— Зуб даю! — клянусь я, привычным для моего мира жестом делая вид, что отдаю ему свой зуб путем насильственного выдирания.
— Зачем мне твой зуб?! — восклицает Аленка скрипучим голосом Франца.
— О! — я поднимаю вверх указательный палец. — Это интересная история! Это выражение из тюремного жаргона. В тюрьме человек не имеет ничего ценного, поэтому при спорах и обещаниях говорит «зуб даю». В качестве «залога» за правду своих слов он ставит часть своего собственного тела, что воспринимается как принесение в жертву самого дорогого.
— Зачем кому-то чужой выбитый зуб? — по-прежнему не понимает фамильяр.
— Если говорящий не выполняет обещание, то ему специально выбивают зубы, что причиняет массу неудобств, — смеюсь я.
— Да? — нерешительно спрашивает Франц, вернув себе привычный облик. — А я думал, что речь о золотых зубах.
— Да? — приятно удивляюсь я. — В вашем мире люди тоже гибнут за этот металл?
— Гибнут за металл? — фыркает Франц. — В нашем мире гибнут за многое! А в вашем?
— Ну… Раньше, в старые времена, речь иногда шла о залоге золотых коронок, так как других ценностей у осужденных нет, — рассказываю я и вспоминаю. — Фразы «Даю руку на отсечение» или «даю голову на отрез» — тоже осмысляются как жертва… Короче! Вернемся в мой мир — часы с кукушкой с меня! Зуб даю!
— Чудесненько! — потирает руки Франц. — Надеюсь, ты держишь данное в клятве слово?
— До сих пор держала, — киваю я с достоинством.
— Ладно… — соглашается Франц. — И что у тебя за проблема?
— У нас! — зловеще поправляю я. — Решающий забирает меня на какое-то внеочередное свидание. Сейчас. Уже через полтора часа.
— А что? На очередное свидание не взял? — мерзко хихикает Франц.
— На очередное взял! — улыбаюсь я. — Но поставил меня в очередь первее первой кандидатки.
— Ужасненько! — бормочет Франц. — Одно дело — сбегать отсюда в твой мир, другое — убегать от Решающего… Это… Это…
— Это? — подбадриваю я.
— Это решительно невозможно! — почти кричит он.
— Почему? — настаиваю я, тут же огорчившись.
— Потому что это невозможно, — хмуро и твердо говорит Франц. — В этом мире нет никого сильнее Решающего.
— А как он может нам помешать? — не понимаю я. — Мы находим способ вернуть меня, я беру тебя с собой. Что проще? Или Решающий способен пойти за нами в мой мир?
— Я не знаю! Я не могу сделать это немедленно! — жалуется Франц. — Я в поисках способа. Долгие годы! Продвинулся далеко, но не настолько, чтобы исчезнуть сейчас. Кроме того, его заинтересованность тобой нам очень мешает.
— И что же делать? — расстраиваюсь я.
— Надо переключить его внимание на кого-то другого, — советует Франц.
— На кого? — дурею я. — Я тут никого не знаю.
— Так уж и никого? — прищуривается фамильяр.
— Ну… Ирен, Селестина, Флор, Сюзет, — вспоминаю я пассий Решающего.
— Вот! — смеется Франц. — Пол-Империи!
— Он тот еще ходок! — объясняю я.
— Ходок? — интересуется Франц. — Какой у вас интересный языковой подход! Просто не язык, а ящик с двойным дном!
— Ларчик… — рассеянно поправляю я.
— Решающий тебя узнал? — Франц вдруг становится серьезным.
— Нет, — уверена я. — Как гостью из… прорывов… не узнал.
— Это радует, — невесело констатирует фамильяр.
— Ты хоть что-то можешь сделать? — возмущаюсь я. — На свидание со мной сходить?
— В качестве кого? — удивляется Франц и хамит. — Дуэньи?
— Собачкой! Кошечкой! Попугайчиком! — кричу я.
— Попугайчиком?! — сердится он. — Я тебе не низший, чтобы попугайчиком!
— У вас есть попугаи? — устало спрашиваю я, садясь в кресло возле зеркала.
— Попугаи есть везде! — нравоучительно парирует он. — Совершенно бесполезная птица! Наглая и тупая!
— Вот уж нет! — возражаю я. — Одна из самых умных! Давай хотя бы волнистым! Зелененьким! Мне будет спокойнее.
— Да не обмануть нам Решающего! — убеждает меня Франц и медленно, четко, как слабоумной, объясняет. — Он чувствует все сущности всех миров. По крайней мере, так доказывает тысячелетний опыт. Он свернет попугайчику голову еще до того, как я успею поменять образ.
— Ты чего боишься? — недоумеваю я и делюсь информацией. — Ты же сущность! Сущность, связанная со мной! И не можешь погибнуть, пока я жива.
— Вот именно… — теперь прячет глаза говорящий кот Жюлиан.
— Он на мне жениться хочет… в крайнем случае, — испуганно оправдываюсь я. — А не убивать!
— Не факт! — зевает Жюлиан. — Согласно уложению Верховного Жреца Бернарда, не появлявшиеся в Империи более пятисот лет Колдуньи подлежат уничтожению.
— Что-ик?! — нервно спрашиваю я, икая от страха.
— По Империи сотни лет ходят слухи, что Колдуньи всё-таки рождаются время от времени, но Люди Бернарда их находят… и упс! — круглые желтые кошачьи глаза лениво моргают.
— Ик? — в ответ моргаю я.
— Как представителей тайного культа Непрощенных. Неофициальная версия состоит в том, что Sorcière — члены этого культа. Но их Величества запрещают так считать. Официальная версия: Колдуньи не рождаются пятьсот лет, брак Sorcière и первого Décisif Империи спасет этот мир, уже более тысячелетия находящийся в опасности.
— Ик! — выражаю облегчение.
— Проблема в том, что господин Бернард не верит в существование Destine, — улыбается Жюлиан.
Льюис Кэрролл всё-таки не был наркоманом или шизофреником! Они, коты, умеют улыбаться!
— Я совершенно запуталась! — дергаюсь я и даже трясу головой, как собака, вышедшая из воды. — Эти ваши Destine, Sorcière, Nomme, Promis… на одного Décisif. Блин! Зачем вам французский? И почему именно французский?
— Блин? — фамильяр ловит не те слова, которые волнуют меня. — Зачем ты поминаешь печеное тесто? Это колдовское слово?
— Это колдовское слово! — зловеще подтверждаю я. — Только слабенькое! Я сейчас сильные начну произносить. Бл…
Проглотив грязное ругательство, которое я нечасто в своей жизни произносила, а точнее всего дважды, я краснею.
Франц понимает всё по-своему:
— К тебе приходит сознание Sorcière? Ты же говорила, что совершенно ничего не знаешь об этом!
— Никакое сознание ко мне не приходит! И никакая я не Sorcière! В моем мире, конечно, тоже немного зеленоглазых. Гораздо меньше, чем кареглазых, сероглазых и голубоглазых. Меньше, но много! Тысячи, миллионы!
— Миллионы зеленоглазых? — ошарашенно глотает слюну Франц и разочарованно спрашивает. — Твой мир — мир магии?
— Мой мир — самый лучший мир на свете! — фанатично утверждаю я. — Ни колдуний, ни колдунов! Все реально и материально! Из волшебников только шарлатаны и врачи от бога! Всё! Это у вас зеленые глаза на вес золота!
— Дороже! — серьезно поправляет меня Франц. — Я бы на золото не мерил. И даже на алмазы. Хотя твои зеленые глазки для последователей культа Непрощенных — отличная приманка. Они бы их и вынули, и взвесили!
— Бог мой! — ужасаюсь я. — Ты нарочно меня пугаешь!
— Нет! — со мной опять Аленка с честными-пречестными голубыми глазами и успокаивающими интонациями. — Давай еще раз! Promis — Обещанная. У алтаря она должна стать Nomme — Именуемой, той из Обещанных, которую примет алтарь.
Удивление в моих глазах заставляет его воскликнуть:
— Да-да! Алтарь принимает не всех. Вернее, пока никого и не принял.
— И сколько же раз пытался принять? — иронизирую я.
— На моей памяти раз пять, вернее, пять раз, — мило улыбается Аленка. — Не отвлекайся! Ты трудно обучаемая! Но, согласно тысячелетней легенде, есть где-то Destine — Предназначенная, а она должна быть Sorcière. Но Верховный жрец Бернард не верит именно в последнее.
— Понятно! — киваю я. — Теперь давай про список каких-то там кандидатов! Кандидаты куда и почему?
— А ты не догадываешься? — Аленка прикрывает пухлой ладошкой ротик и хихикает. — Твои потенциальные мужья. Свод правил Решающего разрешает, даже рекомендует отвергнутой Обещанной сразу выйти замуж.
— Зачем? — подозрительно спрашиваю я, холодея от дурного предчувствия. — Что он с ними делает на свидании?
