Башни Латераны 2 (СИ) - Хонихоев Виталий

Глава 2

Лео лежал в темноте, уставившись в потолок.

Дом дышал тихими ночными звуками: где-то скрипнула половица под чьим-то весом, за стеной похрапывал отец — ровно, с хрипотцой, как всегда после тяжёлого дня. Внизу шуршала мать, укладывая вещи после долгого дня — стук керамики, шорох ткани, тихое бормотание молитвы перед сном. Мильна ворочалась в соседней комнате, бормоча что-то сквозь сон — наверное, снова спорила с воображаемыми друзьями.

Всё было как обычно. Как всегда. Как будто ничего не изменилось.

Как будто не было осады, разрушенных стен, жёлто-чёрных доспехов в проломе. Как будто не умерла Марта, его однокурсница, единственная, кто пришёл на похороны Алисии — а ей срубили голову, Грета сказала: «как капусту». Как будто всё ещё можно было вернуть назад, проснуться и обнаружить, что это был просто дурной сон.

Но сны не возвращаются.

Лео закрыл глаза, пытаясь отогнать образы. Марта, улыбающаяся на лекции. Алисия, машущая ему рукой на рынке. Безымянная, стоящая в дверях его комнаты с пустым взглядом.

Как будто бы он вернулся туда, где всё это время жил — в свой старый дом. Когда он вот так лежал и смотрел в потолок, пять минут перед сном, когда он принадлежал только самому себе. Лежал и мечтал.

О том, что когда-нибудь в нём проснётся могучий и древний Дар, и он в одиночку победит Арнульфа, а потом — твердь земная и небеса разверзнутся, и оттуда хлынут орды демонов, но он в тяжёлом бою, из последних сил — победит их всех. И упадёт с ранением на землю. И первой к нему подбежит Алисия и обнимет, положит его голову к себе на колени, и её горячие слёзы обожгут ему лицо.

А потом они поженятся. И будут жить в просторном доме с двумя этажами, по соседству с отцом, матушкой и Мильной, которая будет бегать к ним в гости.

Он вздохнул.

Эти мечты всегда помогали ему заснуть — раньше, ещё до осады, до смерти Алисии. Тогда они казались такими реальными, такими возможными. Он засыпал с улыбкой, представляя её лицо, её смех, тепло её руки в своей.

Но сейчас сон не шёл к нему.

В голове крутились одни и те же мысли, как заевшая шарманка. Алисия мертва, да, но — «Не вижу, с каких пор подобное является препятствием для хорошего некроманта…» Так сказала магистр Шварц. Небрежно, даже не обращая на него внимания. Так, как будто предлагала пару обуви на рынке купить. «Идёшь и покупаешь, Леонард Штилл, тут нет ничего сложного».

В самом деле — а если он может поднять её снова?

Её убили. Её пронзили мечами, стрелами, изрубили алебардами и боевыми топорами да так, что он едва узнал её — только по приметным женским серебристым латам, которые старый барон заказал для своей дочери. Лицо, голова — были превращены в кровавую кашу. Отрублена рука. Перебиты ноги. Кираса на груди — вмята внутрь, словно по ней проехала повозка.

Извлечь её из доспеха, не разрезая на части, было невозможно, да и… бесполезно. Зачем?

Так её и похоронили — в доспехах дочери барона, в правой, оставшейся руке — обломок рукояти боевого молота. Как воина. Как героя. Как символ.

Лео помнил, как стоял у открытого гроба и не мог заставить себя смотреть на то, что осталось. Помнил, как отец Бенедикт накрыл её лицо белым саваном, бормоча молитвы. Помнил запах ладана, тяжёлый и душный, смешанный с чем-то ещё — чем-то, о чём он не хотел думать.

Как он сможет её поднять в таком виде?

Нет руки, нет ног, голова разбита, на месте лица — кровавая мешанина из костей и ошмётков плоти, там даже глаз не осталось…

Он сел в кровати, обхватив голову руками.

Получается, правы те, кто говорят, что красота — только на глубину кожи, и если ты кого-то любишь за красоту, то ты не любишь его самого. Твоя любовь глубиной в щепотку.

Нет, подумал он. Нет. Я люблю Алисию всем сердцем и всегда любил. Я просто никогда не считал себя достойным её любви… и не только потому, что она — красивая.

Потому что она — добрая. Всегда улыбалась. Никогда не упрекала его низким происхождением, никогда не смотрела на него свысока, как другие студенты из знатных семей. Всегда находила время поздороваться и поговорить с ним, даже когда спешила на лекции или встречи.

Она была очень умна, начитанна, могла часами говорить о магии, истории, философии. Он мог слушать её вечно.

И… он стиснул зубы.

Как она могла попасться на удочку этому Теодору фон Ренкорту?

Элеонора сказала, что она всё-таки была беременна, а значит…

Он встал с кровати, чувствуя, как ярость снова вспыхивает в груди — горячая, удушающая, незнакомая.

Как она могла?

Этот сын герцога — такая тварь! Убежал из города перед осадой, бросил всех, сбежал, как крыса с тонущего корабля. А ведь у него Второй Круг! Он мог бы стоять на стенах города, мог бы сражаться, мог бы спасти жизни — и тогда ему бы многое простилось.

Хотя Лео всё равно бы его не простил. Никогда.

Он представил, как встречает Теодора в тёмном переулке с кинжалом, и тёмное, незнакомое чувство захлестнуло его. Холодное и сладкое одновременно. Если кто и заслуживает мучительной и позорной смерти в переулке с вспоротым брюхом и вываленными в лужу потрохами — так это Теодор фон Ренкорт.

Я обязательно убью его, — подумал Лео с мрачным удовлетворением. Обязательно убью. За то, что он сделал с Алисией, за то, какой он есть на самом деле. За всё.

Он натянул штаны, накинул рубаху — грубую, домотканую, пахнущую мылом и дымом. Надел башмаки, застегивая ремешки наощупь в темноте. Куртку. Подпоясался новым поясом с кинжалом, подаренным ему Куртом — тяжёлым, добротным, с резной рукоятью. Надел на голову шапку — обычную, войлочную, без пера. Теперь — плащ, ещё пахнущий сыростью после вчерашнего дождя.

Ему определённо нужно пройтись, проветриться, подышать свежим воздухом.

Осторожно, стараясь не скрипнуть половицей, он выскользнул из комнаты. Коридор был тёмным, только слабый свет луны пробивался сквозь щель в ставне. Лео замер у двери родителей, прислушиваясь — храп отца, тихое дыхание матери. Хорошо. Никто не проснулся.

Он спустился вниз, обходя знакомые скрипучие ступени, и выскользнул наружу, притворив за собой дверь.

Ночной воздух был холодным, влажным, пахнущим дымом и осенней листвой. Лео вздохнул полной грудью, чувствуя, как напряжение чуть отпускает.

Он поднял руку, подал магию в пальцы — привычное движение, как дыхание — сплёл их в узел и подвесил перед собой магический огонёк, освещающий путь. Маленький, тёплый, оранжевый. Ходить по ночам без источника света, будь то факел, светильник, лампа или вот такой магический огонёк — было нарушением закона магистрата, а в такое время — ещё и нарушением военного права. Патрули могли остановить, допросить, даже арестовать за подозрительное поведение.

Он грустно хмыкнул. Всё, на что его сил в Школе Огня хватало — подвесить такой вот огонёк. Ну ещё дрова в очаге экономить, управляя пламенем и заставляя гореть медленно и долго. Вот и вся магия Леонарда Штилла на сегодняшний день.

Жалкая магия для жалкого мага.

Ах, да, ещё есть Нокс.

Кот. Вернее — кошка, как выяснила магистр Шварц. Подумать только, он с ним столько лет, а так и не удосужился разглядеть половые признаки… наверное, потому что Нокс всегда был очень пушистым и никогда не гадил. Или просто потому, что он, Лео Штилл — невнимателен ко всему, кроме собственных переживаний.

Впрочем, это ничего не меняет. Для него Нокс — по-прежнему Нокс и всё тут. Его чёрный кот. Независимо от пола.

Правда, он его вот уже три дня не видел, что необычно для Нокса. Кот всегда возвращался, всегда был где-то рядом — на крыше, на подоконнике, у двери. Но не в этот раз.

Лео был невнимателен к его полу, а сейчас вдруг понял, что не замечал его отсутствие всё это время. Опять невнимательность. Опять эгоизм.

Думаешь только о себе, Штилл, — подумал он, шагая по улице к центральной площади. Нокс ни в чём не виноват, а ты его забыл. Или её? К чёрту путаницу, это мой кот, и он таковым останется. Надо будет его найти, вдруг с ним что случилось?