, тут и Вайнберг с его виноградниками и тучными стадами, Штайнфелд с каменоломнями, Хафенштадт как самый крупный порт на юго-западе страны и конечно Зильберталь — серебряные рудники, пополняющие его казну. При дворе многие оплакивали судьбу Элизабет, но только Арнульф решил действовать.
Освальд вздохнул, закрыл глаза, потер лоб. Он помнил Элизабет и тоже считал, что с ней поступили неправильно. Однако затевать войну? В такое время? Арнульф разрушает страну своим мятежом, убивает тысячи ради своей мелкой мести. На то пошло ему нужно было мстить не Гартману, а королеве-матери. Церкви. Канцлеру. Сам Гартман… просто марионетка на троне. Этим он и опасен.
Он открывает глаза. Смотрит на карту. На столицу — маленькая красная фишка, в центре, среди гор. Там — Гартман. На троне. И там — моя семья. Анна. Красивая — когда-то. Когда он встретил её, двадцать лет назад, она смеялась. Часто. Заразительно. Волосы тёмные, густые, блестели на солнце. Глаза карие, тёплые, умные. Теперь — уставшая. Волосы с сединой, собраны в строгий пучок. Глаза всё те же, но в них поселилась грусть. Тревога. После Элизабет и ссылки дяди Вальтера он хотел увезти семью в свой замок, уехать из столицы, но Гартман ему не дал. Вернее, не Гартман, тот даже не знал об этом, погрузившись в очередную «черную полосу», когда он запирался в своей спальне и не выходил оттуда неделями, валяясь под одеялом и тихонько скуля. С ним встретилась Габриэлла. Королева-мать намекнула ему что если он увезет из столицы семью, то в свете мятежа Арнульфа — это может быть воспринято как «недружественный шаг». Ведь в столице лучше, чем в своем поместье, не так ли, дорогой Освальд? И стальной взгляд ее глаз, проникающий сразу в душу. Этот взгляд говорил — не вздумай ослушаться, Освальд, не вздумай. Он понял все без лишних слов. Никто не произнес прямых угроз, королева-мать конечно же не сказала «если ты так сделаешь, то тебя арестуют по обвинению в измене, осудят и казнят, а твоя семья пойдет по миру с протянутой рукой». Этого не было сказано вслух. Однако он не сомневался, что Гартман так и поступит. Вернее — просто кивнет головой, когда Габриэлла на него надавит. Или архиепископ. Или канцлер. Отведет глаза от него, чтобы не видеть и просто кивнет головой.
